- Зачем? Не отводя глаз, Жизель ответила: - Чтобы знать. - Дженни убрала со стола? - Да. - Со стола всегда убирает она? - Ей хочется вносить свою долю в семейный бюджет, поэтому она ведет хозяйство. - Посуду моет тоже она? - Иногда ей помогал мой муж. - А вы нет? - Нет. - Продолжайте. - Она приготовила отвар, как и каждый вечер. Это она приучила нас пить по вечерам отвар. - Отвар? Ромашки? - Нет. Звездчатого аниса. У моей сестры больная печень. Еще со времени жизни в Штатах она каждый вечер выпивает чашку анисового отвара, и мой муж тоже захотел попробовать, а потом и я. Знаете, как это бывает… - Она принесла чашки на подносе? - Да. - И чайник? - Нет. Она наполнила чашки на кухне и там же поставила их на поднос. - Чем в этот момент занимался ваш муж? - Пытался настроить радио на какую-то станцию. - То есть, если я правильно помню вашу комнату, он сидел к вам спиной? - Да. - А вы что делали? - Просматривала иллюстрированный журнал. - Возле стола? - Да. - А ваша сестра? - Она вернулась на кухню мыть посуду. Понимаю, к чему вы клоните, но я все же скажу вам правду. Я ничего не подливала в чашки, ни в чашку моего мужа, ни в остальные. Я ограничилась одной предосторожностью, к которой с некоторых пор прибегаю всегда, когда это возможно. - Это к какой же? - Незаметно повернула поднос так, чтобы предназначенная мне чашка досталась моему мужу или моей сестре. - И вчера вечером ваша чашка стала?.. - Чашкой моего мужа. - Он из нее выпил? - Да. Вынул и поставил чашку на радиоприемник… - Вы не покидали комнату? Других подмен быть не могло? - Я думаю об этом в течение почти двух часов. - К какому же выводу вы пришли? - Перед тем как сестра принесла поднос, муж отправился на кухню. Дженни, возможно, станет это отрицать, но это правда. - Зачем он туда ходил? - Якобы посмотреть, не там ли оставил очки. Он их надевает для чтения и для того, чтобы настраивать приемник. Из комнаты слышно все, что говорится на кухне. Он не разговаривал с сестрой, вернулся почти сразу и нашел очки возле игрушечного поезда. - Из-за этого его захода на кухню вы и переставили чашки? - Возможно, но не обязательно. Я же вам сказала: я часто это делаю. - Из боязни, что он вас отравит? Она посмотрела на комиссара и не ответила. - Что было потом? - Ничего отличающего вчерашний вечер от прочих. Сестра выпила свой отвар и вернулась на кухню. Ксавье послушал передачу по радио, ремонтируя мотор поезда, который предназначается уж не знаю кому. - А вы читали? - Час или два. Около десяти часов я поднялась в спальню. - Первой? ИЗ - Да. - Что в этот момент делала ваша сестра? - Расстилала постель моему мужу. - Вы часто оставляли их наедине? - А почему нет? Что бы это изменило? - Вы думаете, они пользовались этим, чтобы целоваться? - Мне безразлично. - У вас были основания полагать, что ваш муж был любовником вашей сестры? - Не знаю, были ли они любовниками. Сомневаюсь. Он вел себя с ней как влюбленный семнадцатилетний мальчишка. - Почему вы только что сказали "сомневаюсь"? - спросил Мегрэ. Она ответила на его вопрос своим: - Как, по-вашему, почему у нас нет детей? - Потому что вы их не хотели. - Это он вам сказал, не так ли? Возможно, коллегам он рассказывал то же самое. Мужчина не любит признаваться в том, что он практически импотент. - Это случай вашего мужа? Жизель устало кивнула в знак согласия. - Видите ли, господин комиссар, существует множество вещей, о которых вы не знаете. Ксавье изложил вам свою версию нашей с ним жизни. Придя к вам, я не стала вдаваться в подробности. Этой ночью произошли события, которых я не понимаю, и знаю, что, когда расскажу о них вам, вы мне не поверите. Мегрэ не подталкивал ее к признаниям. Напротив, предоставлял время сказать и тщательно взвесить свои слова. - Я слышала слова врача. Он сказал, что Ксавье отравили. Возможно, это правда. Меня тоже отравили. Комиссар невольно вздрогнул и испытующе посмотрел на нее: - Вас отравили? В памяти всплыла одна деталь, побуждавшая поверить ей: засохшие пятнышки на унитазе и кафеле. - Я проснулась в середине ночи от жуткой боли в животе. Когда встала, то с удивлением почувствовала, что ноги стали ватными, сознание мутилось. Я бросилась в ванную и засунула два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. Простите за столь неприятные детали. У меня внутри все горело, а во рту возник привкус, который я узнаю из тысячи. - Вы разбудили сестру или мужа? - Нет. Возможно, они меня слышали, потому что я несколько раз спускала воду. Я дважды промыла себе желудок, каждый раз выблевывая жидкость, сохранявшую тот же привкус. - Вы не подумали вызвать врача? - Чего ради? Раз я вовремя успела… - Вы снова легли? - Да. - У вас не возникло желания спуститься на первый этаж? - Только прислушалась. Ксавье ворочался в постели, как будто его беспокоили ночные кошмары. - Вы считаете, что ваше недомогание вызвано той чашкой отвара? - Полагаю, да. - Вы продолжаете утверждать, что поменяли чашки местами на подносе? - Да. - А после этого не спускали глаз с подноса? Ваш муж или сестра не могли произвести новую подмену? - Моя сестра находилась на кухне. - То есть ваш муж взял чашку, предназначавшуюся вам? - Надо полагать. - Что означает, что ваша сестра пыталась отравить вашего мужа? - Не знаю. - Или же, поскольку ваш муж тоже был отравлен, она пыталась отравить вас обоих? - Не знаю, - повторила Жизель. Они долго молча смотрели друг на друга. В конце концов молчание нарушил Мегрэ. Он встал перед окном и, глядя на рябую от дождя Сену, набил новую трубку. Глава 8
Пятно на подносе
Прижавшись лбом к холодному стеклу - так он делал в детстве и не изменил привычке теперь, - Мегрэ, не замечая того, что в голове начали колоть иголки, наблюдал за действиями двух рабочих, чинивших отопление на противоположном берегу Сены. Когда Мегрэ обернулся, лицо его было усталым, и, направляясь к своему столу, чтобы сесть, он, стараясь не глядеть на Жизель Мартон, произнес: - Вы ничего больше не хотите мне сказать? Она колебалась недолго, а когда заговорила, комиссар непроизвольно поднял голову, потому что она спокойным, размеренным голосом, в котором не было ни вызова, ни подавленности, заявила: - Я видела, как умирал Ксавье. Знала ли она, какой эффект произведет на комиссара? Отдавала ли себе отчет, что внушила ему невольное восхищение? Он не помнил, чтобы в этом кабинете, через который прошли столько людей, хоть раз побывал человек, наделенный такой проницательностью и таким хладнокровием. И еще - он не помнил никакого столь же непринужденного. В этой женщине не ощущалось никакого человеческого чувства. Ни единой слабины. Поставив локти на бювар, он вздохнул: - Рассказывайте. - Я снова легла, но никак не могла заснуть. Пыталась понять, что со мной случилось, и не понимала. У меня уже не было четкого представления о времени. Вы знаете, как это бывает. Кажется, что следуешь за мыслью, но в действительности в ее ходе появляются как будто провалы. Должно быть, я несколько раз забывалась сном. Один или два раза мне почудился шум, доносящийся снизу, шум, который производил мой муж, ворочаясь на кровати. По крайней мере, я так думала. Один раз - уверена в этом - я уловила стон и решила, что ему снится кошмар. Это был не первый раз, когда он стонал и дрался во сне. Он мне рассказывал, что в детстве страдал лунатизмом, и приступы неоднократно повторялись, уже когда мы были женаты. Жизель продолжала тщательно подбирать слова, говоря без эмоций, словно рассказывая где-то услышанную или вычитанную историю: - В какой-то момент я услышала более громкий звук, как будто на пол упало нечто тяжелое. Мне стало страшно, и я не знала, стоит ли подниматься с постели. Я прислушалась, и мне почудился хрип. Тогда я встала, набросила халат и бесшумно направилась к двери. - Вы не видели вашу сестру? - Нет. - И никаких звуков в ее спальне не слышали? - Нет. Чтобы заглянуть в комнату на первом этаже, надо было спуститься на несколько ступенек, а я никак не могла решиться сделать это, осознавая грозящую опасность. Но все-таки, хоть и с неохотой, сделала это. Нагнулась… - На сколько ступенек вы спустились? - На шесть или семь. Я не считала. В мастерской горел свет, включена была только настольная лампа. Ксавье лежал на полу на полдороге между его кроватью и винтовой лестницей. Выглядело это так, будто он полз и все еще пытался ползти. Он приподнялся на локте левой руки, а правую вытянул к револьверу, лежавшему сантиметрах в тридцати. - Он вас видел? - Да. Подняв голову, он с ненавистью смотрел на меня, лицо у него было искажено, на губах пена. Я поняла, что, когда он, уже слабея, с оружием в руке шел к лестнице, чтобы убить меня, силы его оставили, он упал, и револьвер отлетел за пределы его досягаемости. Полуприкрыв глаза, Мегрэ ясно видел мастерскую, поднимающуюся к потолку лестницу и тело Мартона там, где он его нашел. - Вы продолжили спускаться? - Нет. Осталась на том же месте, не в силах отвести от него глаза. Я не знала точно, сколько сил у него осталось. Я была зачарована. - Как долго он умирал? - Не знаю. Он одновременно пытался схватить оружие и заговорить, выкрикнуть мне о своей ненависти. В то же время он боялся, что я спущусь, схвачу револьвер и выстрелю. Очевидно, отчасти по этой причине я и не стала спускаться. Сама не знаю, я не думала… Он задыхался. Его сотрясали спазмы. Я подумала, что его тоже вырвет. Потом он издал вопль, его тело несколько раз дернулось, руки вцепились в пол, и наконец он замер в неподвижности. - Не отводя взгляд, она добавила: - Я поняла, что все кончено. - И тогда вы спустились, чтобы убедиться в его смерти? - Нет. Я знала, что он мертв. Не могу сказать, почему я была так убеждена в этом. Поднялась к себе в спальню и села на кровать. Мне было холодно, и я накинула на плечи одеяло. - Ваша сестра так и не вышла из комнаты? - Нет. - Однако вы только что сказали, будто он издал вопль. - Совершенно верно. Она наверняка его слышала. Не могла не слышать, но осталась в постели. - Вам не пришло в голову вызвать врача? Или позвонить в полицию? - Если бы в нашем доме был телефон, я, возможно, так и сделала бы. - Который был час? - Не знаю. Я даже не подумала посмотреть на часы. Я все еще пыталась понять. - Если бы у вас был телефон, вы бы не поставили в известность о случившемся вашего друга Харриса? - Конечно нет. Он женат. - Итак, вы, даже приблизительно, не знаете, сколько времени прошло между моментом, когда ваш муж умер у вас на глазах, и примерно шестью часами утра, когда вы пошли к консьержке позвонить? Час? Два часа? Три? - Больше часа, в этом я готова поклясться. Но меньше трех. - Вы ожидали обвинения в убийстве? - Я не строила иллюзий. - И задавались вопросом, что будете отвечать на вопросы, которые вам станут задавать. - Возможно. Сама того не сознавая. Я много думала. Потом услышала знакомый стук мусорных бачков, которые тянут по мостовой в соседнем дворе, и спустилась. - Опять-таки не встретив сестру? - Да. По пути я коснулась руки мужа. Она уже остыла. Я поискала в телефонном справочнике ваш домашний номер и, не найдя его, позвонила в дежурную часть, попросив вас известить. - После чего вернулись к себе? - Со двора я увидела свет в окне сестры. Когда я открыла дверь, Дженни спускалась по лестнице. - Она уже видела тело? - Да. - Она ничего не сказала? - Возможно, сказала бы, если бы в дверь почти сразу не постучали. Это был ваш инспектор. - И после короткой паузы добавила: - Если осталось немного кофе… - Он остыл. - Ничего. Он налил ей, а заодно и себе. За дверью кабинета, за окном продолжалась жизнь, повседневная жизнь, такая, какой ее организовали для своего спокойствия люди. А здесь, в четырех стенах, был другой мир, трепет которого ощущался за каждой фразой, за каждым словом, мрачный и тревожный мир, в котором, однако, эта довольно молодая женщина чувствовала себя совершенно непринужденно. - Вы любили Мартона? - спросил Мегрэ вполголоса, как будто помимо своей воли. - Нет. Не думаю. - Тем не менее вышли за него замуж. - Мне было двадцать восемь. Все мои предыдущие попытки оказались неудачными. - Захотелось респектабельности? Жизель Мартов не обиделась, по крайней мере не подала виду. - Во всяком случае, покоя. - Вы выбрали изо всех Мартона потому, что им было легче манипулировать? - Возможно. Неосознанно. - Вы тогда уже знали, что он почти импотент? - Да. Я не этого искала. - Первое время вы были с ним счастливы? - Это слишком сильно сказано. Мы довольно хорошо ладили. - Потому что поступал так, как вам хотелось? Она делала вид, что не замечает агрессивности, от которой дрожал голос комиссара, ни того, как он на нее смотрит. - Я себе не задавала этот вопрос. Ничто не могло вывести ее из себя, однако в поведении начала сквозить некоторая усталость. - Когда вы встретили Харриса, или, если вам так больше нравится, Мориса Швоба, вы в него влюбились? Жизель задумалась, как будто хотела ответить особо точно. - Вы все время употребляете это слово. Во-первых, Морис мог изменить мое положение в обществе, а я никогда не считала, что мое место - за прилавком в универмаге. - Он сразу стал вашим любовником? - Смотря что вы понимаете под словом "сразу". Через несколько дней, если мне не изменяет память. Мы не придавали этому значения, ни он, ни я. - То есть ваши отношения основывались скорее на деловых интересах? - Если хотите. Из двух гипотез вы, как мне известно, выберете наиболее пачкающую. Я бы скорее сказала, что Морис и я почувствовали, что мы одной породы… - Потому что у вас были одинаковые амбиции. Вам никогда не приходило в голову развестись, чтобы выйти замуж за него? - Чего ради? Он женат на женщине старше его, имеющей состояние, которое позволило ему открыть собственное дело на улице Сент-Оноре. А остальное… Она давала понять, что остальное значило так мало! - Когда вы начали подозревать, что ваш муж не в себе? Ведь у вас было такое впечатление, верно? - Это не впечатление - уверенность. Я с самого начала знала, что он не такой, как всегда. У него бывали периоды экзальтации, когда он рассуждал о своей работе как говорил бы гений, и депрессии, когда он жаловался, что неудачник, над которым все потешаются. - Включая вас. - Разумеется. Мне кажется, он всегда был таким. В последнее время он был мрачным, встревоженным, смотрел на меня настороженно и внезапно, в самый неожиданный для меня момент, разражался упреками. А иногда донимал меня своими инсинуациями. - Вам не приходило в голову уйти от него? - Думаю, я жалела его. Он был несчастен. Когда из Америки вернулась моя сестра - в глубоком трауре, изображая из себя безутешную вдову, он был недоволен. Она нарушала его привычки, и он не мог ей простить, что она целыми днями не обращалась к нему ни с единым словом. | 
