Дюма Александр - Королева Марго.

    – Да, сир.

    – Значит, твое предсказание – ложь. Я не буду королем? – спросил Генрих.

    – Будете, сир, но ваше время еще не приспело.

    – Почем ты знаешь? Говори, я хочу знать, можно ли тебе верить!

    – Слушайте.

    – Слушаю.

    – Нагнитесь.

    Король Наваррский перегнулся над телом Карла. Рене нагнулся тоже. Их разделяла лишь кровать, но и это расстояние теперь уменьшилось благодаря их встречному движению друг к другу. Между ними лежало по-прежнему безгласное и недвижимое тело умирающего короля.

    – Слушайте! – сказал Рене. – Меня здесь поместила королева-мать, чтобы вас убить, но я предпочитаю служить вам, так как верю вашему гороскопу; оказывая вам услугу тем, что я сделаю для вас сию минуту, я спасу и свое тело, и свою душу.

    – А не по приказанию ли той же королевы-матери ты это говоришь? – спросил Генрих, обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями.

    – Нет, – ответил Рене. – Выслушайте одну тайну.

    Он наклонился еще больше. Генрих сделал то же самое, так что их головы почти соприкасались.

    Разговор двух мужчин, склонившихся над умирающим королем, приобретал характер настолько жуткий, что у суеверного флорентийца зашевелились волосы на голове, а на лице у Генриха выступили крупные капли пота.

    – Выслушайте, – продолжал Рене, – выслушайте тайну, известную лишь мне. Я вам ее открою, если вы поклянетесь простить мне смерть вашей матери.

    – Я уже обещал простить, – ответил Генрих, лицо которого омрачилось.

    – Обещали, но не клялись, – сказал Рене, отклоняясь от Генриха.

    – Клянусь, – ответил Генрих, протягивая правую руку над головой Карла.

    – Польский король уже едет, – торопливо проговорил Рене.

    – Нет, – сказал Генрих, – король Карл задержал гонца.

    – Король Карл задержал только одного, на дороге в Шато-Тьери; но королева-мать предусмотрительно послала трех, по трем разным дорогам.

    – О! Тогда горе мне!

    – Гонец из Варшавы прибыл сегодня утром. Король Польский выехал вслед за ним, и никому в голову не пришло его задерживать, потому что в Варшаве еще не знали о болезни короля. Гонец опередил Генриха Анжуйского всего на несколько часов.

    – О, если бы в моем распоряжении было только семь дней! – воскликнул Генрих.

    – Да, но вы не располагаете даже семью часами. Разве вы не слышали звона оружия, которое раздавали людям?

    – Слышал.

    – Это оружие – против вас. Они придут даже сюда и убьют вас хоть в спальне короля.

    – Но король еще не умер.

    Рене пристально посмотрел на Карла.

    – Через десять минут он умрет. Итак, вам остается жить всего десять минут, а может быть, и меньше.

    – Что же делать?

    – Бежать, не теряя ни минуты, ни одной секунды.

    – Но каким путем? Если меня поджидают в передней, то убьют, как только я отсюда выйду.

    – Слушайте! Ради вас я рискую всем, не забывайте этого никогда.

    – Будь покоен.

    – Идемте, потайным ходом я доведу вас до задней калитки. Затем, чтобы дать вам время убежать, я пойду к королеве-матери и скажу, что вы сейчас сойдете вниз; подумают, что вы сами обнаружили этот потайной ход и воспользовались им, чтобы убежать. Идем, идем!

    Генрих наклонился к Карлу и поцеловал его в лоб.

    – Прощай, мой брат, – сказал он, – я не забуду, что последним твоим желанием было видеть меня твоим преемником. Я не забуду, что последним твоим желанием было сделать меня королем. Почий с миром! От имени моих собратьев прощаю тебе их пролитую кровь.

    – Скорей! Скорей! – сказал Рене. – Он приходит в чувство! Бегите, пока он не раскрыл глаз, бегите!

    – Кормилица! – пробормотал Карл. – Кормилица!

    Генрих схватил шпагу Карла, висевшую в головах у короля и теперь ненужную ему, засунул за пазуху грамоту о назначении регентом, в последний раз поцеловал в лоб Карла, обежал вокруг кровати и бросился в проход, который закрылся вслед за ним.

    – Кормилица! – крикнул Карл громче. – Кормилица!

    Кормилица подбежала и спросила:

    – Что тебе, Шарло?

    – Кормилица, – сказал Карл, приподняв веки и раскрывая глаза с расширенными зрачками, страшно застывшими в смертной неподвижности, – кормилица, пока я спал, что-то произошло во мне: я вижу яркий свет, я вижу господа нашего бога; я вижу пресветлого Иисуса Христа и присноблаженную Деву Марию. Они просят, они молят за меня бога. Всемогущий господь меня прощает... зовет меня к себе... Господи! Господи! Прими меня в милосердии твоем... Господи! Забудь, что я был королем, ведь я иду к тебе без скипетра и без короны. Господи! Забудь преступления короля и помни лишь мои страдания как человека... Господи! Вот я!

    Произнося эти слова, Карл приподнимался все больше и больше, как будто двигался на голос того, кто звал его к себе, затем с последними словами испустил дух и упал на руки кормилицы мертв, недвижим.

    Пока солдаты, отряженные Екатериной, занимали коридор, по которому Генрих должен был неминуемо пройти от короля, сам Генрих, по указанию Рене, проскользнул по потайному ходу к задней калитке, вскочил на приготовленную лошадь и поскакал в том направлении, где, как он знал, его ждет де Муи.

    Вдруг несколько часовых обернулись на топот лошади, скакавшей по гулкой мостовой, и крикнули:

    – Бежит! Бежит!

    – Кто? – закричала королева-мать, подходя к окну.

    – Король Наваррский! Король Наваррский! – орали часовые.

    – Стреляй! Стреляй по нему! – крикнула Екатерина.

    Часовые прицелились, но Генрих был уже недосягаем.

    – Бежит – значит, побежден! – воскликнула королева– мать.

    – Бежит – значит, король я! – прошептал герцог Алансонский.

    Но в ту самую минуту, когда Франсуа и королева-мать еще стояли у окна, подъемный мост загромыхал под лошадиными копытами, послышалось бряцание оружия, гул многих голосов, и молодой человек со шляпою в руке въехал галопом во двор Лувра, крича: "Франция!", а вслед за ним – четверо дворян, покрытых, как и он, пылью, потом и пеною взмыленных коней.

    – Сын! – крикнула Екатерина, протягивая руки в раскрытое окно.

    – Мама! – ответил молодой человек, спрыгивая с лошади.

    – Брат! Анжуйский! – с ужасом воскликнул Франсуа, отступая от окна.

    – Опоздал? – спросил свою мать Генрих Анжуйский.

    – Нет, наоборот, как раз вовремя; сама десница божия не привела бы тебя более кстати. Смотри и слушай!

    В это время начальник охраны де Нансе вышел на балкон королевской опочивальни. Все взоры обратились на него.

    Он вынес деревянный жезл, разломил надвое, затем, держа в вытянутых руках по половинке, три раза крикнул:

    – Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер!

    И выпустил из рук обе половинки.

    – Да здравствует король Генрих Третий! – крикнула Екатерина и перекрестилась, выражая благодарность богу. – Да здравствует король Генрих Третий!

    Все повторили этот возглас, кроме Франсуа.

    – А-а! Она провела меня, – прошептал он, раздирая ногтями себе грудь.

    – Я одержала верх, – воскликнула Екатерина, – проклятый Беарнец не будет царствовать!

    Прошел год со времени смерти Карла IX и восшествия на престол его преемника. Король Генрих III, благополучно царствующий по милости бога и своей матери Екатерины, отправился принять участие в пышном крестном ходе к Клерийской Божьей Матери. Он шел пешком вместе со своей женой и со всем двором.

    Король Генрих III мог разрешить себе приятное времяпрепровождение: в ту пору никакая серьезная забота его не беспокоила. Король Наваррский жил в Наварре, куда он так стремился, и, как говорили, был сильно увлечен какой-то красивой девушкой из рода Монморанси, которую он звал Могильщицей. Маргарита была с ним, мрачная, печальная, и только здесь, среди красивых гор, она нашла если не отвлечение, то облегчение от двух переживаний, наиболее тяжелых в жизни: утраты и смерти близких.

    В Париже было все спокойно, и королева-мать, ставшая в действительности регентшей с тех пор, как ее дорогой сын Генрих сделался королем, жила то в Лувре, то в особняке Суассон, занимавшем тогда участок, где теперь Хлебный рынок и где от этого особняка до сих пор осталась изящная колонна.

    Однажды вечером Екатерина усиленно занималась изучением созвездий вместе с Рене, не зная о предательских проделках флорентийца, который опять вошел к ней в милость благодаря своим ложным показаниям в деле Коконнаса и Ла Моля; как раз в это время пришли сказать, что у нее в молельне ждет ее какой-то мужчина, желающий сообщить крайне важное известие. Екатерина спустилась к себе в молельню, где нашла Морвеля.

    – Он здесь! – воскликнул отставной командир петардщиков, вопреки правилам придворного этикета не дав Екатерине времени обратиться к нему первой.

    – Кто – он?

    – Кто же другой, мадам, как не король Наваррский?

    – Здесь?! – сказала Екатерина. – Он ... здесь... Генрих... зачем этот безумец здесь?

    – Если судить по тому, что явно, – он приехал повидать мадам де Сов, только и всего. Если же судить по тому, что вероятно, – он приехал с целью заговора против короля.

    – Откуда вы знаете, что он здесь?

    – Вчера я видел, как он входил в один дом, а через минуту вошла туда же мадам де Сов.

    – А вы уверены, что это он?

    – Я ждал, пока он выйдет, потратил на это половину ночи. В три часа утра оба влюбленных отправились по домам. Король проводил мадам де Сов до самой пропускной калитки Лувра. Благодаря привратнику, несомненно подкупленному, она прошла туда без всяких неприятностей, а король, напевая песенку, пошел обратно, и так развязно, точно у себя в горах.

    – Куда же он пошел?

    – На улицу Арбр-сек, в гостиницу "Путеводная звезда", к тому самому трактирщику, у которого жили два колдуна, казненные в прошлом году по приказанию вашего величества.

    – Почему же вы не пришли сказать об этом мне сейчас же?

    – Потому, что я не был вполне уверен в своих наблюдениях.

    – А теперь?

    – Теперь уверен.

    – Ты его видел?

    – Совершенно ясно. Я сел в засаду у виноторговца, что напротив; прежде всего я увидел его, когда он входил в тот же дом, что и накануне, но мадам де Сов запоздала; тогда он имел неосторожность приложиться лицом к оконному стеклу в окне второго этажа, и на этот раз у меня не осталось никаких сомнений. А кроме того, в ту же минуту пришла к нему опять мадам де Сов.

    – Так ты думаешь, они, как и прошлой ночью, пробудут там до трех часов утра?

    – Вполне возможно.

    – А где находится этот дом?

    – У Круа-де-Пти-Шан, около улицы Сент-Оноре.

    – Хорошо, – сказала Екатерина. – Мадам де Сов знает ваш почерк?

    – Нет.

    – Садитесь и пишите.

    Морвель сел и взял перо.

    – Я готов, мадам, – сказал он.

    Екатерина продиктовала:

    – "Пока барон де Сов дежурит в Лувре, баронесса с одним франтом из числа его друзей пребывает в доме близ Круа-де-Пти-Шан, около улицы Сент-Оноре; барон де Сов узн?ет этот дом по красному кресту, который будет начерчен на его стене".

    – Дальше? – спросил Морвель.

    – Сделайте копию с этого письма, – ответила Екатерина.

    Морвель слепо повиновался.

    – Теперь, – сказала Екатерина, – поручите эти письма какому-нибудь сметливому человеку: пусть он одно отдаст барону де Сов, а другое обронит где-нибудь в коридорах Лувра.

    – Не понимаю, – сказал Морвель.

    Екатерина пожала плечами.

    – Неужели вы не понимаете, что муж, получив такое письмо, рассердится?

    – Но, как мне кажется, мадам, во времена короля Наваррского он не сердился.

    – То, что сходит с рук королю, может не пройти даром простому поклоннику. Кроме того, если не рассердится он сам, то за него рассердитесь вы.

    – Я?

    – Конечно. Вы возьмете с собой четверых, если надо – шестерых людей, наденете маски, вышибете дверь, как будто вас послал барон, захватите влюбленных в разгар свидания и нанесете удар во имя короля; а наутро письмо, потерянное в одном из коридоров Лувра и найденное какой-нибудь сердобольною душой, засвидетельствует, что это была месть мужа, а убитый поклонник совершенно случайно оказался королем Наваррским; но кто же мог это предвидеть, если все думали, что он живет в По?

    Морвель с восхищением посмотрел на Екатерину, раскланялся и вышел.

    В то время как Морвель выходил из суассонского особняка, мадам де Сов входила в домик у Круа-де-Пти-Шан. Генрих ждал у приоткрытой двери и, как только увидел ее на лестнице, спросил:

    – За вами не следили?

    – По-видимому, нет, – ответила Шарлотта.

    – А за мной, кажется, следили, – сказал Генрих, – и не только прошлой ночью, но и сегодня вечером.

    – О господи! Вы меня пугаете, сир; если то, что вы вспомнили о вашей прежней подруге, обратится против вас, я буду безутешна.

    – Не беспокойтесь, моя крошка, – ответил Беарнец, – под покровом ночи нас берегут три шпаги.

    – Три? Слишком мало, сир.

    – Достаточно, если их имена – де Муи, Сокур и Бартельми.

    – Так де Муи в Париже?

    – Разумеется.

    – Неужели он осмелился вернуться в столицу? Значит, и у него есть бедняжка, влюбленная в него до безумия?

    – Нет, но у него есть враг, и де Муи дал клятву его убить. Только ненависть, дорогая, заставляет нас делать столько же глупостей, сколько и любовь.

    – Спасибо, сир.

    – О! Это относится не к тем глупостям, которые я делаю сейчас, а к прошлым и будущим. Не будем спорить на эту тему и терять время.

    – Вы все-таки решили ехать?

    – Сегодня ночью.

    – Вы, значит, покончили с делами, ради которых вы приехали в Париж?

    – Я приезжал только ради вас.

    – Какой обманщик!

    – Святая пятница! Я говорю правду, крошка. Не надо прошлого: мне остается два-три часа счастья, а затем – вечная разлука.

    – Ах, сир! Нет ничего вечного, кроме моей любви.

    Только что сказав, что у него нет времени для рассуждений, Генрих не стал с ней спорить, а поверил на слово или же, будучи скептиком, сделал вид, что верит.

    Как сообщил король Наваррский, все это время де Муи и два его товарища прятались тут же, по соседству с этим домом. Было условленно, что Генрих выйдет из него не в три часа, а в полночь, затем они проводят, как вчера, мадам де Сов до Лувра, а оттуда пойдут на улицу Серизе, где жил Морвель. Де Муи только сегодня днем узнал точно, в каком доме проживает его враг.

    Все трое были на своем посту уже с час времени, как вдруг заметили человека, пришедшего в сопровождении пяти других, который подошел к домику и стал подбирать ключ к его двери. Увидев это, де Муи, прятавшийся в нише соседнего дома, одним прыжком из своего укрытия подскочил к человеку и схватил его за руку.

    – Одну минуту, – сказал он, – вход воспрещен!

    Человек отскочил назад, и от резкого движения с него свалилась шляпа.

    – Де Муи де Сен-Фаль! – воскликнул он.

    – Морвель! – яростно крикнул гугенот, приподнимая вверх свою шпагу. – Я-то тебя искал, а ты сам пришел ко мне? Спасибо!

    Однако при всей своей ярости де Муи не забыл о Генрихе и, повернув голову к окну, свистнул, как свистят беарнские пастухи.

    – Этого довольно, – сказал он Сокуру. – Ну, а теперь подходи, убийца! Ближе, ближе!

    И де Муи набросился на Морвеля.

    Морвель успел за это время вытащить из-за пояса пистолет.

    – Ага! На этот раз ты, кажется, умрешь, – сказал Королевский Истребитель, прицеливаясь в молодого человека.

    Он выстрелил, но де Муи отскочил вправо, и пуля пролетела мимо.

    – Теперь черед за мной! – крикнул молодой человек.

    Де Муи нанес стремительный удар Морвелю, и хотя удар пришелся в кожаный пояс, отточенное острие прошло сквозь пояс и вонзилось в тело.

    Королевский Истребитель закричал диким голосом, выражавшим такую страшную боль, что полицейские солдаты сочли его раненным насмерть и в страхе бросились бежать по направлению к улице Сент-Оноре.

    Морвель был не из храбрых. Увидев, что полицейские оставили его, а перед ним такой противник, как де Муи, он тоже попытался спастись бегством и побежал в том же направлении, что и солдаты, крича: "Помогите!"

    Де Муи, Сокур и Бартельми в пылу увлечения кинулись преследовать бежавших. Когда они вбегали на улицу Гренель, одно из угловых окон распахнулось, и какой-то человек спрыгнул со второго этажа на землю, только что смоченную дождем.