Сименон Жорж - Мегрэ и господин Шарль.

    Мегрэ играл в лучах мартовского, еще немного зябкого солнца. Играл не в кубики, как когда-то в нежном возрасте, а в трубки.

    На его письменном столе всегда лежало с полдюжины трубок, и всякий раз перед тем, как набить одну из них, он придирчиво выбирал ту, которая подходила под его настроение.

    Плечи у Мегрэ были опущены, взгляд блуждал. Только что комиссар принял решение, чем будет заниматься оставшиеся годы службы. Он ни о чем не жалел, но принятое решение повергло его в некоторую меланхолию.

    С самым серьезным видом он машинально раскладывал на бюваре трубки, пытаясь составить из них более или менее правильные геометрические фигуры или нечто, напоминающее по своим контурам какое-нибудь животное.

    Справа от него на столе лежала гора утренней почты, а заниматься ею у Мегрэ не было ни малейшего желания.

    В уголовной полиции, где Мегрэ появился, когда не было еще девяти, его ждало приглашение от префекта полиции, что само по себе было редкостью, и он отправился на бульвар дю Палэ, теряясь в догадках, что это могло означать.

    Префект, радушный и улыбающийся, принял его сразу.

    - Не догадываетесь, почему я хотел вас видеть?

    - Признаюсь, нет.

    - Присаживайтесь. Закуривайте свою трубку.

    Префект был молод, ему, выпускнику престижной Высшей школы, едва исполнилось сорок. Он был элегантен, может быть, даже несколько чересчур.

    - Вы, конечно, знаете, что начальник уголовной полиции после двенадцати лет службы уходит в будущем месяце в отставку. Вчера мы с министром внутренних дел обсуждали кандидатуру его преемника и сошлись во мнении, что этот пост может быть предложен вам.

    Префект, конечно, ожидал, что на лице собеседника не замедлит появиться радостное выражение.

    Мегрэ, напротив, помрачнел.

    - Это приказ? - почти проворчал он.

    - Естественно, нет. Но вы должны отдавать себе отчет, что это серьезное повышение по службе, может быть, самое серьезное, на которое может надеяться сотрудник уголовной полиции…

    - Знаю. Тем не менее я предпочел бы остаться во главе отдела. Прошу вас правильно истолковать мой ответ. Вот уже сорок лет, как я занимаюсь оперативной работой. Для меня была бы мука проводить дни напролет лет в кабинете, изучая папки с делами и занимаясь в той или иной степени административными вопросами.

    Префект не скрыл своего удивления.

    - Вы не думаете, что вам стоило бы не давать ответ сразу, а сообщить мне его через несколько дней? Может быть, стоило бы также посоветоваться с госпожой Мегрэ?

    - Она поймет меня.

    - Я тоже понимаю вас и не хочу настаивать.

    На лице префекта была тем не менее написана известная досада. Он понимал, не понимая. Мегрэ были необходимы контакты с людьми, с которыми он встречался во время следствия, и его не раз упрекали в том, что он не ведет его из собственного кабинета, а активно вмешивается в него, беря на себя работу, обычно поручаемую инспекторам.

    Мегрэ, ни о чем не думая, раскладывал трубки. Фигура, которую он сложил последней, по очертаниям напоминала аиста.

    В окно било солнце. Префект проводил Мегрэ до двери и дружески пожал ему руку. Мегрэ, однако, не знал, вызовет или не г его поведение недовольство в высоких сферах.

    Он медленно раскурил одну из своих трубок и сделал несколько коротких затяжек.

    В считанные минуты он только что решил свою будущность, которая совсем скоро должна была превратиться в реальность, потому что через три i ода его попросят уйти в отставку. Так пусть же, черт возьми, ему позволят употребить эти три года, как он хочет!

    Ему не нужно сидеть у себя в кабинете, ему нужно знать, чем живут люди, в каждом новом деле открывать неизвестные миры. Ему нужны бистро, где так часто приходилось коротать время, потягивая перед стойкой пиво или кальвадос - смотря по обстоятельствам.

    Ему нужно в собственном кабинете терпеливо вести борьбу с подозреваемым, который упорно молчит, и после многих часов добиваться от него драматического признания,.

    На сердце у Мегрэ было неспокойно. Он боялся, что после некоторого раздумья его, так или иначе, заставят принять новое назначение. Да предлагай ему даже что-то вроде маршальского жезла, он ни за что этого не захочет!

    Мегрэ не отрывал взгляда от трубок, которые время от времени менял местами, как шахматные фигуры.

    Услышав осторожный стук в дверь, ведущую из его кабинета в инспекторскую, он вздрогнул. Лапуэнт вошел, не дожидаясь ответа.

    - Извините, что мешаю, шеф.

    - Ты мне совсем не мешаешь.

    Прошло уже почти десять лет, как Лапуэнт поступил в уголовную полицию, и за ним закрепилось прозвище Малыша Лапуэнта. Тогда он был худым и длинным. С тех пор несколько посолиднел. Женился. У него появилось двое детей. Но он по-прежнему оставался Малышом Лапуэнтом и - добавляли некоторые - любимчиком Мегрэ.

    - Там у меня сидит женщина, которая настаивает, чтобы приняли ее именно вы. Со мной она ни о чем не хочет говорить. Сидит, выпрямившись на стуле, не двигается и полна решимости добиться своего.

    Так бывало уже не раз. Из-за газетных публикаций люди настаивали на встрече с ним лично, и часто переубедить их стоило труда. Иные даже являлись прямо на бульвар Ришар-Ленуар, бог знает какими путями раздобыв его домашний адрес.

    - Она сказала, как ее зовут?

    - Вот ее карточка.

    Г-жа Сабен-Левек, бульвар Сен-Жермен, 207-а.

    - Она производит странное впечатление, - продолжал Лапуэнт. - У нее неподвижный взгляд и от нервного тика перекашивается правый уголок рта. Перчаток не сняла, но видно, как у нее то и дело судорожно сжимаются руки.

    - Позови ее и останься здесь. Возьми на всякий случай блокнот - может, придется стенографировать.

    Мегрэ взглянул на свои трубки и с сожалением вздохнул. Передышка кончилась.

    Когда женщина вошла, Мегрэ встал.

    - Присаживайтесь, сударыня.

    Женщина не отрывала взгляда от Мегрэ.

    - Вы, действительно, комиссар Мегрэ?

    - Да.

    - Я думала, вы толще.

    На ней было меховое манто и подобранная к нему шапочка - ток. Что это - норка? Мегрэ совершенно не разбирался в мехах, поскольку жена дивизионного комиссара обычно довольствуется кроликом, в лучшем случае - нутрией или ондатрой.

    Г-жа Сабен-Левек медленно, словно составляла опись, обводила взглядом кабинет. Когда у края стола пристроился Лапуэнт с карандашом и блокнотом, она спросила:

    - Этот молодой человек останется здесь?

    - Да, конечно.

    - Он будет записывать нашу беседу?

    - Таково правило.

    Дама нахмурилась, и пальцы ее сжались на сумочке из крокодиловой кожи.

    - Я думала, что смогу переговорить с вами с глазу на глаз.

    Мегрэ промолчал. Он разглядывал посетительницу: впечатление она производила на него, как и на Лапуэнта, по меньшей мере странное. Взгляд ее становился то тягостно пристальным, то казался отсутствующим.

    - Думаю, вы знаете, кто я?

    - Я прочел ваше имя на визитной карточке.

    - Вы знаете, кто мой муж?

    - Вероятно, он носит ту же фамилию, что и вы.

    - Это один из лучших парижских нотариусов.

    Тик не прекращался, подергивающийся уголок рта все время полз вниз. Казалось, ей стоило труда сохранять хладнокровие.

    - Продолжайте, прошу вас.

    - Он исчез.

    - В этом случае вам надо обращаться не ко мне. Существует специальная служба, которая занимается пропавшими людьми.

    Она иронически, безрадостно усмехнулась и решила не утруждать себя ответом.

    Определить возраст посетительницы было трудно. Ей вряд ли было больше сорока, от силы - сорока пяти, но лицо у нее было помятое, с мешками под глазами.

    - Вы выпили перед тем, как идти сюда? - неожиданно поинтересовался Мегрэ.

    - Вас это интересует?

    - Да. На встрече со мной настаивали вы сами, не так ли? Вам следовало приготовиться к вопросам, которые могут показаться вам нескромными.

    - Я представляла вас по-другому, более понятливым.

    - Именно потому, что я хочу понять, мне необходимо выяснить некоторые вещи.

    - Я выпила две рюмки коньяка для храбрости.

    - Только две?

    Она взглянула на комиссара и промолчала.

    - Когда исчез ваш муж?

    - Почти месяц назад. Восемнадцатого февраля. Сегодня двадцать первое марта.

    - Он сказал, что отправляется в поездку?

    - Даже словом мне об этом не обмолвился.

    - И вы только сейчас заявляете о его исчезновении?

    - Я к ним привыкла.

    - К чему?

    - К тому, что он отсутствует по нескольку дней.

    - И так продолжается давно?

    - Многие годы. Это началось вскоре после нашей свадьбы, пятнадцать лет назад.

    - Он никак не объясняет вам свои отлучки?

    - Я не думаю, что он отлучался.

    - Не понимаю.

    - Он остается в Париже или окрестностях.

    - Откуда вам это известно?

    - Оттуда, что первое время я посылала следить за ним частного детектива. Затем бросила, потому что каждый раз было одно и то же.

    Говорила она с известным трудом и не только потому, что выпила две рюмки коньяка. Да и выпила она вовсе не для храбрости; ее испитое лицо, усилия, которые она прилагала, чтобы держаться в форме, говорили о том, что пьет она часто.

    - Я жду от вас подробностей.

    - Таков уж мой муж.

    - Как это - таков?

    - Это мужчина, которого заносит. Он встречает женщину, которая ему нравится, и испытывает потребность пожить с ней несколько дней. До сих пор самая долгая его интрижка, если можно так выразиться, длилась две недели.

    - Не собираетесь же вы меня уверять, что он знакомится с ними на улице?

    - Почти всегда. Обычно в ночных кабаре.

    - Он ходил туда один?

    - Всегда.

    - Вас с собой не брал?

    - Мы давно уже перестали существовать друг для друга.

    - Тем не менее вы тревожитесь.

    - За него.

    - Не за себя?

    В ее взгляде промелькнул какой-то вызов.

    - Нет.

    - Вы его больше не любите?

    - Нет.

    - А он?

    - Тем более.

    - Живете вы тем не менее вместе.

    - Квартира большая. Ритм жизни у нас разный, и часто встречаться не приходится.

    С лица Лапуэнта, продолжавшего стенографировать, не сходило удивление.

    - Зачем вы пришли сюда?

    - Затем, чтобы вы его нашли.

    - Раньше у вас это никогда не вызывало беспокойства?

    - Месяц - это долго. Он ничего не взял с собой, даже чемоданчика со сменой белья. Машинами тоже не воспользовался.

    - У вас не одна машина?

    - Две "Бентли" - им он пользуется чаще всего, и "фиат", который более или менее предоставлен мне.

    - Вы водите машину?

    - Когда я куда-нибудь отправляюсь, меня везет Витторио, наш шофер.

    - Вы часто выходите из дома?

    - Почти каждый вечер.

    - Чтобы увидеться с приятельницами?

    - У меня нет приятельниц.

    Мегрэ редко приходилось встречать столь отчаявшуюся и столь загадочную женщину.

    - Вы ходите по магазинам?

    - Магазины я ненавижу.

    - Отправляетесь на прогулку в Булонский лес или еще куда-нибудь?

    - Я хожу в кино.

    - Каждый день?

    - Почти. Если не очень устала.

    Как у всех наркоманов, наступал момент, когда ей надо было подстегнуть себя, и этот момент настал. Было видно, что она много бы дала за рюмку коньяка, но комиссар ничего не мог ей предложить, хотя в шкафу у него и стояла на всякий случай бутылка. Ему стало немного жаль ее.

    - Я стараюсь понять, госпожа Сабен.

    - Сабен-Левек, - поправила она.

    - Как вам будет угодно. Ваш муж всегда исчезал из дому достаточно надолго?

    - На месяц - никогда.

    - Вы это уже говорили.

    - У меня предчувствие.

    - Какое предчувствие?

    - Я боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь.

    - У вас есть причины так думать?

    - Нет. Для предчувствия не надо причин.

    - Вы говорите, что ваш муж известный нотариус.

    - Точнее, известна его контора, а клиентура - из самых отборных в Париже.

    - Как же он может позволять себе переодические отлучки?

    - В Жераре почти ничего нет от нотариуса. Контору он унаследовал от отца, но хозяйничает там по большей части старший клерк.

    - Вы, кажется, утомлены?

    - Я всегда утомлена. У меня слабое здоровье.

    - А у вашего мужа?

    - В свои сорок восемь он ведет себя как молодой мужчина.

    - Если я вас правильно понял, узнать что-нибудь о нем можно, наверное, в ночных кабаре.

    - Наверное.

    Мегрэ задумался. Ему казалось, что вопросы его не достигают цели, а получаемые на них ответы ничего не дают.

    В какой-то момент комиссар подумал, что перед ним сумасшедшая или, во всяком случае, неврастеничка. Он достаточно перевидал их у себя в кабинете, и с большинством хлопот было не обобраться.

    Речь посетительницы казалась нормальной, вразумительной, в то же время создавалось впечатление, что она не совсем адекватна реальности.

    - Вы думаете, у него было с собой много денег?

    - Насколько я знаю, он обычно пользовался чековой книжкой.

    - Вы разговаривали об этом со старшим клерком?

    - Мы не разговариваем друг с другом.

    - Почему?

    - Потому что года три назад муж запретил мне входить в контору.

    - У него были на это причины?

    - Мне об этом неизвестно.

    - Отношения у вас со старшим клерком плохие, но знать-то его вы, по крайней мере, должны?

    - Лёкюрёр - так его зовут - всегда смотрел на меня неодобрительно.

    - Он уже работал в конторе, когда умер ваш свекор?

    - Он поступил туда, когда ему было двадцать два года.

    - Может быть, ему больше известно о местопребывании вашего мужа?

    - Может быть. Но если его об этом буду спрашивать я, он ничего не скажет.

    Ее непрерывный тик начал в конце концов раздражать Мегрэ. Для него становилось все очевиднее, что этот допрос был для его посетительницы сущим наказанием. Тогда зачем она пришла?

    - На какой имущественной основе заключен ваш брак?

    - На условии раздельного владения имуществом.

    - У вас есть личное состояние?

    - Нет.

    - Муж дает вам все деньги, в которых вы нуждаетесь?

    - Да. Деньги для него ничто. Поклясться не могу, но думаю, что он очень богат.

    Мегрэ задавал вопросы не в установленном порядке. Он искал во всех направлениях, но до сих пор ничего не нашел.

    - Довольно. Вы устали. Оно и понятно. Если позволите, я загляну к вам сегодня после обеда.

    - Как хотите.

    Она продолжала сидеть, теребя в руках сумочку.

    - Что вы обо мне думаете? - спросила она в конце концов. Голос ее звучал глуше, чем раньше.

    - Я еще ничего не думаю.

    - Вы думаете, я все усложняю, да?

    - Не обязательно.

    - В лицее одноклассники считали, что я все усложняю, и у меня из-за этого никогда не было подруг.

    - Однако вы очень умны.

    - Вы находите? - Она улыбнулась, и дрожь пробежала по ее губам. - Это мне не помогло.

    - Вы никогда не были счастливы?

    - Никогда. Я не знаю, что означает это слово.

    Она кивнула на Лапуэнта, который по-прежнему сидел за стенограммой:

    - Это что, действительно необходимо записывать нашу беседу? Трудно говорить свободно, когда за тобой стенографируют.

    - Если вы хотите что-нибудь сообщить мне доверительно, записывать перестанут.

    - Теперь мне больше нечего вам сказать. Она поднялась с некоторым усилием. Грудь у нее была впалая, плечи опущены, она слегка сутулилась

    - Он обязательно должен присутствовать сегодня после обеда?

    Мегрэ замешкался с ответом: он хотел дать ей шанс.

    - Я приду один.