Сименон Жорж - Мегрэ и старая дама.

    - В Гавре нас известили в понедельник, в семь утра, а в восемь, придя на работу, я обнаружил на столе записку. Я сел в "симку" и примерно к девяти был уже здесь. Шарль Бессон приехал на своей машине чуть раньше меня.

    - Он живет в Фекане?

    - Да, там у него дом, его семья живет там круглый год. Но с тех пор, как его выбрали депутатом, часть времени он проводит в Париже, где снимает квартиру в гостинице на бульваре Распай. Все воскресенье он провел здесь с семьей, то есть с женой и четырьмя детьми.

    - Он ведь не сын Валентины?

    - У Валентины нет сыновей, только одна дочь Арлетта, та, о которой я вам рассказывал. Она замужем за парижским дантистом.

    - Муж ее тоже был здесь в воскресенье?

    - Нет. Арлетта приезжала одна. Был день рождения ее матери. У них, кажется, в семье обычай навещать ее в этот день. Когда я спросил у Арлетты, каким поездом она приехала, она ответила, что утренним, то есть тем же, что и вы сегодня.

    Но вы сейчас убедитесь, что она солгала! В понедельник, как только труп был отправлен в Гавр, я сразу же осмотрел все комнаты в доме. Работа не из легких. Дом хотя и невелик, но обставлен со вкусом, в нем масса всяких закоулков, хрупкой мебели и безделушек.

    Комнаты Валентины и служанки - на втором этаже, а на первом есть только комната для гостей, в ней-то и останавливалась Арлетта. Передвигая тумбочку, я обнаружил мужской носовой платок, и мне показалось, что Арлетта, наблюдавшая за мной, вдруг сильно встревожилась. Она живо выхватила платок у меня из рук. "Надо же! Я увезла платок мужа".

    К сожалению, я только вечером вспомнил о вышитой на платке букве "Э". Арлетта уехала. Я отвез ее на вокзал в своей машине и видел, как она купила билет в кассе.

    Сам знаю, что это глупо, но только в машине я вдруг сообразил: почему же, уезжая из Парижа, она не взяла обратный билет? Возвратившись в зал ожидания, я стал расспрашивать контролера.

    "Эта дама приехала в воскресенье десятичасовым поездом, не так ли?" - "Какая дама?" - "Та, которую я только что проводил". - "Мадам Арлетта? Нет, месье". - "Разве она приехала не в воскресенье?" - "Возможно, она приехала и в воскресенье, но только не поездом. Я проверял билеты, конечно, узнал бы ее". - Кастэн посмотрел на Мегрэ с некоторым беспокойством. - Вы меня слушаете?

    - Да, конечно.

    - Может быть, я рассказываю слишком подробно?

    - Да нет же. Просто мне надо привыкнуть ко всему этому.

    - К чему?

    - Ко всему: к вокзалу, к Валентине, Арлетте, контролеру, Трошю. Ведь еще вчера я ничего не знал обо всем этом.

    - Вернувшись в "Гнездышко", я спросил у старой дамы имя ее зятя. Оказывается, его зовут Жюльен Сюдр.

    Ни имя, ни фамилия не начинаются с буквы "Э". Приемных сыновей мадам Бессон зовут Тео и Шарль. Правда, садовника, приходящего на виллу трижды в неделю, Зовут Эдгар, но, во-первых, его не было в воскресенье, а во-вторых, меня уверили, что у него никогда не было больших носовых платов с красной каймой.

    Не зная, с чего начать следствие, - продолжал Кастэн, - я принялся расспрашивать людей в городе.

    И таким образом от продавца газет узнал, что Арлетта приехала не поездом, а в роскошном спортивном автомобиле зеленого цвета. Это упрощало дело. Владелец зеленого автомобиля, оказывается, остановился в воскресенье вечером в отеле, который я вам рекомендовал.

    Им оказался некий Эрве Пейро, который записал в карточке для приезжих, что он виноторговец и живет в Париже на набережной Сент-Огюстен.

    - Ночь он провел не в отеле?

    - Он проторчал в баре до закрытия, то есть почти до полуночи, а потом, вместо того чтобы отправиться спать, куда-то пошел пешком, сказав, что идет к морю. Ночной сторож говорит, что Пейро вернулся что-то около половины третьего ночи. Я говорил со слугой, который чистит обувь в отеле, и от него узнал, что на подметках ботинок этого Пейро налипла красная глина. Во вторник утром, вернувшись в "Гнездышко", я обнаружил под окном у Арлетты следы на клумбе. Что вы скажете на это?

    - Ничего.

    - Ну а что касается Тео Бессона…

    - Он тоже был в доме?

    - Но не ночью. Вам ведь известно, что братья Бессоны - дети от первого брака и Валентина не их мать.

    Я записал всю родословную семьи и, если хотите…

    - Только не сейчас. Я голоден.

    - Короче, Тео Бессон - холостяк, ему сорок восемь лет. Уже две недели, как он отдыхает в Этрета.

    - У мачехи?

    - Нет. Они не встречаются. Мне кажется, что они в ссоре. Он снял комнату в отеле "Белые скалы", который виден отсюда.

    - Значит, он не был на вилле?

    - Погодите, дело в том, что Шарль Бессон… - Бедняга Кастэн вздохнул, отчаявшись толково изложить дело. Особенно его смущало то, что Мегрэ, казалось, совсем его не слушает. - В воскресенье утром Шарль Бессон приехал в одиннадцать часов вместе с женой и четырьмя детьми. У них свой автомобиль, огромный "панар" старого образца. Арлетта приехала до них. Они все вместе позавтракали в "Гнездышке". Затем Шарль Бессон отправился на пляж со старшими детьми: мальчиком пятнадцати лет и девочкой двенадцати. А в это время дамы болтали.

    - Он встретился с братом?

    - Совершенно верно. Подозреваю, что Шарль Бессон затеял эту прогулку, чтобы опрокинуть стаканчик в баре казино. По слухам, он не дурак выпить. Там он и повстречал Тео, о присутствии которого в Этрета не подозревал, и настоял, чтобы Тео пришел с ним в "Гнездышко". Тео в конце концов дал себя убедить.

    Итак, за обедом семейство было в полном сборе. Обед был холодный - лангусты и жареная баранина.

    - Обед никому не повредил?

    - Нет. Кроме членов семьи, в доме была лишь служанка. Шарль Бессон уехал в половине десятого. Его пятилетний сын Клод проспал все это время в комнате хозяйки, а когда все уже садились в машину, заплакал их шестимесячный младенец, и ему пришлось дать соску.

    - Как зовут жену Шарля Бессона?

    - Кажется, Эмильенна. Хотя все зовут ее Мими.

    - Мими, - с серьезным видом повторил Мегрэ, как будто заучивал наизусть урок.

    - Полная брюнетка лет сорока.

    - Полная брюнетка? Так-так. Значит, они уехали около десяти?

    - Совершенно верно. Тео задержался на несколько минут. И затем, кроме трех женщин, в доме уже никого не оставалось.

    - Валентина, ее дочь Арлетта и Роза?

    - Совершенно верно. Роза мыла посуду на кухне, а мать и дочь болтали в гостиной.

    - Все комнаты на втором этаже?

    - Кроме комнаты для гостей, как я вам уже объяснял. Она на первом этаже, окна выходят в сад. Вы увидите "Гнездышко" - настоящий кукольный домик, с крошечными комнатами.

    - Арлетта не поднималась в комнату к матери?

    - Около десяти часов они вместе прошли туда: старой даме захотелось похвастаться перед дочерью новым платьем.

    - Спустились они вместе?

    - Да. Затем Валентина снова поднялась к себе - укладываться спать. Через несколько минут за ней прошла Роза. Она обычно помогала хозяйке лечь в постель и подавала ей снотворное.

    - Она же его и готовила?

    - Нет. Валентина заранее закапывает лекарство в стакан с водой.

    - Арлетта больше не поднималась?

    - Нет. И в половине двенадцатого Роза тоже легла спать.

    - А около двух часов она начала стонать?

    - Это время называют Арлетта и ее мать.

    - И значит, по-вашему, между полуночью и двумя часами в комнате Арлетты находился мужчина, с которым она приехала из Парижа? А вам неизвестно, чем занимался Тео этой ночью?

    - До сих пор у меня не было времени выяснить это, и, признаюсь, мне даже и мысль такая не приходила.

    - Что ж, пойдем завтракать.

    - С удовольствием.

    - А здесь можно заказать ракушки в соусе?

    - Думаю, можно. Хотя не уверен. Я только знакомлюсь с меню.

    - Сегодня утром вы побывали в доме родителей Розы?

    - Только в первой комнате, где стоял гроб.

    - Нет ли у них ее хорошей фотографии?

    - Могу спросить.

    - Сделайте это. Возьмите все фотографии, какие только сможете найти, даже детские, всех возрастов.

    Кстати, сколько ей было лет?

    - Двадцать два или двадцать три. Рапорт составлял не я, и…

    - Она, кажется, давно служила у старой дамы?

    - Семь лет. К Валентине она поступила совсем молоденькой, еще при жизни Фернана Бессона. Плотная, румяная девица, с пышным бюстом…

    - Она никогда не болела?

    - Доктор Жолли ничего об этом не говорил. Думаю, что он сказал бы мне.

    - Хотелось бы знать, были у Розы поклонники или, может быть, любовник?

    - Я тоже подумал об этом. Как будто нет. Она была очень серьезной девушкой и редко выходила из дому.

    - Может быть, ее не отпускали?

    - Я не совсем уверен, но похоже, что Валентина строго следила за ней и неохотно давала выходные.

    Все это время они гуляли вдоль берега. Мегрэ не сводил глаз с моря, но словно даже не замечал его. Все было кончено. Утром в Бреотэ-Безвилле он еще испытал приятное волнение. Игрушечный поезд напомнил ему о прежних каникулах. А сейчас он уже не замечал цветных купальников женщин, ребят, растянувшихся на гальке, не ощущал йодистого запаха водорослей. Лишь мельком осведомился, будут ли к обеду ракушки в соусе. Голова его была заполнена новыми именами, которые он пытался разместить в своей памяти так, как сделал бы это в своем кабинете на набережной Орфевр.

    Вместе с Кастэном он уселся за стол, накрытый белой скатертью, на котором в узкой вазе поддельного хрусталя стояли гладиолусы.

    Может быть, это признак старости? Он повернул голову к окну, чтоб еще раз увидеть белые барашки на море, и его огорчило, что он снова не почувствовал никакого душевного трепета.

    - Много было народу на похоронах?

    - О, там был весь Ипор, не считая приехавших из Этрета и таких местечек, как Лож, Вокотт; были и рыбаки из Фекана.

    Ему припомнились деревенские похороны, даже показалось, что он вдыхает запах кальвадоса. И он спросил с самым серьезным видом:

    - Наверное, мужчины напьются сегодня вечером?

    - Весьма возможно, - согласился Кастэн, слегка удивленный ходом мыслей прославленного комиссара.

    Ракушек в меню не оказалось, на закуску они заказали сардины в масле и сельдерей под острым соусом.

    Не найдя звонка, он толкнул калитку, оказавшуюся незапертой, и вошел в сад. Нигде еще не встречал он такого обилия растительности на столь ограниченном участке земли. Цветущие кусты росли так тесно, что напоминали о джунглях. А из каждого свободного уголка выглядывали георгины, хризантемы, люпины и другие цветы, названий которых Мегрэ не знал - их изображения он встречал только в витринах, на веселых, красочных этикетках пакетов с семенами.

    Шиферная крыша дома, которую он заметил с дороги, все еще была скрыта зеленью. Дорожка петляла, и он сворачивал то налево, то направо, пока наконец не вышел на задний двор, вымощенный большими розовыми плитками. Здесь были кухня и прачечная.

    Плотная, черноволосая, чуть с проседью крестьянка, одетая в черное, мрачно выколачивала матрас. Вокруг нее под открытым небом в беспорядке была расставлена мебель спальной комнаты. Раскрытая тумбочка, стул с соломенным сиденьем, разобранная кровать. Занавеси и одеяла на веревке.

    Не прекращая работы, женщина разглядывала его.

    - Мадам Бессон дома?

    Она молча указала ему на окна, увитые диким виноградом. Сквозь стекла он увидел Валентину в гостиной.

    Она не ждала, что он пройдет задним двором, и, не подозревая о его присутствии, готовилась его встретить.

    Поставив на круглый столик серебряный поднос с хрустальным графином и рюмками, она отступила на шаг, чтобы оценить эффект, затем поправила прическу, разглядывая себя в старинное зеркало в резной оправе.

    - Постучите, - не очень любезно сказала крестьянка.

    Он только теперь заметил дверь, выходящую на балкон, и постучал в нее. Валентина удивленно обернулась, но тут же на ее лице появилась предназначенная ему улыбка.

    - Я знала, что вы придете, но надеялась встретить вас у парадного входа, если только слово "парадный" подходит к моему домику.

    В первые мгновения у него снова появилось то же впечатление, что в Париже. Она была так оживленна, так резва, что напоминала молодую, даже очень молодую женщину, лишь переодетую старой дамой для любительского спектакля. И при этом она не молодилась.

    Напротив, покрой ее черного шелкового платья, прическа, широкий бархатный волан вокруг шеи - все подходило к ее возрасту.

    Потом, разглядев ее внимательнее, он заметил и мелкие морщинки, и увядшую кожу, и ту сухость рук, которая не может обмануть.

    - Позвольте вашу шляпу, господин комиссар, и выберите кресло, где будет вам удобно. В моем кукольном домике вы должны чувствовать себя не совсем свободно, не правда ли?

    Она все время словно подшучивала над собой и, видимо, знала, что это прибавляет ей очарования.

    - Вам, должно быть, уже говорили, а если нет, наверняка скажут, что у меня есть странности. У меня действительно масса причуд. Вы не можете себе представить, сколько чудачеств появляется у одиноких людей. Может быть, вы присядете в это кресло у окна и доставите мне удовольствие - закурите вашу трубку?

    Мой муж с утра до вечера курил сигару. Сигарный дым заполнял весь дом. Между нами, я даже думаю, что это ему не нравилось, - курить он стал поздно, после сорока. Как раз тогда, когда крем "Жюва" приобрел известность. - Она быстро, словно извиняясь за свою навязчивость, добавила: - У каждого свои слабости.

    Надеюсь, вы уже пили кофе в отеле? Тогда позвольте предложить вам рюмку кальвадоса, которому уже больше тридцати лет.

    Он понял, что глаза молодят ее ничуть не меньше, чем живость. Бледно-голубые, как сентябрьское небо над морем, они сохраняли всегда изумленное, восторженное выражение, какое могло быть у Алисы в стране чудес.

    - Если вас не шокирует, я также выпью с вами капельку, чтобы вы пили не один… Как видите, я не скрываю свои маленькие слабости. В доме у меня все вверх дном, я только что вернулась с похорон бедняжки Розы. Больших трудов стоило мне уговорить мамашу Леруа помочь убраться. Вы, наверное, догадались, что во двор вынесена мебель из комнаты Розы. Я ужасно боюсь смерти, господин комиссар, и всего, что с ней связано! До тех пор, пока весь дом от фундамента до крыши не будет вычищен и проветрен, меня будет преследовать запах смерти.

    Лучи солнца сквозь кроны лип и оконное стекло проникли в комнату и заиграли на мебели золотистыми зайчиками.

    - Я и не подозревала, что прославленный комиссар Мегрэ когда-нибудь будет сидеть в этом кресле.

    - Вы, кажется, говорили, что собираете газетные вырезки о моей работе?

    - Как же! Я часто вырезала их. Помню, еще девочкой собирала газетные вырезки - приключенческие романы с продолжением.

    - Они у вас здесь?

    - Сейчас поищу.

    Он не уловил сомнения в ее голосе. Слишком уж уверенно направилась она к старинному секретеру, пошарила в его ящиках, потом подошла к резному комоду.

    - Может быть, они в моей комнате?

    Она направилась к лестнице.

    - Не утруждайте себя.

    - Да нет же! Я очень хочу найти их. Я ведь догадываюсь, какие у вас мысли. Вы думаете, что в Париже я это сказала для того, чтобы польстить вам и убедить вас приехать сюда. Сказать по правде, бывает, что и приврешь иногда, как и все женщины, но, клянусь вам, это не тот случай.

    Он слышал, как она ходила из угла в угол по верхней комнате. Спустившись, она довольно неловко разыграла сцену разочарования:

    - Между нами, Роза не умела наводить порядок. Она, проще говоря, была неряхой. Завтра я поищу на чердаке.

    Во всяком случае, я найду эти вырезки до вашего отъезда из Этрета. А теперь, я думаю, у вас есть масса вопросов ко мне, поэтому устроюсь-ка я поудобнее в своем бабушкином кресле. Ваше здоровье, господин Мегрэ.

    - Ваше здоровье, мадам.

    - Я вам не кажусь смешной?

    Он вежливо покачал головой.

    - Вы на меня не сердитесь за то, что я похитила вас с вашей набережной Орфевр? Не правда ли, забавно, что моему приемному сыну пришла в голову та же мысль, что и мне? Он очень гордится тем, что он депутат, и, разумеется, поступил иначе - обратился к министру. Скажите откровенно, вы приехали ради него или ради меня?

    - Ради вас, конечно.

    - Вы считаете, что мне следует чего-то опасаться?

    Странно. Я никак не могу всерьез принять эту угрозу.

    Говорят, что старые женщины боязливы. Но почему?

    Ведь сколько таких же старых женщин, как я, живут тихо и уединенно! Роза спала в этом же доме, но трусила именно она и будила меня по ночам, когда ей мерещился шум на улице. Во время грозы она не выходила из моей комнаты и всю ночь в одной рубашке дрожала в моем кресле и бормотала молитвы.