Сименон Жорж - Мегрэ и порядочные люди.

    - И всякий раз мы его прощали. Всякий раз он искренне обещал начать новую жизнь. И мы снова открывали перед ним дверь… Потом, совершив очередной бесчестный поступок, он исчезал… Он жил в Бордо.

    Клялся, что женился, что у него родилась дочь, но, даже если это была правда, у нас нет никаких доказательств, кроме фотографии его жены, впрочем, это могла быть фотография кого угодно. Так вот, даже если это и была правда, он скоро бросил жену и дочь и уехал в Брюссель… По его словам, разумеется, там ему угрожали тюрьмой, и муж послал ему деньги. Не знаю, поймете ли вы меня… Это трудно, когда его не знаешь… Он всегда казался таким искренним, а может быть, и правда был таким… По натуре он не плохой.

    - И все-таки это он убил вашего мужа.

    - Пока у меня не будет доказательств и пока он в этом не признается, я не могу поверить… Я всегда буду сомневаться… всегда буду думать, что в этом есть и моя вина.

    - С какого времени он не показывался на улице Нотр-Дам-де-Шан?

    - Вы имеете в виду у нас дома?

    - А в чем разница?

    - Потому что в нашем доме он не был по меньшей мере семь лет. После Брюсселя, перед тем как уехать в Марсель, Вероника еще не была замужем. До тех пор он всегда выглядел весьма импозантно - был элегантно одет, холеный… А вернулся бродяга бродягой, было ясно, что последнее время он жил впроголодь. Мы ни разу не видели его таким жалким, раскаявшимся. Несколько дней он жил у нас, так как уверял, что где-то в Габоне ему приготовлено место. Муж снова помог ему встать на ноги. Около двух лет мы ничего о нем не слышали, но однажды утром, когда я шла за покупками, я увидела, что он ждет меня на углу улицы. Не стану пересказывать его новые измышления… Я дала ему несколько купюр… Так повторялось много раз за последние годы. Он клялся, что не встречается с Рене, что больше ничего у него не просит.

    - И в тот же день подкарауливал его?

    - Да. Как я уже говорила, он продолжал вести двойную игру. Я знаю это точно со вчерашнего дня.

    - Каким образом?

    - У меня было предчувствие… Я боялась, что в один прекрасный день вы узнаете о существовании Филиппа и станете задавать мне конкретные вопросы…

    - Вы надеялись, что это произойдет позднее, чтобы дать ему время уехать за границу?

    - А вы бы поступили иначе? Ваша жена, например, вела бы себя не так, как я?

    - Он убил вашего мужа.

    - Допустим, это даже будет доказано, и все равно он не перестанет быть моим братом, и если он до конца своих дней проведет в тюрьме, все равно Рене не воскресить… Я знаю Филиппа. Если мне придется рассказывать на суде то, что я вам сейчас поведала, мне не поверят… Скорее это неудачник, чем преступник.

    К чему с ней спорить? Но доля истины заключалась в том, что на Филиппе де Лансье лежала печать рока.

    - Так вот, я разбирала бумаги мужа, в частности талоны от чеков, их у него целых два ящика, и все тщательно разложены. Он был очень аккуратным… Так я узнала, что каждый раз, когда Филипп приходил ко мне, он навещал и мужа, сначала в конторе на улице Сен-Готар, потом уже не знаю где… Наверное, поджидал на улице, как меня…

    - И муж ни разу не сказал вам?

    - Он не хотел меня огорчать. А я - его. Если бы мы были откровеннее друг с другом, может быть, ничего и не произошло бы… Я много над этим думала…

    В среду, около полудня, пока Рене еще не вернулся, мне позвонили по телефону. Я сразу же узнала голос Филиппа.

    - Может быть, он звонил из кафе, только что расставшись с Жосленом? Похоже на то. Это можно будет уточнить. Кассирша, наверное, помнит, если он брал у нее жетон для автомата.

    - Он сказал, что ему необходимо со мной увидеться, что это вопрос жизни и смерти и что больше мы о нем не услышим… Он назначил свидание, вы знаете где. Я зашла туда по дороге в парикмахерскую…

    - Минутку. Вы сказали брату, что идете в парикмахерскую?

    - Да… Я хотела объяснить ему, почему я так спешу…

    - И говорили о театре?

    - Постойте… Да, я почти уверена… Я, должно быть, сказала: "Мне нужно к парикмахеру, потому что вечером мы с Вероникой идем в театр…" Он выглядел еще более нервным, чем раньше… Сказал, что совершил большую глупость, не уточняя, какую именно, но дал понять, что его разыскивает полиция. Ему нужна была крупная сумма, чтобы сесть на пароход, идущий в Южную Америку…

    Я отдала ему все деньги, которые у меня были с собой.

    Не понимаю, с чего бы это ему вечером приходить, чтобы убить моего мужа.

    - Он знал, что пистолет в ящике?

    - Он лежит там по меньшей мере лет пятнадцать, а может быть, и больше. А Филипп ведь, как я говорила, жил у нас какое-то время.

    - Разумеется, он знал, где в кухне висит ключ.

    - Он не взял денег. У мужа в бумажнике были, но он даже не дотронулся. Деньги были и в секретере, а у меня в комнате лежали драгоценности.

    - Ваш муж не выписал чека на имя Филиппа в день смерти?

    - Нет.

    Они молча смотрели друг на друга.

    - Думаю, - вздохнул Мегрэ, - это и есть объяснение.

    - Муж отказал ему?

    - Вероятно.

    А может быть, удовольствовался тем, что дал своему шурину несколько купюр, которые были у него в кармане?

    - У вашего мужа была с собой чековая книжка? В противном случае он мог бы назначить Филиппу свидание вечером.

    - Он всегда носил ее с собой.

    Может быть, Лансье, потерпев неудачу утром, решил попытаться снова? Шел он туда уже с намерением убить Жослена? Надеялся ли он, что, когда сестра получит наследство, он сможет вытягивать у нее побольше денег?

    Мегрэ не старался продумать все возможные варианты. Действующие лица были для него ясны, а дальнейшее уже дело судей.

    - Вы не знаете, он давно в Париже?

    - Клянусь вам, даже представления не имею. Признаюсь, я рассчитываю только на то, что он успеет уехать за границу и больше я о нем не услышу.

    - А если в один прекрасный день он снова потребует у вас денег? Если вы получите телеграмму, скажем, из Брюсселя, из Швейцарии или откуда-нибудь еще с просьбой выслать ему денежный перевод?

    - Не думаю, что… - Она не закончила фразу. Впервые она опустила глаза под взглядом Мегрэ и прошептала: - Вы мне тоже не верите.

    На сей раз последовала долгая пауза, и комиссар, взяв одну из трубок, решил ее набить и раскурить. Он не осмеливался сделать это во время беседы.

    Им не о чем было больше говорить. Это было очевидно. Мадам Жослен снова открыла сумку, чтобы положить платок, и громко защелкнула замок. Это было сигналом. Поколебавшись в последний раз, она встала, уже не такая чопорная, как вначале.

    - Я вам больше не нужна?

    - Не сейчас.

    - Полагаю, вы станете его разыскивать?

    Он только опустил глаза. Затем, направляясь к двери, заметил:

    - У меня даже нет его фотографии.

    - Я знаю, вы мне не поверите, но у меня тоже нет, только довоенная, когда он был подростком.

    Мегрэ приоткрыл дверь, и оба слегка смутились, словно не знали, как попрощаться.

    - Вы будете допрашивать мою дочь?

    - В этом больше нет необходимости.

    - Наверное, ей было очень тяжело эти дни… И зятю тоже, полагаю… У них не было оснований молчать…

    Они делали это для меня…

    - Я на них не в обиде.

    Он неуверенно протянул ей руку, а она подала свою - в перчатке.

    - Я не могу пожелать вам удачи… - прошептала она.

    И, не оборачиваясь, пошла к застекленной приемной, где, увидев ее, вскочила с места взволнованная Вероника.

    Прошла зима. Десять или двадцать раз поздно вечером, а иногда даже ночью в кабинете Мегрэ горел свет, а это означало, что какой-то мужчина или женщина сидели в кресле напротив стола, где до них сидела мадам Жослен.

    Приметы Филиппа де Лансье были переданы во все полицейские участки, и его искали на вокзалах, пограничных постах и в аэропортах. Интерпол разослал карточку с приметами во все иностранные полиции.

    И только в конце марта, когда трубы на крышах становятся розовыми на фоне бледно-голубого неба и начинают лопаться почки, Мегрэ, придя как-то утром в свой кабинет, впервые в этом году без плаща, снова услышал имя брата мадам Жослен.

    Сама она по-прежнему жила в квартире на улице Нотр-Дам-де-Шан вместе с компаньонкой, ежедневно ходила к внукам на бульвар Брюн и гуляла с ними по аллеям парка Монсури.

    Филипп де Лансье был найден мертвым - убитым несколькими ударами ножа около трех часов ночи, неподалеку от бара на улице Терн.

    Газеты писали: "Драма в преступном мире".

    Это было, как всегда, не совсем точно. Хотя де Лансье и не принадлежал к преступному миру, он какое-то время жил в этой среде с проституткой по имени Анжель.

    Он продолжал выдумывать свои истории, и Анжель была уверена в том, что он прятался у нее, выходя лишь по ночам, только потому, что убежал из Фонтевро, где отбывал двадцатилетнее заключение.

    А может быть, другие поняли, что это чужак? А может быть, с ним рассчитались за то, что он увел молодую женщину от постоянного покровителя?

    Началось следствие. Правда, велось оно довольно вяло, как и всегда в подобных случаях. Мегрэ снова пришлось отправиться на улицу Нотр-Дам-де-Шан. Он снова увидел консьержку, ее ребенок уже сидел в высоком стульчике и что-то лепетал. Мегрэ поднялся на четвертый этаж, нажал на кнопку.

    Хотя теперь здесь жила компаньонка, мадам Маню по-прежнему приходила на несколько часов в день, она-то и открыла дверь, не закрыв ее предварительно на цепочку.

    - Это вы! - сказала она, нахмурившись, словно он мог принести лишь дурные вести.

    Неужели новость была действительно плохой?

    В гостиной ничего не изменилось, только на кресло Рене Жослена был брошен синий шарф.

    - Мне нужно сообщить мадам…

    - Пожалуйста, проходите…

    И все-таки, бросив взгляд в зеркало, ему захотелось вытереть лоб.

    парижская тюрьма