– Но я… – Убирайтесь! Сент-Илэр завертелся на месте, не зная, что сказать, и, наконец, выдавил: – Мне кажется, комиссар, вы преувеличиваете, и если… – Не через дверь. Через окно. Вы знаете дорогу, правда? Держите, вы забыли свой ключ. – Когда вы успокоитесь, я вам… – Договорились. Вы пришлете мне ящик того пенистого вина, которым вы меня угощали. Сент-Илэр не знал, улыбнуться ему или испугаться. Мегрэ тяжелой походкой приближался к нему, и он инстинктивно отступил к окну. – Вы мне не дали вашего адреса. – Я пошлю вам открытку. Гоп-ля! А вы в хорошей форме для своего возраста. Он резко захлопнул окно и остался один в номере, освещенном яркой электрической лампочкой. Кровать была в том же виде, как в тот день, когда Эмиль Галле вошел в эту комнату. Черный костюм из прочного сукна понуро висел на вешалке. Мегрэ нервно схватил фотографию, стоявшую на камине, сунул ее в желтый конверт со штампом отдела идентификации и надписал адрес г-жи Галле. Часы показывали начало одиннадцатого. Парижане, приехавшие на машинах, шумели на террасе, где работал портативный патефон. Они жаждали танцев. А г-н Тардивон, раздираемый почтением к роскошным автомобилям и состраданием к протестам уже улегшихся спать постояльцев, вел переговоры с вновь прибывшими, пытаясь перевести их в зал. Мегрэ прошел по коридору, пересек кафе, где какой-то коновод играл на бильярде со школьным учителем, и вышел на террасу в тот момент, когда какая-то пара, танцевавшая фокстрот, вдруг остановилась. – Что говорит хозяин? – Что постояльцы уже спят. Он просит, чтобы мы не так шумели. Светились два фонаря на висячем мосту, и порой в воде Луары поблескивали огоньки. – Значит, нельзя танцевать? – Только не на террасе. – А здесь было бы так романтично! Тардивон с сочувствием прислушивался к этому диалогу и, вздыхая, разглядывал автомобили своих привередливых клиентов: затем он заметил Мегрэ. – Я накрыл вам в маленькой гостиной, комиссар. Итак, что нового? Патефон все еще работал. Из окна второго этажа женщина в ночной рубашке с оборками смотрела на непрошеных гостей и кричала мужу, который, вероятно, лежал в постели: – Да спустись же ты, заставь их замолчать! Спать не дают. Другая пара – наверное, продавец из универмага и машинистка – наоборот, защищала приехавших автолюбителей в надежде познакомиться с ними и провести не такой, как обычно, скучный вечер. – Я не буду ужинать, – заявил Мегрэ. – Пусть мой багаж доставят на вокзал. – К поезду одиннадцать тридцать две? Вы уезжаете? – Уезжаю. – Но может быть, вы что-нибудь выпьете? У вас есть, по крайней мере, проспект нашего отеля? Тардивон вытащил из кармана проспект с видом гостиницы, изготовленный с десяток лет назад, если судить по плохой репродукции. На картинке был изображен отель "Луара" с поднятым над вторым этажом флагом и террасой, запруженной клиентами. Тардивон во фраке улыбался, стоя на пороге, а официантки с подносами в руках замерли перед объективом. – Спасибо. Мегрэ сунул проспект в карман, на секунду повернулся к крапивной дороге. В Маленьком замке только что осветилось одно из окон, и Мегрэ мог поклясться, что Тибюрс де Сент-Илэр раздевается, собираясь спать и, чтобы обрести душевное равновесие, бормочет что-нибудь вроде: – Он должен был все-таки понять. Во-первых, существует давность. Он почувствовал, что я не хуже его знаю римское право. И потом, Галле все-таки был мошенником. Какие же можно предъявить ко мне претензии? И все-таки разве не вглядывается он с некоторым страхом в темные углы комнаты? В Сен-Фаржо, вероятно, уже погас свет в спальне, а г-жа Галле с волосами, накрученными на бигуди, забыв о собственном достоинстве, тихо плачет, глядя на пустое место рядом с собой в постели. Ее могли бы утешить сестры и зятья, из которых один был государственным советником. Ведь ее вновь приняли в их тесный семейный круг. Мегрэ вяло пожал руку рассеянному Тардивону, наблюдавшему за действиями автомобилистов, которые решили ужинать и танцевать в зале. Звуки шагов комиссара гулко раздавались на пустынном висячем мосту. В песчаных берегах почти неслышно струилась река. Он представил себе Анри, постаревшего на несколько лет, с землистым лицом, с удлинившимися и ставшими еще тоньше губами в обществе Элеоноры, черты которой с возрастом обострились, а весь ее облик стал комичным. Наверное, они будут ссориться по любому поводу. В особенности из-за своих пятисот тысяч франков… Эти двое наверняка их накопят. – Можешь говорить что угодно, но твой отец… – Запрещаю тебе дурно отзываться о моем отце… Кем ты была, когда я тебя встретил? – Ты это прекрасно знал… До самого Парижа он спал тяжелым сном, в котором кишели омерзительные расплывчатые фигуры. Собираясь заплатить за кофе с коньяком, который он залпом выпил в буфете на Лионском вокзале, он вытащил из кармана проспект отеля "Луара". Рядом с ним скромно одетая девушка ела рогалик, макая его в чашку шоколада. Он оставил проспект на стойке. Выйдя на улицу, Мегрэ обернулся и увидел, что девушка мечтательно рассматривает висячий мост и несколько деревьев, окружающих заведение г-на Тардивона. "Может быть, она будет ночевать в той самой комнате", – подумал Мегрэ. А Сент-Илэр в зеленоватом охотничьем костюме предложит ей выпить пенистого вина со своего виноградника. – Можно подумать, ты возвращаешься с похорон, – заметила г-жа Мегрэ, когда он вошел к себе в квартиру на бульваре Ришар-Ленуар. – Ты хоть перекусил? – Ты права, – произнес он, с удовольствием глядя на знакомую обстановку. – Раз он похоронен… И добавил, хотя она все равно не могла его понять: – Все-таки я предпочитаю заниматься настоящими мертвецами, убитыми настоящими убийцами. Разбуди меня в одиннадцать. Мне нужно подать донесение шефу. Он не отважился признаться, что не собирается спать, а думает о том, как составить рапорт. Если изложить все как есть, г-жа Галле лишится трехсот тысяч франков страховки, возненавидит сына, а заодно Элеонору и Тибюрса де Сент-Илэра, снова рассорится с сестрами и зятьями. Он представил себе это дело, в котором переплелись интересы многих людей, их неприязнь друг к другу, бесконечные судебные процессы. Быть может, какой-нибудь дотошный судья даже велит эксгумировать – для повторной экспертизы – тело Галле. Мегрэ отослал вдове фотографию покойного. Ему этот выцветший портрет был уже не нужен. "Правая его щека стала красной. Хлынула кровь. А он все стоял, глядя в одну точку, словно ждал чего-то". – Покоя, черт возьми, вот чего он ждал! – проворчал Мегрэ, поднимаясь с постели раньше назначенного часа. Немного позже, опустив голову, он докладывал шефу: – Считайте, что это неудача. Придется прекратить это запутанное дело. А сам тем временем думал: "Врач утверждает, что он прожил бы еще не больше трех лет. Ничего страшного, если страховая компания понесет урон в шестьдесят тысяч франков: ее капитал составляет девяносто миллионов…" notesПримечания
1
По-французски библейское имя Иаков звучит "Жакоб". 2
Херстал – город в Бельгии. 3
Названия парижских газет. "Энтран", сокращенное "Энтрансижан" (непримиримый), – французская газета, выходившая до второй мировой войны. 4
Золотая монета, равная двадцати франкам.
www.profismart.org | 
