– Ни то, ни другое, ни третье, – сказал Данглар, – это было бы непростительно с моей стороны, потому что, когда я давал слово, я все это знал. Не допытывайтесь. Я очень сожалею, что так встревожил вас. Поверьте, лучше оставим это. Примем среднее решение: ни разрыв, ни обязательство. Зачем спешить? Моей дочери семнадцать лет, вашему сыну двадцать один. Подождем. Пусть пройдет время, может быть, то, что сегодня нам кажется неясным, завтра станет слишком ясным; бывает, что в один день опровергается самая убийственная клевета.

    – Клевета? – воскликнул Морсер, смертельно бледнея. – Так меня оклеветали?

    – Повторяю вам, граф, не требуйте объяснений.

    – Итак, сударь, я должен молча снести отказ?

    – Он особенно тягостен для меня, сударь. Да, мне он тяжелее, чем вам, потому что я надеялся иметь честь породниться с вами, а несостоявшийся брак всегда бросает большую тень на невесту, чем на жениха.

    – Хорошо, сударь, прекратим этот разговор, – сказал Морсер.

    И, яростно комкая перчатки, он вышел из комнаты.

    Данглар отметил про себя, что Морсер ни разу не решился спросить, не из-за него ли самого Данглар берет назад свое слово.

    Вечером он долго совещался с несколькими друзьями; Кавальканти, который все время находился с дамами в гостиной, последним покинул его дом.

    На следующий день, едва проснувшись, Данглар спросил газеты; как только их принесли, он, отбросив остальные, схватился за "Беспристрастный голос".

    Редактором этой газеты был Бошан.

    Данглар поспешно сорвал бандероль, нетерпеливо развернул газету, с пренебрежением пропустил передовую и, дойдя до хроники, со злобной улыбкой прочитал заметку, начинавшуюся словами: Нам пишут из Янины.

    – Отлично, – сказал он, прочитав ее, – вот маленькая статейка о полковнике Фернане, которая, по всей вероятности, избавит меня от необходимости давать какие-либо объяснения графу де Морсеру.

    В это же время, а именно в девять часов утра, Альбер де Морсер, весь в черном, застегнутый на все пуговицы, бледный и взволнованный, явился в дом на Елисейских полях.

    – Граф вышел с полчаса тому назад, – сказал привратник.

    – А Батистена он взял с собой? – спросил Морсер.

    – Нет, господин виконт.

    – Позовите Батистена, я хочу с ним поговорить.

    Привратник пошел за камердинером и через минуту вернулся вместе с ним.

    – Друг мой, – сказал Альбер, – прошу простить мою настойчивость, но я хотел лично от вас услышать, действительно ли графа нет дома.

    – Да, сударь, – отвечал Батистен.

    – Даже для меня?

    – Я знаю, насколько граф всегда рад вас видеть, и я никогда не посмел бы поставить вас на одну доску с другими.

    – И ты прав, мне нужно его видеть по важному делу. Скоро ли он вернется?

    – Думаю, что скоро: он заказал завтрак на десять часов.

    – Отлично, я пройдусь по Елисейским полям и в десять часов вернусь сюда; если граф вернется раньше меня, передай, что я прошу его подождать меня.

    – Будет исполнено, сударь.

    Альбер оставил у ворот графа наемный кабриолет, в котором он приехал, и отправился пешком.

    Когда он проходил мимо Аллеи Вдов, ему показалось, что у тира Госсе стоит экипаж графа; он подошел и узнал кучера.

    – Граф в тире? – спросил его Морсер.

    – Да, сударь, – ответил кучер.

    В самом деле, еще подходя к тиру, Альбер слышал выстрелы.

    Он вошел. В палисаднике он встретил служителя.

    – Простите, господин виконт, – сказал тот, – но не угодно ли вам немного подождать?

    – Почему, Филипп? – спросил Альбер; он был завсегдатаем тира, и неожиданное препятствие удивило его.

    – Потому что то лицо, которое сейчас упражняется, абонирует весь тир только для себя одного и никогда не стреляет при других.

    – И даже при вас, Филипп?

    – Вы видите, сударь, я стою здесь.

    – А кто заряжает пистолеты?

    – Его слуга.

    – Нубиец?

    – Негр.

    – Так и есть.

    – Вы знаете этого господина?

    – Я пришел за ним; это мой друг.

    – В таком случае другое дело. Я скажу ему. – И Филипп, подстрекаемый любопытством, прошел в тир.

    Через секунду на пороге появился Монте-Кристо.

    – Простите, дорогой граф, что я врываюсь к вам сюда, – сказал Альбер. – Но прежде всего должен вам сказать, что ваши слуги не виноваты: это я сам так настойчив. Я был у вас; мне сказали, что вы отправились на прогулку, но к десяти часам вернетесь завтракать. Я тоже решил до десяти погулять и случайно увидал ваш экипаж.

    – Из этого я с удовольствием заключаю, что вы приехали позавтракать со мной.

    – Благодарю, мне сейчас не до завтрака; быть может, позже мы и позавтракаем, но только в несколько неприятной компании!

    – Что такое, не понимаю?

    – Дорогой граф, у меня сегодня дуэль.

    – У вас? А зачем?

    – Да чтобы драться, конечно!

    – Я понимаю, но ради чего? Драться можно по многим поводам.

    – Затронута моя честь.

    – Это дело серьезное.

    – Настолько серьезное, что я приехал к вам просить об одной услуге.

    – О какой?

    – Быть моим секундантом.

    – Дело нешуточное; не будем говорить об этом здесь, поедем ко мне. Али, подай мне воды.

    Граф засучил рукава и прошел в маленькую комнатку, где посетители тира обычно мыли руки.

    – Войдите, виконт, – шепотом сказал Филипп, – вам будет любопытно взглянуть.

    Морсер вошел. На прицельной доске вместо мишени были наклеены игральные карты. Издали Морсеру показалось, что там вся колода, кроме фигур, – от туза до десятки.

    – Вы играли в пикет? – спросил Альбер.

    – Нет, – отвечал граф, – я составлял колоду.

    – Колоду?

    – Да, видите, это тузы и двойки, но мои пули сделали из них тройки, пятерки, семерки, восьмерки, девятки и десятки.

    Альбер подошел ближе.

    В самом деле, по совершенно прямой линии и на совершенно точном расстоянии пули заменили собой отсутствующие знаки и пробили картон в тех метах, где эти знаки должны были быть отпечатаны.

    Подходя к доске, Альбер, кроме того, подобрал трех ласточек, которые имели неосторожность пролететь на пистолетный выстрел от графа.

    – Черт возьми! – воскликнул он.

    – Что поделаешь, дорогой виконт, – сказал Монте-Кристо, вытирая руки полотенцем, которое ему подал Али, – надо же чем-нибудь заполнить свой досуг. Но идемте, я вас жду.

    Они сели в карету Монте-Кристо, которая в несколько минут доставила их к воротам дома № 30.

    Монте-Кристо провел Морсера в свой кабинет и указал ему на кресло.

    Оба сели.

    – Теперь поговорим спокойно, – сказал граф.

    – Вы видите, что я совершенно спокоен.

    – С кем вы собираетесь драться.

    – С Бошаном.

    – С вашим другом?

    – Дерутся всегда с друзьями.

    – Но для этого нужна причина.

    – Причина есть.

    – Что он сделал?

    – Вчера вечером в его газете… Да вот прочтите.

    Альбер протянул Монте-Кристо газету, и тот прочел:

    – "Нам пишут из Янины.

    До нашего сведения дошел факт, никому до сих пор не известный или, во всяком случае, никем не оглашенный: крепости, защищавшие город, были выданы туркам одним французским офицером, которому визирь Али-Тебелин вполне доверился и которого звали Фернан".

    – Ну и что? – спросил Монте-Кристо. – Что вы нашли в этом оскорбительного для себя?

    – Как что я нашел?

    – Какое вам дело до того, что крепости Янины были выданы офицером по имени Фернан?

    – А такое, что моего отца, графа де Морсера, зовут Фернан.

    – И ваш отец был на службе у Али-паши?

    – То есть он сражался за независимость Греции: вот в чем заключается клевета.

    – Послушайте, дорогой виконт, поговорим здраво.

    – Извольте.

    – Скажите мне, кто во Франции знает, что офицер Фернан и граф де Морсер одно и то же лицо, и кого сейчас интересует Янина, которая была взята, если не ошибаюсь, в тысяча восемьсот двадцать втором или тысяча восемьсот двадцать третьем году?

    – Вот это и подло; столько времени молчали, а теперь вспоминают о давно минувших событиях, чтобы вызвать скандал и опорочить человека, занимающего высокое положение. Я наследник отцовского имени и не желаю, чтобы на него падала даже тень подозрения. Я пошлю секундантов к Бошану, в газете которого напечатана эта заметка, и он опровергнет ее.

    – Бошан ничего не опровергнет.

    – В таком случае мы будем драться.

    – Нет, вы не будете драться, потому что он вам ответит, что в греческой армии могло быть полсотни офицеров по имени Фернан.

    – Все равно, мы будем драться. Я этого так не оставлю… Мой отец такой благородный воин, такое славное имя…

    – А если он напишет: "Мы имеем основания считать, что этот Фернан не имеет ничего общего с графом де Морсером, которого также зовут Фернан?"

    – Мне нужно настоящее, полное опровержение; таким я не удовлетворюсь!

    – И вы пошлете ему секундантов?

    – Да.

    – Напрасно.

    – Иными словами, вы не хотите оказать мне услугу, о которой я вас прошу?

    – Вы же знаете мои взгляды на дуэль; я вам уже высказывал их в Риме, помните?

    – Однако, дорогой граф, не далее как сегодня я застал вас за упражнением, которое плохо вяжется с вашими взглядами.

    – Дорогой друг, никогда не следует быть исключением. Если живешь среди сумасшедших, надо и самому научиться быть безумным; каждую минуту может встретиться какой-нибудь сумасброд, у которого будет столько же оснований ссориться со мной, как у вас с Бошаном, и из-за невесть какой нелепости он вызовет меня или пошлет мне секундантов, или оскорбит меня публично; такого сумасброда мне поневоле придется убить.

    – Стало быть, вы допускаете для себя возможность дуэли?

    – Еще бы!

    – Тогда почему же вы хотите, чтобы я не дрался?

    – Я вовсе не говорю, что вам не следует драться. Я говорю только, что дуэль – дело серьезное и требует размышления.

    – А Бошан размышлял, когда оскорбил моего отца?

    – Если нет и если он признает это, вам не следует на него сердиться.

    – Дорогой граф, вы слишком снисходительны!

    – А вы слишком строги. Предположим… вы слышите: предположим… Только не вздумайте сердиться на то, что я вам скажу.

    – Я слушаю вас.

    – Предположим, что приведенный факт имел место…

    – Сын не может допустить предположения, которое затрагивает честь отца.

    – В наше время многое допускается.

    – Этим и плохо наше время.

    – А вы намерены его исправить?

    – Да, в том, что касается меня.

    – Я не знал, что вы такой ригорист!

    – Так уж я создан.

    – И вы никогда не слушаетесь добрых советов?

    – Нет, слушаюсь, если они исходят от друга.

    – Меня вы считаете своим другом?

    – Да.

    – Тогда раньше, чем посылать секундантов к Бошану, наведите справки.

    – У кого?

    – Хотя бы у Гайде.

    – Вмешивать в это женщину? Что она может сказать мне?

    – Заверить вас, скажем, что ваш отец не повинен в поражении и смерти ее отца, и дать вам нужные разъяснения, если бы вдруг оказалось, что ваш отец имел несчастье…

    – Я уже вам сказал, дорогой граф, что не могу допустить подобного предположения.

    – Значит, вы отказываетесь прибегнуть к этому способу?

    – Отказываюсь.

    – Решительно?

    – Решительно!

    – В таком случае последний вам совет.

    – Хорошо, но только последний.

    – Или вы его не желаете?

    – Напротив, я прошу.

    – Не посылайте к Бошану секундантов.

    – Почему?

    – Пойдите к нему сами.

    – Это против всех правил.

    – Ваше дело не такое, как все.

    – А почему вы считаете, что мне следует отправиться к нему лично?

    – Потому что в этом случае все останется между вами и Бошаном.

    – Я вас не понимаю.

    – Это очень ясно: если Бошан будет склонен взять свои слова обратно, вы дадите ему возможность сделать это по доброй воле и в результате все-таки добьетесь опровержения. Если же он откажется, вы всегда успеете посвятить в вашу тайну двух посторонних.

    – Не посторонних, а друзей.

    – Сегодняшние друзья – завтрашние враги.

    – Бросьте!

    – А Бошан?

    – Итак…

    – Итак, будьте осторожны.

    – Значит, вы считаете, что я должен сам пойти к Бошану?

    – Да.

    – Один?

    – Один. Если хочешь, чтобы человек поступился своим самолюбием, надо оградить это самолюбие от излишних уколов.

    – Пожалуй, вы правы.

    – Я очень рад.

    – Я поеду один.

    – Поезжайте; но еще лучше – не ездите вовсе.

    – Это невозможно.

    – Как знаете, все же это лучше того, что вы хотели сделать.

    – Но если, несмотря на всю осторожность, на все принятые мною меры, дуэль все-таки состоится, вы будете моим секундантом?

    – Дорогой виконт, – серьезно сказал Монте-Кристо, – однажды вы имели случай убедиться в моей готовности оказать вам услугу, но сейчас вы просите невозможного.

    – Почему?

    – Быть может, когда-нибудь узнаете.

    – А до тех пор?

    – Я прошу вашего разрешения сохранить это в тайне.

    – Хорошо. Я попрошу Франца и Шато-Рено.

    – Отлично, попросите Франца и Шато-Рено.

    – Но если я буду драться, вы не откажетесь дать мне урок фехтования или стрельбы из пистолета?

    – Нет, и это невозможно.

    – Какой вы странный человек! Значит, вы не желаете ни во что вмешиваться?

    – Ни во что.

    – В таком случае не будем об этом говорить. До свидания, граф.

    Альбер взял шляпу и вышел.

    У ворот его дожидался кабриолет; стараясь сдержать свой гнев, Альбер поехал к Бошану; Бошан был в редакции.

    Альбер поехал в редакцию.

    Бошан сидел в темном, пыльном кабинете, какими всегда были и будут редакционные помещения.

    Ему доложили о приходе Альбера де Морсера. Он заставил повторить это имя два раза; затем, все еще не веря, крикнул:

    – Войдите!

    Альбер вошел.

    Бошан ахнул от удивления, увидев своего друга.

    Альбер шагал через кипы бумаги, неловко пробираясь между газетами всех размеров, которые усеивали крашеный пол кабинета.

    – Сюда, сюда, дорогой, – сказал Бошан, протягивая руку Альберу, – каким ветром вас занесло? Вы заблудились, как Мальчик-с-пальчик, или просто хотите со мной позавтракать? Поищите себе стул; вон там стоит один, рядом с геранью, она одна напоминает мне о том, что лист может быть не только газетным.

    – Как раз из-за вашей газеты я и приехал, – сказал Альбер.

    – Вы? А в чем дело?

    – Я требую опровержения.

    – Опровержения? По какому поводу? Да садитесь же!

    – Благодарю вас, – сдержанно ответил Альбер с легким поклоном.

    – Объясните.

    – Я хочу, чтобы вы опровергли одно сообщение, которое затрагивает честь члена моей семьи.

    – Да что вы! – сказал Бошан, донельзя изумленный. – Какое сообщение? Этого не может быть.

    – Сообщение, которое вы получили из Янины.

    – Из Янины?

    – Да. Разве вы не понимаете, о чем я говорю?

    – Честное слово… Батист, дайте вчерашнюю газету! – крикнул Бошан.

    – Не надо, у меня есть.

    Бошан прочел:

    – "Нам пишут из Янины" – и т. д., и т. д.