"Вот как! – подумал Монте-Кристо. – Ему уже приходится скрывать свои потери; еще месяц назад он ими хвастался".

    Вслух он сказал:

    – Но, сударыня, господин Данглар такой знаток биржи, он всегда сумеет возместить на ней все, что потеряет в другом месте.

    – Я вижу, вы разделяете всеобщее заблуждение, – сказала г-жа Данглар.

    – Какое заблуждение? – спросил Монте-Кристо.

    – Все думают, что господин Данглар играет на бирже, но это неправда.

    – Ах, в самом деле, сударыня, я вспоминаю, что господин Дебрэ говорил мне… Кстати, куда это девался господин Дебрэ? Я его не видел уже дня три-четыре.

    – Я тоже, – сказала г-жа Данглар с изумительным апломбом. – Но вы начали что-то говорить и не докончили.

    – О чем же я говорил?

    – Что Дебрэ говорил вам…

    – Да, верно; Дебрэ сказал, что это вы поклоняетесь демону азарта.

    – Да, признаюсь, одно время так и было, – сказала г-жа Данглар, – но теперь меня это больше не занимает.

    – И напрасно, сударыня. Знаете, ведь судьба изменчива, а в спекуляциях все зависит от удачи и неудачи. Будь я женщиной, да еще женой банкира, как бы я ни верил в счастье своего мужа, я бы непременно составил себе независимое состояние, даже если бы мне для этого пришлось доверить свои интересы незнакомым ему рукам.

    Госпожа Данглар невольно вспыхнула.

    – Да вот, например, – сказал Монте-Кристо, делая вид, что ничего не заметил, – вы слышали об удачной комбинации, которую вчера проделали с неаполитанскими бонами?

    – У меня их нет, – быстро ответила баронесса, – и даже никогда не было; но, право, мы уже достаточно поговорили о бирже, граф; словно мы с вами два маклера. Поговорим лучше об этих несчастных Вильфорах, которых так преследует судьба.

    – А что с ними случилось? – спросил Монте-Кристо с полнейшей наивностью.

    – Да вы же знаете, господин де Сен-Меран умер через три или четыре дня после своего отъезда, а теперь умерла маркиза, через три или четыре дня после своего приезда.

    – Ах да, я слышал об этом, – сказал Монте-Кристо. – Но, как говорит Клавдий Гамлету, это закон природы: отцы их умерли раньше их, и им пришлось их оплакивать; они умрут раньше своих сыновей, и их будут оплакивать их сыновья.

    – Но это еще не все.

    – Как, не все?

    – Нет. Вы знаете, они собирались выдать замуж свою дочь…

    – Да, за господина Франца д’Эпине… Разве свадьба расстроилась?

    – Говорят, вчера утром Франц вернул им слово.

    – Да неужели?.. А какова причина разрыва?

    – Неизвестно.

    – Что вы говорите, боже милостивый! А как переносит все эти несчастья господин де Вильфор?

    – По своему обыкновению – как философ.

    В эту минуту возвратился Данглар.

    – Что это, – сказала баронесса, – вы оставляете господина Кавальканти одного с вашей дочерью?

    – А мадемуазель д’Армильи, – сказал барон, – за кого вы ее считаете?

    Затем он обернулся к Монте-Кристо:

    – Милейший молодой человек этот князь Кавальканти, правда, граф?.. Только князь ли он?

    – За это я не поручусь, – сказал Монте-Кристо. – Мне представили его отца как маркиза, так что он, по-видимому, граф; но мне кажется, он и сам не особенно претендует на княжеский титул.

    – Почему же? – сказал банкир. – Если он князь, то ему нечего это скрывать. У каждого свои права. Не люблю, когда отрицают свое происхождение.

    – Ну, вы известный демократ, – сказал с улыбкой Монте-Кристо.

    – Но послушайте, – сказала баронесса, – в какое положение вы себя ставите, если бы вдруг приехал де Морсер, он застал бы господина Кавальканти в комнате, куда ему, жениху Эжени, никогда не разрешалось входить.

    – Вы совершенно верно сказали "вдруг", – возразил банкир. – По совести говоря, мы его так редко видим, что он, можно сказать, действительно появляется у нас только вдруг.

    – Словом, если бы он явился и увидел этого молодого человека подле вашей дочери, он мог бы остаться недоволен.

    – Недоволен, он? Вы сильно ошибаетесь! Господин виконт не оказывает нам чести ревновать свою невесту, он ее не так сильно любит. Да и что мне за дело, будет он недоволен или нет?

    – Однако наши отношения…

    – Ах, наши отношения; угодно вам знать, какие у нас с ним отношения? На балу, который давала его мать, он только один раз танцевал с моей дочерью, а господин Кавальканти три раза танцевал с ней, и он этого даже не заметил.

    – Господин виконт Альбер де Морсер! – доложил камердинер.

    Баронесса поспешно встала. Она хотела пройти в маленькую гостиную, чтобы предупредить дочь, но Данглар удержал ее за руку.

    – Оставьте, – сказал он.

    Она удивленно взглянула на него.

    Монте-Кристо сделал вид, что не заметил этой сцены.

    Вошел Альбер: он был очень красив и очень весел. Он непринужденно поклонился баронессе, фамильярно Данглару и дружелюбно Монте-Кристо, потом обернулся к баронессе.

    – Позвольте спросить вас, сударыня, – сказал он, – как себя чувствует мадемуазель Данглар?

    – Отлично, сударь, – быстро ответил Данглар, – она сейчас занимается музыкой в своей маленькой гостиной вместе с господином Кавальканти.

    Альбер остался спокойным и равнодушным; быть может, в нем и шевельнулось что-то вроде досады, но он чувствовал, что Монте-Кристо смотрит на него.

    – У господина Кавальканти прекрасный тенор, а у мадемуазель Эжени великолепное сопрано, не говоря уже о том, что она играет на рояле, как Тальберг. Это, должно быть, очаровательный концерт.

    – Во всяком случае, они прекрасно спелись, – сказал Данглар.

    Альбер, казалось, не заметил этой двусмысленности, настолько грубой, что г-жа Данглар покраснела.

    – Я тоже музыкант, – продолжал он, – так по крайней мере утверждали мои учителя; но вот странно, я никогда не мог ни с кем спеться, с сопрано даже меньше, чем с какими-нибудь другими голосами.

    Данглар кисло улыбнулся, как бы говоря: "Да рассердись же!"

    – Так что вчера, – сказал он, видимо, все-таки надеясь добиться своего, – князь и моя дочь вызвали всеобщее восхищение. Разве вы вчера не были у нас, сударь?

    – Какой князь? – спросил Альбер.

    – Князь Кавальканти, – отвечал Данглар, упорно величавший Андреа этим титулом.

    – Ах, простите, – сказал Альбер, – я не знал, что он князь. Так вчера князь Кавальканти пел вместе с мадемуазель Эжени? Поистине это должно было быть восхитительно, я страшно жалею, что не слышал их. Но я не мог воспользоваться вашим приглашением, мне пришлось сопровождать мою мать к старой баронессе Шато-Рено, где пели немцы.

    Затем, после небольшого молчания, он спросил как ни в чем не бывало:

    – Могу ли я засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Данглар?

    – Нет, подождите, умоляю вас, – сказал банкир, останавливая его, – послушайте, эта каватина прелестна, – та, та, та, ти, та, ти, та, та; это восхитительно, сейчас конец… еще секунда; прекрасно! браво, браво, браво!

    И банкир принялся неистово аплодировать.

    – В самом деле, – сказал Альбер, – это превосходно, нельзя лучше понимать музыку своей родной страны, чем понимает князь Кавальканти. Ведь вы сказали "князь", если не ошибаюсь? Впрочем, если он и не князь, его сделают князем, в Италии это не трудно. Но вернемся к нашим восхитительным певцам. Вам следовало бы доставить нам всем удовольствие, господин Данглар: не предупреждая о том, что здесь есть посторонний, попросите мадемуазель Данглар и господина Кавальканти спеть что-нибудь еще. Так приятно наслаждаться музыкой немного издали, в тени, когда тебя никто не видит и ты сам ничего не видишь, не стесняешь исполнителя; тогда он может свободно отдаться влечению своего таланта и порывам своего сердца.

    На этот раз Данглар был сбит с толку хладнокровием Альбера.

    Он отвел Монте-Кристо в сторону.

    – Ну, что вы скажете о нашем влюбленном? – спросил он.

    – По-моему, он довольно холоден, это бесспорно. Но что поделаешь! Вы дали слово!

    – Да, конечно, я дал слово; но в чем? Отдать свою дочь человеку, который ее любит, а не человеку, который ее не любит. Посмотрите на него: холоден, как мрамор, надменен, как его отец; будь он хоть богат, будь у него состояние Кавальканти, можно было бы не обращать на это внимания. Говоря откровенно, я еще не спросил мнения дочери; но если бы у нее был хороший вкус…

    – Не знаю, – сказал Монте-Кристо, – быть может, симпатия к нему ослепляет меня, но уверяю вас, что виконт де Морсер очень милый молодой человек, который сделает вашу дочь счастливой и который рано или поздно чего-нибудь достигнет; ведь отец его занимает прекрасное положение.

    – Гм! – промычал Данглар.

    – Вы сомневаетесь?

    – Да вот, прошлое… темное прошлое.

    – Но прошлое отца не касается сына.

    – Совсем напротив!

    – Послушайте, не убеждайте себя в этом. Еще месяц назад вы считали Морсера превосходной партией. Поймите, я в отчаянии: ведь это у меня вы познакомились с этим молодым Кавальканти, я его совершенно не знаю, повторяю вам.

    – Но я его знаю, – сказал Данглар, – этого вполне достаточно.

    – Вы его знаете? Разве вы наводили о нем справки? – спросил Монте-Кристо.

    – А разве это так необходимо? Разве с первого взгляда не видно, с кем имеешь дело? Прежде всего он богат.

    – Я в этом не уверен.

    – Но ведь вы отвечаете за него?

    – Это пустяки, пятьдесят тысяч франков.

    – Он прекрасно образован.

    – Гм! – в свою очередь, промычал Монте-Кристо.

    – Он музыкант.

    – Все итальянцы музыканты.

    – Знаете, граф, вы несправедливы к нему.

    – Да, признаюсь, меня огорчает, что, зная ваши обязательства по отношению к Морсерам, он становится поперек дороги, пользуясь тем, что богат.

    Данглар рассмеялся.

    – Вы слишком строги, – сказал он. – На свете всегда так бывает.

    – Однако ведь вы не можете идти на такой разрыв, дорогой господин Данглар; Морсеры рассчитывают на этот брак.

    – Разве?

    – Безусловно.

    – Тогда пусть они объяснятся. Вам бы следовало намекнуть об этом отцу, дорогой граф, ведь вы у них так хорошо приняты.

    – Я? Где вы это видели?

    – Да хотя бы у них на балу. Помилуйте, графиня, гордая Мерседес, надменная испанка, которая едва удостаивает разговором самых старых друзей, берет вас под руку, выходит с вами в сад, выбирает самые темные закоулки и возвращается только через полчаса.

    – Ах, барон, барон, – сказал Альбер, – вы мешаете нам слушать; со стороны такого меломана это просто варварство!

    – Ничего, ничего, господин насмешник, – сказал Данглар.

    Потом он снова обернулся к Монте-Кристо.

    – Вы беретесь сказать это отцу?

    – Извольте, если вам так хочется.

    – Но на этот раз все должно быть ясно и определенно. Прежде всего он должен у меня просить руки моей дочери, назначить срок, объявить свои денежные условия; словом, либо мы окончательно сговоримся, либо разойдемся совсем; но, понимаете, никаких отсрочек!

    – Ну что ж! Он вступит в переговоры.

    – Я бы не сказал, что жду этого с особым удовольствием, но все-таки жду; банкир, знаете, должен быть рабом своего слова.

    И Данглар вздохнул так же тяжко, как за полчаса перед тем вздыхал Кавальканти-сын.

    – Браво, браво, браво! – крикнул Альбер, подражая банкиру и аплодируя только что кончившемуся романсу.

    Данглар начал косо посматривать на Альбера, когда ему что-то тихо доложили.

    – Я сейчас вернусь, – сказал банкир, обращаясь к Монте-Кристо, – подождите меня; быть может, мне еще придется вам кое-что сообщить.

    И он вышел.

    Баронесса воспользовалась отсутствием мужа, чтобы открыть дверь в гостиную дочери, и Андреа, сидевший у рояля вместе с мадемуазель Эжени, вскочил, как на пружинах.

    Альбер с улыбкой поклонился мадемуазель Данглар, которая, ничуть, видимо, не смутившись, ответила ему обычным холодным поклоном.

    Кавальканти явно чувствовал себя неловко; он поклонился Морсеру, и тот ответил на его поклон с самым дерзким видом.

    Затем Альбер рассыпался в похвалах голосу мадемуазель Данглар и выразил сожаление, что ему не удалось присутствовать на вчерашнем вечере, по всеобщему мнению столь удачном…

    Кавальканти, предоставленный самому себе, отвел в сторону Монте-Кристо.

    – Вот что, – сказала г-жа Данглар, – хватит с нас музыки и комплиментов, пойдемте пить чай.

    – Идем, Луиза, – сказала мадемуазель Данглар своей подруге.

    Все перешли в соседнюю гостиную, где был приготовлен чай.

    В ту минуту, когда, следуя английской моде, гости уже оставляли ложки в своих чашках, дверь снова отворилась, и вошел Данглар, видимо очень взволнованный. Монте-Кристо прежде всех заметил это волнение и вопросительно посмотрел на банкира.

    – Я сейчас получил письмо из Греции, – сказал Данглар.

    – Поэтому вас и вызывали? – спросил граф.

    – Да.

    – Как поживает король Оттон? – спросил самым веселым голосом Альбер.

    Данглар косо взглянул на него и ничего не ответил, а Монте-Кристо отвернулся, чтобы скрыть мелькнувшее на его лице и тотчас же исчезнувшее выражение жалости.

    – Мы выйдем вместе, хорошо? – сказал Альбер графу.

    – Да, если хотите, – ответил тот.

    Альбер не мог понять, чем был вызван взгляд банкира, поэтому он спросил Монте-Кристо, который это отлично понял:

    – Вы заметили, как он на меня посмотрел?

    – Да, – отвечал граф, – но разве в его взгляде было что-нибудь необычное?

    – Еще бы, но что он хотел сказать, упомянув это письмо из Греции?

    – Откуда же я могу знать?

    – Да мне казалось, что вы имеете некоторое отношение к этой стране.

    Монте-Кристо улыбнулся, как улыбаются, когда хотят уклониться от ответа.

    – Смотрите, – сказал Альбер, – он направляется к вам; я пойду к мадемуазель Данглар, похвалю ее камею; за это время папаша успеет поговорить с вами.

    – Уж если вы хотите хвалить, так по крайней мере похвалите ее голос, – сказал Монте-Кристо.

    – Ну нет, это бы всякий сделал.

    – Дорогой виконт, – сказал Монте-Кристо, – вы щеголяете своей дерзостью.

    Альбер с улыбкой на устах направился к Эжени.

    Тем временем Данглар наклонился к уху графа.

    – Вы дали мне превосходный совет, – сказал он, – в этих двух словах: "Фернан" и "Янина" заключена ужасная история.

    – Да что вы! – сказал Монте-Кристо.

    – Да, я вам все расскажу. Но уведите отсюда этого юношу; его общество очень стеснительно для меня сейчас.

    – Я так и собирался сделать, мы выйдем вместе; вы по-прежнему хотите, чтобы я направил к вам его отца?

    – Более чем когда-либо.

    – Хорошо.

    Граф кивнул Альберу.

    Они оба откланялись дамам и вышли: Альбер с видом полнейшего равнодушия к высокомерию мадемуазель Данглар, а Монте-Кристо – повторив г-же Данглар свой совет, что жене банкира следует быть предусмотрительной и обеспечить свое будущее.

    Поле битвы осталось за господином Кавальканти.

    Едва лошади графа завернули за угол бульвара, Альбер разразился таким громким смехом, что его нельзя было не заподозрить в искусственности.

    – Ну вот, – сказал он графу, – теперь я хочу спросить вас, как спросил король Карл Девятый Екатерину Медичи после Варфоломеевской ночи: хорошо ли я, по-вашему, сыграл свою маленькую роль?

    – В каком смысле? – спросил Монте-Кристо.

    – Да в смысле водворения моего соперника в доме господина Данглара…

    – Какого соперника?

    – Как какого? Да Андреа Кавальканти, которому вы покровительствуете!

    – Оставьте глупые шутки, виконт; я нисколько не покровительствую Андреа, во всяком случае, не у господина Данглара.

    – И я упрекнул бы вас за это, если бы молодой человек нуждался в покровительстве. Но, к счастью для меня, он в этом не нуждается.

    – Как, вам разве кажется, что он ухаживает?

    – Ручаюсь вам: он закатывает глаза, как воздыхатель, и распевает, как влюбленный; он грезит о руке надменной Эжени. Смотрите, я заговорил стихами! Честное слово, я в этом неповинен. Но все равно, я повторяю: он грезит о руке надменной Эжени.

    – Не все ли вам равно, если думают только о вас?