Д’Артаньян тотчас же удалился. Он подошел к камину, откуда можно было услышать все то, что король будет говорить своему брату, который в сильнейшем беспокойстве направлялся ему навстречу. Лицо короля оживилось. На нем была видна непреклонная воля, которой во Франции уже никто не перечил и которая вскоре не будет встречать отпора во всей Европе. – Принц, – заявил король своему брату, – я недоволен шевалье де Лорреном. Вы его покровитель, посоветуйте ему в течение нескольких месяцев попутешествовать. Словно снежная лавина в горах, эти слова свалились на принца, обожавшего своего фаворита и сосредоточившего на нем всю свою нежность. Он воскликнул: – Чем шевалье мог разгневать ваше величество? – и бросил яростный взгляд на принцессу. – Я сообщу вам об этом, когда он уедет, – отвечал невозмутимо король. – А также когда принцесса, ваша супруга, отбудет в Англию. – Принцесса – в Англию! – пробормотал пораженный изумлением принц. – Через неделю, брат мой, а куда мы с вами поедем, я оповещу вас позднее. И, подарив принца улыбкой, чтобы подсластить горечь двух столь внезапных известий, король круто повернулся на каблуках и отошел от него. В это время Кольбер продолжал разговор с герцогом д’Аламеда. – Сударь, – сказал Кольбер Арамису, – пришло время, когда нам подобает внести полную ясность в отношения между нашими странами. Я помирил вас с королем, я не мог поступить иначе по отношению к такому выдающемуся человеку, как вы; но так как и вы проявляли порою дружеские чувства ко мне, то теперь и вам представляется случай доказать их искренность. Впрочем, вы более француз, чем испанец. Ответьте мне с полною откровенностью: можем ли мы рассчитывать на нейтралитет Испании, если нами будут предприняты кое-какие действия против Голландии? – Сударь, – отвечал Арамис, – интересы Испании не оставляют ни малейших сомнений. Возбуждать Европу против Голландии, к которой в моей стране существует старинная ненависть из-за завоеванной ею свободы, – такова наша политика, ставшая традиционною; но король Франции находится в союзе с Голландией. Затем вам, конечно, известно, что война с этой страной была бы войною на море, которую Франция, мне кажется, не в состоянии успешно вести. Кольбер, обернувшись в этот момент, увидел д’Артаньяна, который искал себе собеседника на время разговора короля с принцем. Кольбер позвал его и шепотом сказал Арамису: – Мы можем продолжать в присутствии господина д’Артаньяна? – О, разумеется! – ответил испанский посол. – Мы только что говорили с герцогом д’Аламеда, что война против Голландии была бы войною на море. – Это очевидно, – согласился мушкетер. – А что вы думаете об этом, господин д’Артаньян? – Я думаю, что, для того чтобы вести эту морскую войну, нам потребовалась бы сильная сухопутная армия. – Как вы сказали? – спросил Кольбер, решив, что ослышался. – Почему сухопутная? – удивился Арамис. – Потому что короля побьют на море, если англичане не помогут ему, а будучи побит на море, он будет быстро лишен портов, которые захватят голландцы, и всего королевства, в которое хлынут испанцы. – А если испанцы останутся строго нейтральными? – поинтересовался Арамис. – Они будут нейтральны, пока король будет сильнее противника, – отвечал д’Артаньян. Кольбер был восхищен этою прозорливостью, которая если уж касалась какого-нибудь вопроса, то освещала его до конца. Арамис улыбнулся. Он знал, что в дипломатии д’Артаньян в учителях не нуждается. Кольбер, как все тщеславные люди носившийся со своими фантазиями и уверенный в том, что они завершатся успехом, между тем продолжал: – А кто вам сказал, господин д’Артаньян, что у короля нет сильного флота? – О, я не вникал в подробное рассмотрение вопроса о королевском флоте. Я неважный моряк. Как все нервные люди, я ненавижу море; однако я думаю, что Франция, будучи приморской страной, обзавелась бы и моряками, если бы у нее было достаточно кораблей. Кольбер вытащил из кармана небольшую продолговатую тетрадку, разграфленную на две части. С одной стороны были записаны названия кораблей; с другой – количество пушек на них и численность экипажей. – Мне пришло в голову то же самое, что и вам, – обратился он к д’Артаньяну, – и я велел сделать список тех кораблей, которые мы недавно добавили. Всего тридцать пять кораблей. – Тридцать пять кораблей? Непостижимо! – вскричал д’Артаньян. – Что-то вроде двух тысяч пушек, – поклонился Кольбер. – Это то, чем обладает король в настоящее время. Тридцать пять кораблей – это три сильные эскадры, но я хочу иметь пять. – Пять? – переспросил Арамис. – Они будут спущены на воду, господа, до конца года, и у короля будет пятьдесят линейных боевых кораблей. С такими силами можно бороться, не так ли? – Строить корабли, – сказал д’Артаньян, – трудно, но все же возможно. Но что касается их вооружения, то как тут быть, право, не знаю! Во Франции нет ни литейных заводов, ни арсеналов. – Ба! – отвечал Кольбер с веселой усмешкой. – За последние полтора года я много чего понастроил. Неужели вы не знаете этого? Знаком ли вам господин д’Инфревиль? – Д’Инфревиль? Нет. – Это человек, которого я открыл. У него хорошая специальность: он умеет заставить работать. Это он стал лить пушки в Тулоне и рубить лес в Бургундии. Быть может, господин посол, вы не поверите, но мне пришла в голову еще одна мысль. – О сударь, – поклонился Арамис, – я верю вам всегда и во всем. – Представьте себе, что, размышляя о характере наших союзников, достопочтенных голландцев, я сказал себе: они – купцы, они – друзья короля и будут счастливы продавать его величеству то, что делают для себя. Так вот, чем больше покупаешь… Ах, следует добавить еще, что у меня есть Форан… Знаете ли вы, д’Артаньян, Форана? Кольбер забывался. Он называл капитана попросту д’Артаньян, совсем как король. Но капитан улыбнулся и ответил Кольберу: – Нет, я не знаю его. – Это еще один человек, которого я открыл, специалист по закупкам. Этот Форан закупил для меня триста пятьдесят тысяч фунтов ядер, двести пятьдесят тысяч фунтов пороху, двенадцать транспортов северной древесины, фитили, гранаты, смолу, нефть и еще всякую всячину на семь процентов дешевле, чем обошлись бы эти же вещи, будь они приобретены в нашей Франции. – Это идея, – сказал д’Артаньян, – заставить голландцев лить ядра, которые к ним и вернутся. – Не так ли? И с немалым убытком! И Кольбер, восхищенный собственною остротой, засмеялся громким резким смехом. – Кроме того, – продолжал он, – те же голландцы строят в настоящее время для короля по самым лучшим своим образцам шесть больших кораблей. Детуш… Ах, вы не знаете и господина Детуша? – Нет, сударь, не знаю. – У Детуша удивительно точный глаз, он может безошибочно определять, каковы достоинства и недостатки спускаемого на воду корабля. Это драгоценное и притом редкое качество. Так вот, этот Детуш показался мне человеком, который может принести неоценимую пользу на верфи, и теперь он наблюдает за постройкой шести кораблей, заказанных в Голландии для королевского флота. Из всего этого следует, господин д’Артаньян, что если бы король захотел драться с голландцами, то у него был бы очень недурной флот. А насколько сухопутная армия хороша, вам известно лучше, чем всякому другому. Восхищаясь огромной работою, произведенной этим человеком в несколько лет, д’Артаньян и Арамис обменялись взглядами. Кольбер понял их и был глубоко тронут этим столь ценным для него одобрением. – Если мы этого не знали во Франции, – заметил д’Артаньян, – то за ее пределами должны знать еще меньше. – Вот почему я и говорил господину послу, что если б Испания обещала нейтралитет, а Англия помогала нам… – Если Англия окажет вам помощь, то я отвечаю за нейтралитет Испанского королевства, – проговорил Арамис. – В таком случае по рукам! – поторопился заключить Кольбер, со свойственной ему непосредственностью и простодушием. – Что до нейтралитета Испании, то у вас нет еще ордена Золотого Руна, господин д’Аламеда. А я слышал на днях, как король говорил, что ему было бы крайне приятно увидеть на вас ленту ордена Святого Михаила. Арамис поклонился. "О! – сказал себе д’Артаньян. – Жаль, что нет на свете Портоса. Сколько локтей лент разного рода досталось бы и ему от этих щедрот! Бедный, добрый Портос!" – Господин д’Артаньян, – продолжал Кольбер, – пусть это останется между нами. Уверен, что вы не прочь повести своих мушкетеров в Голландию. Вы умеете плавать? И он снова весело засмеялся. – Как угорь, – отвечал д’Артаньян. – Дело в том, что через все эти каналы и бесчисленные болота – ужасные переправы, и даже лучшие пловцы нередко тонут в этих местах. – Но это входит в мою профессию – умереть за его величество. И так как на войне – редкость, чтобы было много воды без огня, то я вас заранее предупреждаю, что сделаю все возможное, дабы выбрать огонь. Я старею, вода леденит мою кровь, господин Кольбер, тогда как огонь согревает ее. Полный решимости и юношеского задора, д’Артаньян, произнося эти слова, был так обаятелен, что Кольбер, в свою очередь, не мог не восхититься им. Капитан заметил произведенное им впечатление. Он вспомнил, что хорош только тот купец, который умеет поднять цену на свой товар, когда на него есть спрос. Поэтому он решил запросить. – Итак, – начал Кольбер, – вы ничего не имеете против Голландии? – Да, – согласился д’Артаньян. – Но только во всем, что б вы ни взяли, замешаны личные интересы и самолюбие. Жалованье капитана мушкетеров значительно, спора нет, но заметьте себе: у нас теперь есть королевская гвардия и личная охрана его величества. Капитан мушкетеров должен или начальствовать над всем этим, и тогда ему придется расходовать сто тысяч в год на представительство и на стол… – Неужели вы допускаете мысль, что король вздумает торговаться с вами? – спросил Кольбер. – Вы меня, по-видимому, не поняли, – ответил д’Артаньян, убедившись, что в денежном вопросе он уже выиграл, – я хотел вам сказать, что я, старый капитан мушкетеров, некогда начальник королевской охраны, имеющий первенство над маршалами Французского королевства, однажды на театре войны обнаружил, что по своему положению мне равны еще двое – начальник охраны и полковник, командующий швейцарцами. Этого я никоим образом не потерплю. У меня есть укоренившиеся привычки, и я цепко держусь за них. Кольбер понял, куда метит капитан мушкетеров. Он, впрочем, заранее был готов к этому. – Я уже думал о том, о чем вы только что говорили, – перебил он. – О чем? – Мы говорили о каналах и о болотах, при переправе через которые тонут. Так вот если там тонут, то это происходит из-за отсутствия лодки, доски, наконец, палки. – Даже такой короткой палочки, как маршальский жезл. – Бесспорно, – кивнул Кольбер. – Я не знаю ни одного случая, чтобы маршал Франции утонул. Д’Артаньян побледнел от радости и неуверенным голосом произнес: – В моих краях мною, несомненно, гордились бы, если б я сделался маршалом Франции; но ведь для того, чтобы получить маршальский жезл, нужно возглавить армию, ведущую военные действия. – Сударь, – сказал Кольбер, – вот в этой записной книжке вы обнаружите план кампании, которую вам предстоит предпринять будущею весной; король ставит вас во главе своих войск. Д’Артаньян протянул руку за книжкой; его дрожащие пальцы и пальцы Кольбера встретились. Министр крепко пожал ему руку. – Сударь, – сказал он, – нам уже давно требовалось воздать друг другу должное. Я начал, теперь ваша очередь. – Я отплачу вам, сударь, – улыбнулся д’Артаньян, – и умоляю вас сказать королю, что первая битва, в которой я буду участвовать, окончится или победой, или моей смертью. – А я, – заявил Кольбер, – я прикажу, чтобы сегодня же начали вышивать золотые лилии, которые украсят собой ваш маршальский жезл. На следующий день Арамис, уезжавший в Мадрид для переговоров о нейтралитете Испании, пришел к д’Артаньяну на дом, чтобы обнять его на прощание. – Будем любить друг друга за четверых, ведь нас теперь только двое, – вздохнул д’Артаньян. – И ты, быть может, больше не увидишь меня, дорогой д’Артаньян, – отвечал Арамис. – Если б ты знал, как я любил тебя! Теперь я стар, я угас, я мертв. – Друг мой, ты будешь жить дольше, чем я, твоя дипломатия велит тебе жить и жить, тогда как честь обрекает меня на смерть. – Полно, господин маршал, – усмехнулся Арамис, – такие люди, как мы, умирают лишь после того, как пресытятся славой и радостью. – Ах, – с печальной улыбкой произнес д’Артаньян, – дело в том, что у меня уже нет аппетита, господин герцог. Они обнялись и через два часа расстались навеки. Смерть д’Артаньяна
В противоположность тому, что обычно наблюдается в политике или морали, все честно сдержали свои обещания. Король вернул графа де Гиша и изгнал шевалье де Лоррена; это настолько расстроило принца, что он заболел от огорчения. Принцесса Генриетта уехала в Лондон и приложила столько усилий, чтобы убедить своего брата Карла II слушаться политических советов мадемуазель де Керуаль, что союз между Францией и Англией был подписан и английские корабли, имея с собой балласт в виде нескольких миллионов французского золота, провели ожесточенную кампанию против голландского флота. Карл II обещал мадемуазель де Керуаль, что за добрые советы, которые были преподаны ею, он отблагодарит ее каким-нибудь скромным знаком признательности; он сдержал свое обещание и сделал ее герцогинею Портсмутской. Кольбер обещал королю корабли, снаряжение и победы. И он, как известно, сдержал обещание. Наконец, Арамис, на обещания которого меньше всего можно было рассчитывать, написал Кольберу по поводу переговоров в Мадриде, взятых им на себя, нижеследующее письмо: "Господин Кольбер! Направляю к вам преподобного отца д’Олива, временного генерала ордена Иисуса, моего предполагаемого преемника. Преподобный отец объяснит вам, г-н Кольбер, что я сохраняю за собой управление всеми делами ордена, касающимися Франции и Испании, но не хочу сохранять титул генерала ордена, так как это бросило бы слишком много света на ход переговоров, которые поручены мне его католическим величеством королем Испании. Я снова приму этот титул по повелению его величества короля, когда предпринятые мною труды, в согласии с вами, к вящей славе господа и его церкви, будут доведены до благополучного завершения. Преподобный отец д’Олива уведомит вас также и о согласии его величества на подписание договора, гарантирующего нейтралитет Испании в случае войны между Францией и Голландией. Это соглашение сохранит свою силу даже при том, что Англия вместо активных действий ограничится нейтралитетом. Что касается Португалии, о которой мы с вами беседовали, то могу вас заверить, сударь, что она сделает все от нее зависящее, дабы оказать христианнейшему королю посильную помощь в предстоящей войне. Прошу вас, г-н Кольбер, дарить мне и впредь ваше дружеское расположение, а также верить в мою глубокую преданность, равно как повергнуть к стопам его христианнейшего величества мое безграничное уважение. Герцог д’Аламеда".
Таким образом, и Арамис исполнил больше, чем обещал. Нам остается узнать, сдержали ли свое слово король, Кольбер и д’Артаньян. Весной, как предсказал Кольбер д’Артаньяну, начались военные действия и на суше. За армией в безупречном порядке следовал двор Людовика XIV. Верхом, окруженный каретами с дамами и придворными кавалерами, Людовик вел на это кровавое празднество избранных своего королевства. Офицеры этой армии не слышали, правда, другой музыки, кроме грохота голландской крепостной артиллерии, но для многих, нашедших на этой войне почести, чины, богатство или смерть, и этого было вполне достаточно. Д’Артаньян выступил во главе корпуса в двенадцать тысяч человек кавалерии и пехоты, получив приказ овладеть различными крепостями, являвшимися узлами стратегического сплетения, называемого Фрисландией. Никогда еще армия не отправлялась в поход, имея во главе столь заботливого военачальника. Офицеры знали, что генерал, не менее осторожный и хитрый, чем храбрый, не пожертвует без крайней необходимости ни одним человеком, ни пядью земли. У него были старые военные привычки: жить на счет вражеской страны, держать солдат в веселье, а врага – в горести. Д’Артаньян считал делом чести показать себя мастером в своем ремесле. Никогда не видели более удачно задуманных битв, более подготовленных и своевременно нанесенных ударов, более умелого использования ошибок, допущенных осажденными. За месяц армия д’Артаньяна взяла двенадцать крепостей. Он осаждал тринадцатую, и она держалась уже в течение пяти дней. Д’Артаньян велел вырыть траншею, делая вид, что ему и в голову не приходит, будто его люди могут уставать. |
