- Попросил разрешения позвонить домой и переспросил Жермену. Она сказала, что речь шла о доме 28… На всякий случай я зашел еще в дома 18 и 38, но безуспешно… Поскольку я все равно ушел от тестя, то решил заглянуть к себе в больницу, проведать ребенка, который меня беспокоил… - Который это был час? - Не знаю… Около получаса я посидел у его постели… Затем вместе с одной из медсестер обошел палаты… Наконец меня позвали к телефону… Звонила жена… - Вы последний видели месье Жослена. Вы не заметили, он не был взволнован? - Нет, не был. Он проводил меня до двери и сказал, что один закончит партию. Я слышал, как он закрыл дверь на цепочку. - Вы уверены? - Я отчетливо слышал звук закрываемой цепочки. Могу поклясться… - Значит, он должен был встать, чтобы открыть дверь убийце… Скажите, мадам, когда вы с матерью вернулись, дверь не была закрыта на цепочку? - Мы бы тогда не попали в квартиру. Доктор курил мелкими затяжками, прикуривая одну сигарету от другой, с беспокойством поглядывая то на ковер, то на комиссара. Он был похож на человека, который безуспешно пытается разрешить какую-то проблему, а его жена казалась не менее взволнованной, чем он. - Простите меня, но завтра придется подробнее вернуться к этим вопросам… - Понимаю. - Сейчас мне еще нужно поговорить с сотрудниками прокуратуры. - Тело увезут? - Это необходимо. Слово "вскрытие" произнесено не было, но чувствовалось, что молодая женщина об этом думает. - Возвращайтесь к мадам Жослен. Я тоже скоро к ней зайду, но постараюсь пробыть у нее как можно меньше. В гостиной Мегрэ машинально пожимал руки коллегам из отдела экспертизы, которые устанавливали там свои приборы. Озабоченный следователь спросил: - Что вы об этом думаете, Мегрэ? - Ничего. - Вас не удивляет, что именно в этот вечер зятя вызвали к несуществующему больному? Они с тестем ладили? - Не знаю. Комиссар боялся подобных вопросов. Ведь он только начинал знакомиться с жизнью этой семьи. В комнату вошел инспектор, которого Мегрэ видел через окошко привратницкой, и с блокнотом в руке сразу же направился к Мегрэ и Сент-Юберу. - Консьержка отвечает на все вопросы весьма уверенно, - сказал он. - Я ее допрашивал около часа. Она женщина молодая, неглупая. Муж у нее - полицейский. Сегодня он на дежурстве. - Что она говорит? - Она открыла дверь доктору Фабру в девять тридцать пять вечера. Она в этом абсолютно уверена, потому что как раз собиралась спать и заводила будильник. Она всегда ложится рано, так как ее трехмесячный ребенок ночью просыпается для первого кормления. Только она уснула, как в четверть одиннадцатого раздался звонок, и она ясно расслышала голос доктора Фабра, который, проходя мимо привратницкой, назвал свое имя. - Сколько человек входило и выходило после этого? - Постройте… Она попыталась заснуть, как снова позвонили. На сей раз у входной двери. Вошедший назвал свое имя: Ареско. Это южноамериканская семья, которая живет на втором этаже. Почти тотчас же проснулся ребенок. Мать не смогла его убаюкать, и ей пришлось встать и подогреть ему сладкую воду. До возвращения мадам Жослен и ее дочери никто больше не входил и не выходил. Слушавшие его чиновники смотрели друг на друга с серьезным видом. - Иначе говоря, - произнес следователь, - доктор Фабр покинул дом последним? - Мадам Боше - это фамилия консьержки - настаивает на своих словах. Если бы она спала, то не стала бы утверждать так категорично. Но из-за ребенка она все время была на ногах… - Она еще не ложилась, когда дамы вернулись. Выходит, ребенок не спал в течение двух часов? - Похоже что так. Она даже стала беспокоиться и пожалела, что пропустила доктора Фабра, с которым можно было бы посоветоваться. Присутствующие чиновники вопросительно поглядывали на Мегрэ, а тот стоял с недовольным видом. - Нашел гильзы? - спросил он, повернувшись к одному из специалистов из отдела судебной экспертизы. - Две… 6,35… Можно унести тело? Мужчины в белых халатах ждали с носилками. В ту минуту, когда Рене Жослена, закрытого простыней, уносили из квартиры, в комнату неслышно вошла дочь. Она встретилась взглядом с комиссаром. - Почему вы здесь? Она ответила не сразу, проводила глазами санитаров, уносивших тело отца, и только, когда дверь снова закрылась, прошептала словно в забытьи: - Мне пришла в голову одна мысль… Постойте… Она подошла к стоявшему в простенке между окнами старинному комоду и выдвинула верхний ящик. - Что вы ищете? Ее губы дрожали, и она в упор посмотрела на Мегрэ: - Пистолет… - В этом ящике лежал пистолет? - Многие годы… Когда я была маленькая, ящик запирали на ключ… - Какой системы был пистолет? - Плоский, голубоватый, бельгийской марки… - Браунинг 6,35? - Кажется… Я не совсем уверена… На нем выгравировано слово "Эрсталь" и какие-то цифры… Стоявшие в комнате снова переглянулись, поскольку описание соответствовало пистолету калибра 6,35. - Когда вы видели его в последний раз? - Довольно давно… Несколько недель назад… Может быть, даже несколько месяцев… Кажется, как-то вечером, когда мы играли в карты… Карты лежали в том же ящике… Они и сейчас здесь… В этом доме у каждой вещи есть свое место. - Но пистолета на месте больше нет? - Нет. - Выходит, тот, кто им воспользовался, знал, где его искать… - Может быть, мой отец, чтобы обороняться… В ее глазах был страх. - У ваших родителей есть прислуга? - Была служанка, но полгода назад она вышла замуж. После нее они нанимали еще двух других, но они не подошли, и мама решила взять приходящую, мадам Маню, которая работает у них с семи утра до восьми вечера. Все это выглядело обычно, вполне естественно, не считая того, что безобидный человек, который недавно вышел на пенсию, был убит в своем кресле. Что-то в этой драме настораживало, казалось нелогичным. - Как чувствует себя мадам Жослен? - Доктор Ларю заставил ее лечь в постель. Она не произнесла ни слова и смотрит немигающим взглядом, словно в беспамятстве. Она даже не заплакала. Похоже, у нее провал в памяти. Доктор просит у вас разрешения дать ей снотворное… Он считает, что ей лучше заснуть… Вы разрешите? - Разумеется. Разве Мегрэ узнает правду, даже если задаст несколько вопросов мадам Жослен? - Я не возражаю, - добавил он. Сотрудники отдела судебной экспертизы все еще работали с присущей им методичностью и хладнокровием. Заместитель прокурора попрощался и спросил: - Вы идете, Госсар? Вы на машине? - Нет. Я приехал на такси. - Если хотите, я вас подвезу. Сент-Юбер тоже собрался уходить, не преминув шепнуть Мегрэ: - Я правильно сделал, что вызвал вас? Мегрэ кивнул и уселся в кресло. - Открой окно! - сказал он Лапуэнту. В комнате было душно, и комиссара внезапно поразило, что, несмотря на летнюю жару, Жослен просидел весь вечер в комнате с закрытыми окнами. - Позови зятя… - Сейчас, шеф… Доктор сразу же вошел. Он выглядел усталым. - Скажите мне, доктор, когда вы уходили от тестя, окна в комнате были открыты или закрыты? Он подумал, посмотрел на оба окна с опущенными шторами: - Постойте… Не могу сказать… Попытаюсь вспомнить… Я сидел здесь… Мне кажется, я видел огни… Да… Могу почти поклясться, что левое окно было открыто… Я отчетливо слышал шум улицы… - Перед уходом вы не закрывали окно? - С какой стати? - Не знаю. - Нет. Мне и в голову не пришло… Не забудьте, я ведь не у себя дома… - Вы часто здесь бывали? - Примерно раз в неделю… Вероника заходила к родителям чаще… Скажите, можно мне… Моя жена останется здесь на ночь, а я бы предпочел вернуться домой… Мы никогда не оставляем детей с няней на всю ночь… К тому же к семи утра я должен быть в больнице… - А что вам мешает уйти? Доктор был удивлен таким ответом. Вероятно, он уже считал, что находится под подозрением. - Благодарю вас… Было слышно, как доктор что-то сказал жене в соседней комнате, потом без шапки, с чемоданчиком в руке прошел через гостиную и смущенно попрощался. Глава 2
Когда трое мужчин ушли, в квартире остались лишь мадам Жослен и ее дочь. Младенец консьержки после бессонной ночи, должно быть, уснул, так как в привратницкой было темно, и Мегрэ даже минуту колебался, нажимать ли на кнопку звонка. - Что вы скажете, доктор, может быть, пойдем и выпьем по стаканчику? Лапуэнт было открыл дверцу черной машины, но застыл в ожидании ответа. Доктор Ларю посмотрел на часы, словно от этого зависело его решение. - Охотно выпью чашечку кофе, - произнес он значительно, чуть вкрадчивым голосом, каким, вероятно, разговаривал со своими больными. - Думаю, бар на перекрестке Монпарнас еще открыт. Рассвет еще не наступил. Улицы были почти безлюдны. Мегрэ поднял голову и увидел, что на четвертом этаже в окнах гостиной, одно из которых осталось открытым, погас свет. Наверное, Вероника Фабр разденется и ляжет спать в своей бывшей комнате, а может быть, останется сидеть у постели матери, уснувшей после укола. О чем она думает в этих вдруг опустевших комнатах, где только что побывало столько чужих людей? - Подгони машину! - сказал комиссар Лапуэнту. Нужно было пройти только по улице Вавен. Ларю и Мегрэ медленно шли вдоль тротуара. Доктор был небольшого роста, широкоплечий, слегка полноватый. Должно быть, ему никогда не изменяло чувство собственного достоинства и он всегда оставался добродушным и выдержанным. Чувствовалось, что он привык к богатой, респектабельной, хорошо воспитанной клиентуре, от которой перенял тон и манеру держаться, может быть даже чуть-чуть переигрывая. Несмотря на свои пятьдесят лет, в его голубых, по-детски наивных глазах угадывалась боязнь огорчить, а позднее Мегрэ узнал, что он ежегодно выставлял свои работы в Салоне врачей-художников. - Давно вы знаете Жосленов? - С тех пор, как живу в этом квартале, иначе говоря, уже лет двадцать. Вероника была еще совсем крошкой, и, если не ошибаюсь, впервые Жослены вызвали меня к ней из-за кори. Воздух был свежий, слегка влажный. Газовые фонари отбрасывали кольца света. Кафе на углу бульвара Распай было еще открыто, возле него стояло много машин. У входа портье в ливрее принял обоих мужчин за постоянных клиентов и распахнул перед ними дверь в зал, откуда донеслись громкие звуки музыки. Лапуэнт медленно ехал за ними в маленькой машине и остановился у тротуара. На Монпарпасе еще была ночь. У стены отеля вполголоса спорила какая-то пара. Как и предполагал доктор, в баре горел свет, и там сидело несколько посетителей, а у стойки старая торговка цветами пила кофе с коньяком. - Мне рюмку коньяку, - сказал Мегрэ. Доктор колебался. - Наверное, я возьму то же самое. - А ты, Лапуэнт? - Мне то же, патрон. - Три коньяка. Они сели за круглый столик у окна и стали вполголоса разговаривать. На улице проезжали редкие в этот час машины. Ларю убежденно говорил: - Это порядочные люди. Очень скоро у нас с ними установились дружеские отношения, и мы с женой стали довольно часто у них обедать. - Они люди состоятельные? - Смотря что под этим понимать. Безусловно, они весьма состоятельные. Отец Рене Жослена уже владел маленьким картонажным предприятием на улице Сен-Готар, простой застекленной мастерской в глубине двора, где работало человек десять. Унаследовав ее, сын купил современное оборудование. Он был человек со вкусом, стремился к чему-то новому и скоро приобрел клиентуру среди крупных парфюмеров и владельцев роскошных магазинов. - Кажется, он поздно женился, лет в тридцать пять? - Именно так. После смерти отца Жослен с матерью по-прежнему жили на улице Сен-Готар, над мастерскими. Мать постоянно болела. Он рассказывал мне, что только из-за нее не смог жениться раньше. С одной стороны, не хотел оставлять больную одну, с другой - не чувствовал себя вправе навязывать жене уход за матерью. Он много работал, жил исключительно интересами своего дела. - Ваше здоровье! - Ваше! Лапуэнт с покрасневшими от усталости глазами не пропускал ни одного слова из разговора. - Он женился через год после смерти матери и обосновался на улице Нотр-Дам-де-Шан. - Что из себя представляет его жена? - Франсина де Лансье, дочь полковника в отставке. Кажется, они жили где-то поблизости, на улице Сен-Готар или Даро, там Жослен с ней познакомился. Ей было года двадцать два в то время. - Они ладили между собой? - Это была одна из самых дружных пар, которые мне довелось встречать. Очень скоро у них. родилась дочь, Вероника, которую вы сегодня вечером видели. Они надеялись еще иметь сына, но мадам Жослен перенесла весьма сложную операцию, и им пришлось отказаться от этой надежды. Порядочные люди, как сказал сначала комиссар полиции, затем доктор. Люди с безупречным прошлым, жившие в обстановке довольства и покоя. - На прошлой неделе они вернулись из Ля-Боля. Они купили там виллу, когда Вероника была еще совсем маленькой, и неизменно ездили туда каждый год. А с тех пор, как у Вероники родились дети, их тоже стали вывозить туда на лето. - А зять? - Доктор Фабр? Не думаю, чтобы он брал отпуск больше чем на неделю. Возможно, два или три раза за лето он приезжал к ним на уик-энд. Он полностью отдает себя медицине и больным. Знаете, это своего рода святой. Когда Фабр познакомился с Вероникой, он работал интерном в детской больнице и, если бы не женился, вероятно, продолжал бы там работать, не заботясь о том, чтобы завести частную практику. - Вы думаете, это жена настояла, чтобы он открыл кабинет? - Ответив утвердительно, я никоим образом не выдам профессиональную тайну. Да и сам Фабр этого не скрывает. Если бы он работал только в больнице, то не смог бы прилично содержать семью. Тесть настоял, чтобы он откупил кабинет и ссудил его на это деньгами. Вы видели этого человека. Он не заботится ни о своем внешнем виде, ни о самых минимальных удобствах. Чаще всего на нем мятая одежда, и будь он предоставлен самому себе, то вряд ли бы помнил, что время от времени нужно менять белье. - Он был в хороших отношениях с Жосленом? - Они относились друг к другу с уважением. Жослен гордился зятем. К тому же оба увлекались шахматами. - Жослен действительно был болен? - Это я потребовал, чтобы он ограничил свою деятельность. Он всегда был тучным, я даже помню период, когда он весил сто десять килограммов. Но это не мешало ему работать по двенадцать - тринадцать часов в сутки, а сердце уже не справлялось с такой нагрузкой. Два года назад он перенес сердечный приступ, правда, не очень сильный, но все же это был, как говорится, первый звонок. Я посоветовал ему взять помощника, а самому только контролировать работу фабрики лишь для того, чтобы чем-то себя занять. К моему величайшему удивлению, он предпочел вообще оставить дело, объяснив мне, что не умеет работать вполсилы. - Он продал дело? - Да, двум своим служащим. Поскольку у тех не хватило нужной суммы, он еще на какое-то время, не знаю точно на какой срок, сохранял свою долю. - А чем он занимался последние два года? - По утрам гулял в Люксембургском саду, я там часто его встречал. Ходил он медленно, осторожно, как большинство сердечных больных, так как из мнительности считал, что болен опаснее, чем на самом деле. Много читал. Вы видели, какая у него библиотека? Он, у которого никогда нее было времени читать, на склоне лет открыл для себя литературу и говорил о книгах с энтузиазмом. - А жена? - Несмотря сначала на постоянную прислугу, а потом на приходящую уборщицу, она много времени уделяла хозяйству. Кроме того, почти ежедневно ездила на бульвар Брюн повидать внучат, старшего отвозила в своей машине в парк Монсури. - Должно быть, вы удивились, узнав о случившемся? - Я до сих пор не могу в это поверить. Мне случалось наблюдать разные драмы в семьях моих пациентов, правда немного. Всякий раз это можно было заранее предположить. Вы понимаете, что я имею в виду? В каждом отдельном случае, даже в самой благополучной семье существовала какая-то трещина, что-то дающее повод для беспокойства. На этот раз я просто теряюсь в догадках… Мегрэ сделал знак официанту наполнить рюмки. |