- Бьет! Тебя, такого слабосильного, маленького! Слушай! Прежде чем наступит ночь, ее свяжут и бросят в Тауэр. Король, мой отец… - Вы забываете, сэр, что она низкого звания. Тауэр - темница для знатных. - Правда! Это не пришло мне в голову. Но я подумаю, как наказать ее. А отец твой добр к тебе? - Не добрее моей бабки Кенти, сэр. - Отцы, кажется, все одинаковы. И у моего нрав не кроткий. Рука у него тяжелая, но меня он не трогает. Хотя на брань он, по правде сказать, не скупится. А как обходится с тобою твоя мать? - Она добра, сэр, и никогда не причиняет мне ни огорчений, ни боли. И Нэн и Бэт так же добры, как она. - Сколько им лет? - Пятнадцать, с вашего позволения, сэр. - Леди Елизавете, моей сестре, четырнадцать. Леди Джэн Грей, моя двоюродная сестра, мне ровесница; они обе миловидны и приветливы; но моя другая сестра, леди Мэри, у которой такое мрачное, хмурое лицо… Скажи, твои сестры запрещают служанкам смеяться, дабы те не запятнали свою душу грехом? - Мои сестры? Вы полагаете, сэр, что у них есть служанки? Минуту маленький принц смотрел на маленького нищего с важной задумчивостью, потом произнес: - Как же, скажи на милость, могут они обойтись без служанок? Кто помогает им снимать на ночь одежду? Кто одевает их, когда они встают поутру? - Никто, сэр. Вы хотите, чтобы на ночь они раздевались и спали без одежды, как звери? - Без одежды? Разве у них по одному только платью? - Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у них тела у каждой. - Какая странная, причудливая мысль! Прости мне этот смех; я не думал обидеть тебя. У твоих добрых сестер, Нэн и Бэт, будет платьев и слуг достаточно, и очень скоро: об этом позаботится мой казначей. Нет, не благодари меня, это пустое. Ты хорошо говоришь, легко и красиво. Ты обучен наукам? - Не знаю, как сказать, сэр. Добрый священник Эндрью из милости обучал меня по своим книгам. - Ты знаешь латынь? - Боюсь, что знания мои скудны, сэр. - Выучись, милый, - это нелегко лишь на первых порах. Греческий труднее, но, кажется, ни латинский, ни греческий, ни другие языки не трудны леди Елизавете и моей кузине. Послушал бы ты, как эти юные дамы говорят на чужих языках! Но расскажи мне о твоем Дворе Отбросов. Весело тебе там живется? - Поистине весело, с вашего разрешения, сэр, если, конечно, я сыт. Нам показывают Панча и Джуди,[7] а также обезьянок. О, какие это потешные твари! У них такая пестрая одежда! Кроме того, нам дают представления: актеры играют, кричат, дерутся, а потом убивают друг друга и падают мертвыми. Так занятно смотреть, и стоит всего лишь фартинг; только иной раз очень уж трудно добыть этот фартинг, смею доложить вашей милости. - Рассказывай еще! - Мы, мальчики во Дворе Отбросов, иногда сражаемся между собою на палках, как подмастерья. У принца сверкнули глаза. - Ого! От этого и я бы не прочь. Рассказывай еще! - Мы бегаем взапуски, сэр, кто кого перегонит. - Мне пришлось бы по вкусу и это! Дальше! - Летом, сэр, мы купаемся и плаваем в каналах, в реке, брызгаем друг в друга водой, хватаем друг друга за шею и заставляем нырять, и кричим, и прыгаем, и… - Я отдал бы все королевство моего отца, чтобы хоть однажды позабавиться так. Пожалуйста, рассказывай еще! - Мы поем и пляшем вокруг майского шеста в Чипсайде; мы зарываем друг друга в песок; мы делаем из грязи пироги… О, эта прекрасная грязь! В целом мире ничто не доставляет нам больше приятностей. Мы прямо-таки валяемся в грязи, не в обиду будь вам сказано, сэр! - Ни слова больше, прошу тебя! Это чудесно! Если бы я только мог облечься в одежду, которая подобна твоей, походить босиком, всласть поваляться в грязи, хоть один единственный раз, но чтобы меня никто не бранил и не сдерживал, - я, кажется, с радостью отдал бы корону. - А я… если бы я хоть раз мог одеться так, как вы, ваша светлость… только один единственный раз… - О, вот чего тебе хочется? Что ж, будь по-твоему! Снимай лохмотья и надевай этот роскошный наряд. У нас будет недолгое счастье, но от этого оно не станет менее радостным! Позабавимся, покуда возможно, а потом опять переоденемся, прежде чем придут и помешают. Не прошло и пяти минут, как маленький принц Уэльский облекся в тряпье Тома, а маленький принц Нищеты - в великолепное цветное королевское платье. Оба подошли к большому зеркалу, и - о чудо! - им показалось, что они вовсе не менялись одеждой!
Они уставились друг на друга, потом поглядели в зеркало, потом опять друг на друга. Наконец удивленный принц сказал: - Что ты об этом думаешь? - Ах, ваша милость, не требуйте, чтобы я ответил на этот вопрос. В моем звании не подобает говорить о таких вещах. - Тогда скажу об этом я. У тебя такие же волосы, такие же глаза, такой же голос, такая же поступь, такой же рост, такая же осанка, такое же лицо, как у меня. Если бы мы вышли нагишом, никто не мог бы сказать, кто из нас ты, а кто принц Уэльский. Теперь, когда на мне твоя одежда, мне кажется, я живее чувствую, что почувствовал ты, когда грубый солдат… Послушай, откуда у тебя этот синяк на руке? - Пустяки, государь! Ваша светлость знаете, что тот злополучный часовой… - Молчи! Он поступил постыдно и жестоко! - воскликнул маленький принц, топнув босой ногой. - Если король… Не двигайся с места, пока я не вернусь! Таково мое приказание! В один миг он схватил и спрятал какой-то предмет государственной важности, лежавший на столе, и, выскочив за дверь, помчался в жалких лохмотьях по дворцовым покоям. Лицо у него разгорелось, глаза сверкали. Добежав до больших ворот, он вцепился в железные прутья и, дергая их, закричал: - Открой! Отвори ворота! Солдат, тот самый, что обидел Тома, немедленно исполнил это требование; как только принц, задыхаясь от монаршего гнева, выбежал из высоких ворот, солдат наградил его такой звонкой затрещиной, что он кубарем полетел на дорогу. - Вот тебе, нищенское отродье, за то, что мне из-за тебя досталось от его высочества! - сказал солдат. Толпа заревела, захохотала. Принц выкарабкался из грязи и гневно подскочил к часовому, крича: - Я - принц Уэльский! Моя особа священна, и тебя повесят за то, что ты осмелился ко мне прикоснуться! Солдат отдал ему честь алебардой и, ухмыляясь, сказал: - Здравия желаю, ваше королевское высочество! - Потом сердито: - Поди ты вон, полоумная рвань! Толпа с хохотом сомкнулась вокруг бедного маленького принца и погнала его по дороге с гиканьем и криками: - Дорогу его королевскому высочеству! Дорогу принцу Уэльскому! ГЛАВА IV
НЕВЗГОДЫ ПРИНЦА НАЧИНАЮТСЯ
Толпа травила и преследовала принца в течение многих часов, а потом отхлынула и оставила его в покое. Пока у принца хватало сил яростно отбиваться от черни, грозя ей своей королевской немилостью, пока он мог по-королевски отдавать ей приказания, это забавляло всех, но когда усталость, наконец, принудила принца умолкнуть, он утратил для мучителей всякую занимательность, и они отправились искать себе других развлечений. Принц стал озираться вокруг, но не узнавал местности; он знал только, что находится в Лондоне. Он пошел куда глаза глядят. Немного погодя дома стали редеть, прохожих встречалось все меньше. Он окунул окровавленные ноги в ручей, протекавший там, где теперь находится Фарингдон-стрит, отдохнул несколько минут и снова пустился в путь. Скоро добрел он до большого пустыря, где было лишь несколько беспорядочно разбросанных зданий и стояла огромная церковь. Принц узнал эту церковь. Она была окружена лесами, и всюду возились рабочие: ее перестраивали заново. Принц сразу приободрился. Он почувствовал, что его злоключениям - конец, и сказал себе: "Это древняя церковь Серых монахов, которую король, мой отец, отнял у них и превратил в убежище для брошенных и бедных детей и дал ей новое название - Христова обитель. Здешние питомцы, конечно, с радостью окажут услугу сыну того, кто был так щедр и великодушен к ним, тем более что этот сын так же покинут и беден, как те, что ныне нашли здесь приют или найдут его в будущем". Скоро он очутился в толпе мальчуганов, которые бегали, прыгали, играли в мяч и в чехарду, - каждый забавлялся, как мог, и все страшно шумели. Они были одеты одинаково, как одевались в те дни подмастерья и слуги. У каждого на макушке была плоская черная шапочка величиною с блюдце, - она не защищала головы, потому что была очень мала, и уж совсем не украшала ее; из-под шапочки падали на лоб волосы, подстриженные в кружок, без пробора; на шее - воротник, как у лиц духовного звания; синий камзол с широкими рукавами, плотно облегавший тело и доходивший до колен; широкий красный пояс, ярко-желтые чулки, перетянутые выше колен подвязками, и туфли с большими металлическими пряжками. Это был достаточно безобразный костюм. Мальчики прекратили игру и столпились вокруг принца. Тот проговорил с прирожденным достоинством: - Добрые мальчики, скажите вашему начальнику, что с ним желает беседовать Эдуард, принц Уэльский. Эти слова были встречены громкими криками, а один наглый подросток сказал: - Ты, что ли, оборванец, посол его милости? Лицо принца вспыхнуло гневом, он привычным жестом протянул было руку к бедру, но ничего не нашел. Все дружно захохотали, и один мальчишка крикнул: - Видали? Он и впрямь был уверен, что у него, как у принца, есть шпага! Эта насмешка вызвала новый взрыв хохота. Эдуард гордо выпрямился и сказал: - Да, я принц. И не подобает вам, кормящимся щедротами отца моего, так обращаться со мною. Слова его показались чрезвычайно забавными, и толпа опять захохотала. Подросток, который вступил в разговор раньше всех, крикнул своим товарищам: - Эй вы, свиньи, рабы, нахлебники царственного отца его милости, или вы забыли приличия? Скорее на колени, вы все, да стукайте лбами покрепче! Кланяйтесь его королевской особе и его королевским лохмотьям! И с буйным весельем они все упали на колени, воздавая своей жертве глумливые почести. Принц пнул ближайшего мальчишку ногой и с негодованием сказал: - Вот тебе покуда задаток, а завтра я тебя вздерну на виселицу! Э, это уж не шутка! Какие тут шутки! Смех мгновенно умолк, и веселье уступило место ярости. Голосов десять закричало: - Держи его! Волоки его в пруд! Где собаки? Хватай его, Лев! Хватай его, Клыкастый! Затем последовала сцена, какой никогда еще не видела Англия: плебеи подняли руку на священную особу наследника и стали травить его псами, которые чуть не разорвали его. К ночи принц очутился в густо населенной части города. Тело его было в синяках, руки в крови, лохмотья забрызганы грязью. Он бродил по улицам, все больше теряя мужество, - усталый и слабый, еле волоча ноги. Он уже перестал задавать вопросы прохожим, потому что те отвечали ему одними ругательствами. Он бормотал про себя: - Двор Отбросов! Только бы хватило у меня сил не упасть и дотащиться до него, - тогда я спасен. Родные этого мальчишки отведут меня во дворец, скажут, что я не принадлежу к их семье, что я истинный принц, - и я снова стану, чем был. Время от времени он вспоминал, как его обидели мальчишки из Христовой обители, и говорил себе: - Когда я сделаюсь королем, они не только получат от меня пищу и кров, но будут учиться по книгам, так как сытый желудок немногого стоит, когда голодают сердце и ум. Эту историю я постараюсь хорошенько запомнить, чтобы урок, полученный мною сегодня, не пропал даром и мой народ не страдал бы от невежества. Знание смягчает сердца, воспитывает милосердие и жалость. В окнах зажглись огни, поднялся ветер, пошел дождь, - наступила сырая, холодная ночь. Бездомный принц, бесприютный наследник английского трона шел все дальше и дальше, углубляясь в лабиринты грязных улиц, где теснились кишащие ульи нищеты. Вдруг какой-то пьяный огромного роста грубо схватил его за шиворот и сказал: - Опять прошлялся до такого позднего часа, а домой, небось, не принес ни одного медного фартинга! Ну смотри! Если ты без денег, я переломаю тебе все твои тощие ребра, не будь я Джон Кенти!
Принц вырвался из рук пьяницы и, брезгливо потирая оскверненное его прикосновением плечо, вскричал: - О, ты его отец? Слава благим небесам! Отведи меня в родительский дом, а его уведи оттуда. - Его отец? Не знаю, что ты хочешь сказать, но знаю, что твой отец я… И скоро ты на собственной шкуре… - О, не шути, не лукавь и не мешкай! Я устал, я изранен, я не в силах терпеть. Отведи меня к моему отцу, королю, и он наградит тебя такими богатствами, какие тебе не снились и в самом причудливом сне. Верь мне, верь, я не лгу, я говорю чистую правду! Протяни мне руку, спаси меня! Я воистину принц Уэльский! С изумлением уставился Джон Кенти на мальчика и, качая головой, пробормотал: - Спятил с ума, словно сейчас из сумасшедшего дома. Потом он опять схватил принца за шиворот, хрипло засмеялся и выругался: - В своем ты уме или нет, а мы с бабкой пересчитаем тебе все ребра, не будь я Джон Кенти! И он потащил за собой упирающегося, разъяренного принца и скрылся вместе с ним в одном из ближайших дворов, провожаемый громкими и веселыми криками гнусного уличного сброда. ГЛАВА V
ТОМ - ПАТРИЦИЙ
Том Кенти, оставшись один в кабинете принца, отлично использовал свое уединение. То так, то этак становился он перед большим зеркалом, восхищаясь своим великолепным нарядом, потом отошел, подражая благородной осанке принца и все время наблюдая в зеркале, какой это производит эффект, потом обнажил красивую шпагу и с глубоким поклоном поцеловал ее клинок и прижал к груди, как делал это пять или шесть недель назад на его глазах один благородный рыцарь, отдавая честь коменданту Тауэра при передаче ему знатных лордов Норфолка и Сэррея для заключения в тюрьму.[8] Том играл изукрашенным драгоценными каменьями кинжалом, висевшим у него на бедре, рассматривал изысканное и дорогое убранство комнаты, садился по очереди в каждое из роскошных кресел и думал о том, как важничал бы он, если бы мальчики со Двора Отбросов могли глянуть сюда хоть одним глазком и увидеть его в таком великолепии. Поверят ли они его чудесным рассказам, когда он вернется домой, или будут качать головами и приговаривать, что от чрезмерно разыгравшегося воображения он в конце концов лишился рассудка? Так прошло с полчаса. Тут он впервые подумал, что принца что-то долго нет, и почувствовал себя одиноким. Очень скоро красивые безделушки, окружавшие его, перестали его забавлять; он жадно прислушивался к каждому звуку. Сперва ему было не по себе, потом он встревожился, потом не на шутку струхнул. Вдруг войдут какие-нибудь люди и застанут его в одежде принца, а принца нет, и никто не объяснит им, в чем дело. Ведь они, чего доброго, тут же повесят его, а потом уж начнут дознаваться, как он сюда попал. Он слыхал, что у знатных людей решения принимаются быстро, когда дело идет о таких мелочах. Тревога его росла. Весь дрожа, он тихонько отворил дверь в соседний покой. Нужно поскорее отыскать принца. Принц защитит его и выпустит отсюда. Шестеро великолепно одетых господ, составлявших прислугу принца, и два молодых пажа знатного рода, нарядные, словно бабочки, вскочили и низко поклонились ему. Он поспешно отступил и захлопнул за собою дверь. "Они смеются надо мной! - подумал он. - Они сейчас пойдут и расскажут… О, зачем я попал сюда на свою погибель!" Он зашагал из угла в угол в безотчетной тревоге и стал прислушиваться, вздрагивая при каждом шорохе. Вдруг дверь распахнулась, и шелковый паж доложил: - Леди Джэн Грей. Дверь затворилась, и к нему подбежала вприпрыжку прелестная, богато одетая юная девушка. Вдруг она остановилась и проговорила с огорчением: - О! почему ты так печален, милорд? Том обмер, но сделал над собой усилие и пролепетал: - Ах, сжалься надо мною! Я не милорд, я всего только бедный Том Кенти из Лондона, со Двора Отбросов. Прошу тебя, позволь мне увидеть принца, дабы он, по своему милосердию, отдал мне мои лохмотья и позволил уйти отсюда целым и невредимым. О, сжалься, спаси меня! Мальчик упал на колени, простирая к ней руки, моля не только словами, но и взглядом. Девушка, казалось, онемела от ужаса, потом воскликнула: - О милорд, ты на коленях - передо мной! - и в страхе убежала. Том в отчаянии упал на пол и сказал про себя: - Ни помощи, ни надежды! Сейчас придут и схватят меня. Между тем, пока он лежал на полу, цепенея от ужаса, страшная весть разнеслась по дворцу. Шепот переходил от слуги к слуге, от лорда к леди, - во дворцах всегда говорят шепотом, - и по всем длинным коридорам, из этажа в этаж, из зала в зал проносилось: "Принц сошел с ума! Принц сошел с ума!" Скоро в каждой гостиной, в каждом мраморном зале блестящие лорды и леди и другие столь же ослепительные, хотя, и менее знатные особы оживленно шептались друг с другом, и на каждом лице была скорбь. Внезапно появился пышно разодетый царедворец и мерным шагом обошел всех, торжественно провозглашая: "ИМЕНЕМ КОРОЛЯ!" "Под страхом смерти воспрещается внимать этой лживой и нелепой вести, обсуждать ее и выносить за пределы дворца! Именем короля!"
Шушуканье сразу умолкло, как будто все шептавшиеся вдруг онемели. Вскоре по коридорам пронеслось пчелиное жужжанье: |
