– Ну вот, – сказал он Альберу, – теперь вы знаете, как обстоит дело. Кстати, не только ваш отец будет взбешен: господин и госпожа Данглар будут смотреть на меня, как на крайне невоспитанного человека. Они знают, что мы видимся с вами запросто, что в Париже вы мой самый старый знакомый, и вдруг вас не будет у меня на обеде; они меня спросят, почему я вас не пригласил. Попытайтесь по крайней мере заручиться заранее сколько-нибудь правдоподобным приглашением и предупредите меня об этом запиской. Вы же знаете, для банкиров только письменные доказательства имеют значение.

    – Я сделаю лучше, граф, – сказал Альбер. – Моя мать хочет поехать куда-нибудь подышать морским воздухом. На какой день назначен ваш обед?

    – На субботу.

    – Прекрасно. Сегодня у нас вторник. Мы уедем завтра вечером, а послезавтра будем в Трепоре. Знаете, граф, это страшно мило с вашей стороны, что вы позволяете людям не стесняться.

    – Право, вы меня переоцениваете; мне просто хочется быть вам приятным.

    – Когда вы разослали ваши приглашения?

    – Сегодня.

    – Отлично! Я сейчас же отправлюсь к Данглару и сообщу ему, что мы с матерью завтра покидаем Париж. Я с вами не виделся, следовательно, ничего не знаю о вашем обеде.

    – Опомнитесь! А Дебрэ, который только что видел вас у меня!

    – Да, правда.

    – Напротив, я вас видел и здесь же, без всякой официальности, пригласил, а вы мне чистосердечно ответили, что не можете быть моим гостем, потому что уезжаете в Трепор.

    – Ну вот, так и решим. Но, может быть, вы навестите мою мать до ее отъезда?

    – До ее отъезда это довольно трудно сделать; кроме того, я помешаю вашим сборам.

    – Ну так сделайте еще лучше! До сих пор вы были только очаровательным человеком, заслужите наше обожание.

    – Что я должен сделать, чтобы достичь этого совершенства?

    – Что вы должны сделать?

    – Да, я хочу знать.

    – Вы сегодня, кажется, свободны; поедем к нам обедать; мы будем совсем одни, вы, матушка и я. Вы видели графиню только мельком; теперь вы познакомитесь с ней ближе. Это удивительная женщина, и я жалею только о том, что на свете не существует второй такой же, но моложе лет на двадцать; клянусь, что очень скоро, кроме графини де Морсер, появилась бы еще и виконтесса де Морсер. Моего отца вы не увидите; у него сегодня комиссия, и он обедает у референдария. Поедем поговорим о путешествиях. Вы видели весь мир – расскажите нам о своих приключениях, расскажите историю той красавицы албанки, которая была с вами в Опере и которую вы называете вашей невольницей, а обращаетесь с ней, как с принцессой. Мы будем говорить, по-итальянски, по-испански. Да соглашайтесь же! Графиня будет вам признательна.

    – Я вам очень благодарен, – отвечал граф, – предложение ваше как нельзя более лестно для меня, и я очень сожалею, что не могу его принять. Вы напрасно думаете, что я свободен: у меня, напротив, чрезвычайно важное свидание.

    – Берегитесь, вы только что научили меня, как можно избавиться от неприятного обеда. Мне нужны доказательства. Я, к счастью, не банкир, как Данглар, но предупреждаю вас: я так же недоверчив, как и он.

    – Так я дам вам доказательства, – сказал граф.

    И он позвонил.

    – Однако вы уже второй раз отказываетесь пообедать у моей матери, граф, – сказал Морсер. – Видимо, у вас есть на то основания.

    Монте-Кристо вздрогнул.

    – Я надеюсь, что вы этого не думаете, – сказал он, – кстати, вот идет мое доказательство.

    Вошел Батистен и остановился у двери.

    – Ведь я не был предупрежден о вашем посещении, не так ли?

    – Как сказать! Вы такой необыкновенный человек, что я не поручусь.

    – Во всяком случае, я не мог предвидеть, что вы пригласите меня обедать.

    – Ну, это, пожалуй, верно.

    – Прекрасно. Послушайте, Батистен, что я вам сказал сегодня утром, когда позвал к себе в кабинет?

    – Не принимать никого, кто приедет к вашему сиятельству после пяти часов.

    – А затем?

    – Но, граф… – начал Альбер.

    – Нет, нет, я во что бы то ни стало хочу избавиться от той таинственной репутации, которую вы мне создали, дорогой виконт. Слишком тягостно всегда изображать Манфреда. Я хочу жить на виду у всех. Затем?.. Продолжайте, Батистен.

    – Затем принять только господина майора Бартоломео Кавальканти с сыном.

    – Вы слышите: майора Бартоломео Кавальканти, отпрыска одного из древнейших родов Италии, генеалогией которого соблаговолил заняться сам Данте… как вы помните, а может быть, и не помните, в десятой песне "Ада"; и, кроме того, его сына, очень милого молодого человека ваших лет, виконт, и носящего тот же титул; он вступает в парижское общество, опираясь на миллионы своего отца. Майор приведет ко мне сегодня своего сына – контино, как говорят у нас в Италии. Он мне его поручает. Я буду направлять его, если он того стоит. Вы поможете мне, хорошо?

    – Разумеется! Так этот майор Кавальканти – ваш старый друг? – спросил Альбер.

    – Ничуть; это очень достойный господин, очень вежливый, очень скромный, очень тактичный, таких в Италии великое множество, это потомки захиревших старинных родов. Я несколько раз встречался с ним и во Флоренции, и в Болонье, и в Лукке, и он известил меня о своем приезде сюда. Дорожные знакомые – очень требовательные люди: они повсюду ждут от вас того дружелюбного отношения, которое вы к ним однажды случайно проявили, как будто у культурного человека, который умеет со всяким провести приятный час, не бывает скрытых побуждений! Добрейший майор Кавальканти собирается снова взглянуть на Париж, который он видел только проездом, во времена Империи, отправляясь замерзать в Москву. Я угощу его хорошим обедом; он мне поручит своего сына, я пообещаю присмотреть за ним и предоставлю ему развлекаться, как ему вздумается; таким образом, мы будем квиты.

    – Чудесно! – сказал Альбер. – Я вижу, вы неоценимый наставник. Итак, до свидания; мы вернемся в воскресенье. Кстати, я получил письмо от Франца.

    – Вот как! – сказал Монте-Кристо. – Он по-прежнему доволен Италией?

    – Мне кажется, да; но он жалеет о вашем отсутствии… Он говорит, что вы были солнцем Рима и что без вас там пасмурно. Я даже не поручусь, не утверждает ли он, что там идет дождь.

    – Значит, ваш друг изменил свое мнение обо мне?

    – Напротив, он продолжает утверждать, что вы прежде всего – существо фантастическое; поэтому он и жалеет о вашем отсутствии.

    – Очень приятный человек! – сказал Монте-Кристо. – Я почувствовал к нему живейшую симпатию в первый же вечер нашего знакомства, когда он был занят поисками ужина и любезно согласился поужинать со мной. Если не ошибаюсь, он сын генерала д‘Эпине?

    – Совершенно верно.

    – Того самого, которого так подло убили в тысяча восемьсот пятнадцатом году?

    – Да, бонапартисты.

    – Вот-вот! Право, он мне очень нравится. Не собираются ли женить и его?

    – Да, он женится на мадемуазель де Вильфор.

    – Это решено?

    – Так же, как моя женитьба на мадемуазель Данглар, – смеясь, ответил Альбер.

    – Вы смеетесь?..

    – Да.

    – Почему?

    – Потому что мне кажется, что в этом браке столько же обоюдной симпатии, как в моем с мадемуазель Данглар. Но, право, граф, мы с вами болтаем о женщинах, совсем как женщины болтают о мужчинах; это непростительно!

    Альбер встал.

    – Вы уже уходите?

    – Это мило! Уже два часа я вам надоедаю, и вы настолько любезны, что спрашиваете меня, ухожу ли я. Поистине, граф, вы самый вежливый человек на свете! А как вышколены ваши слуги! Особенно Батистен. Я никогда не мог заполучить такого. У меня они всегда как будто подражают лакеям из Французского театра, которые именно потому, что им надо произнести одно только слово, всякий раз подходят для этого к самой рампе. Так что, если вы захотите расстаться с Батистеном, уступите его мне.

    – Это решено, виконт.

    – Подождите, это еще не все. Передайте, пожалуйста, мой привет вашему скромному приезжему из Лукки, синьору Кавальканти деи Кавальканти, и если бы оказалось, что он не прочь женить своего сына, постарайтесь найти ему жену, очень богатую, очень родовитую, хотя бы по женской линии, и баронессу по отцу. Я вам в этом помогу.

    – Однако, – воскликнул Монте-Кристо, – неужели дело обстоит так?

    – Да.

    – Не зарекайтесь, мало ли что может случиться.

    – Ах, граф, – воскликнул Морсер, – какую бы вы мне оказали услугу! Я на сто раз сильнее полюбил бы вас, если бы благодаря вам остался холостым, хотя бы еще десять лет!

    – Все возможно, – серьезно ответил Монте-Кристо.

    И, простившись с Альбером, он вернулся к себе и три раза позвонил.

    Вошел Бертуччо.

    – Бертуччо, – сказал он, – имейте в виду, что я в субботу принимаю гостей на моей вилле в Отейле.

    Бертуччо слегка вздрогнул.

    – Слушаю, ваше сиятельство, – сказал он.

    – Вы мне необходимы, чтобы все как следует устроить, – продолжал граф. – Это прекрасный дом, или, во всяком случае, он может стать прекрасным.

    – Для этого его надо целиком обновить, ваше сиятельство; обивка стен очень выцвела.

    – Тогда перемените ее всюду, кроме спальни, обитой красным штофом; ее оставьте точно в таком же виде, как она есть.

    Бертуччо поклонился.

    – Точно так же ничего не трогайте в саду; зато со двором делайте все что хотите; мне было бы даже приятно, если бы он стал неузнаваем.

    – Я сделаю все, что могу, чтобы угодить вашему сиятельству, но я был бы спокойнее, если бы ваше сиятельство соблаговолили дать мне указания относительно обеда.

    – Право, дорогой Бертуччо, – сказал граф, – я нахожу, что с тех пор, как мы в Париже, вы не в своей тарелке, вы полны сомнений; разве вы разучились понимать меня?

    – Но, может быть, ваше сиятельство, хотя бы сообщите мне, кого вы приглашаете?

    – Я еще и сам не знаю, и вам тоже незачем знать. Лукулл обедает у Лукулла, вот и все.

    Бертуччо поклонился и вышел.

    Ни граф, ни Батистен не лгали, сообщая Альберу о визите луккского майора, из-за которого Монте-Кристо отклонил приглашение на обед.

    Только что пробило семь часов, и прошло уже два часа с тех пор, как Бертуччо, исполняя приказание графа, уехал в Отейль, когда у ворот остановился извозчик, и словно сконфуженный, немедленно отъехал, высадив человека лет пятидесяти двух, облаченного в один из тех зеленых сюртуков с черными шнурами, которые, по-видимому, никогда не переведутся в Европе. На приехавшем были также широкие синие суконные панталоны, высокие, еще довольно новые, хоть и несколько тусклые сапоги на слишком, пожалуй, толстой подошве, замшевые перчатки, шляпа, напоминающая головной убор жандарма, и черный воротник с белой выпушкой, который можно было бы принять за железный ошейник, если бы владелец не носил его по доброй воле. Личность в таком живописном костюме позвонила у калитки, осведомилась, живет ли в доме № 30 по авеню Елисейских полей граф Монте-Кристо, и, после утвердительного ответа привратника, вошла в калитку, закрыла ее за собой и направилась к крыльцу.

    Батистен, заранее получивший подробное описание внешности посетителя и ожидавший его в вестибюле, узнал его по маленькой острой голове, седеющим волосам и густым белым усам, – и не успел тот назвать себя расторопному камердинеру, как уже о его прибытии было доложено Монте-Кристо.

    Чужестранца ввели в самую скромную из гостиных. Граф уже ожидал его там и, улыбаясь, пошел ему навстречу.

    – А, любезный майор, – сказал он, – добро пожаловать. Я вас ждал.

    – Неужели? – спросил приезжий из Лукки. – Ваше сиятельство меня ждали?

    – Да, я был предупрежден, что вы явитесь ко мне сегодня в семь часов.

    – Что я к вам явлюсь? Предупреждены?

    – Вот именно.

    – Тем лучше; по правде говоря, я боялся, что забудут принять эту предосторожность.

    – Какую?

    – Предупредить вас.

    – О нет!

    – Но вы уверены, что не ошибаетесь?

    – Уверен.

    – Ваше сиятельство сегодня в семь часов ждали именно меня?

    – Именно вас. Впрочем, мы можем проверить.

    – Нет, если вы меня ждали, – сказал приезжий из Лукки, – тогда не стоит.

    – Но почему же? – возразил Монте-Кристо.

    Приезжий из Лукки, казалось, слегка встревожился.

    – Послушайте, – сказал Монте-Кристо, – ведь вы маркиз Бартоломео Кавальканти?

    – Бартоломео Кавальканти, – обрадованно повторил приезжий из Лукки, – совершенно верно.

    – Отставной майор австрийской армии?

    – Разве я был майором? – робко осведомился старый воин.

    – Да, – сказал Монте-Кристо, – вы были майором. Так называют во Франции тот чин, который вы носили в Италии.

    – Хорошо, – ответил приезжий из Лукки, – мне-то, вы понимаете, безразлично…

    – Впрочем, вы приехали сюда не по собственному побуждению, – продолжал Монте-Кристо.

    – Ну еще бы!

    – Вас направили ко мне?

    – Да.

    – Добрейший аббат Бузони?

    – Да, да, – радостно воскликнул майор.

    – И вы привезли с собой письмо?

    – Вот оно.

    – Ну, вот видите! Давайте сюда!

    И Монте-Кристо взял письмо, распечатал его и прочел. Майор смотрел на графа выпученными, удивленными глазами; взгляд его с любопытством окидывал комнату, но неизменно возвращался к ее владельцу.

    – Так оно и есть… аббат пишет… "майор Кавальканти, знатный луккский патриций, потомок флорентийских Кавальканти, – продолжал, пробегая глазами письмо, Монте-Кристо, – обладающий годовым доходом в полмиллиона…"

    Монте-Кристо поднял глаза от письма и отвесил поклон.

    – Полмиллиона! – сказал он. – Черт возьми, дорогой господин Кавальканти!

    – Разве там написано полмиллиона? – спросил приезжий из Лукки.

    – Черным по белому: так оно, несомненно, и есть; аббат Бузони лучше, чем кто бы то ни было, осведомлен о всех крупных состояниях в Европе.

    – Что ж, пусть будет полмиллиона, – сказал приезжий из Лукки, – но, честное слово, я не думал, что цифра будет так велика.

    – Потому что ваш управляющий вас обкрадывает; что поделаешь, дорогой господин Кавальканти, это наш общий удел!

    – Вы открыли мне глаза, – серьезно заметил приезжий из Лукки, – придется прогнать негодяя.

    Монте-Кристо продолжал:

    – "Для полного счастья ему недостает только одного".

    – Боже мой, да! Только одного! – сказал со вздохом приезжий из Лукки.

    – "Найти обожаемого сына".

    – Обожаемого сына!

    – "Похищенного в детстве врагом его благородной семьи или цыганами".

    – В пятилетнем возрасте, сударь! – сказал с тяжким вздохом приезжий из Лукки, возводя глаза к небу.

    – Несчастный отец! – сказал Монте-Кристо. Потом продолжал читать: – "Я вернул ему надежду, я вернул ему жизнь, граф, сообщив, что вы можете помочь ему найти сына, которого он тщетно ищет вот уже пятнадцать лет".

    Приезжий из Лукки взглянул на Монте-Кристо с каким-то смутным беспокойством.

    – Я могу это сделать, – ответил Монте-Кристо.

    Майор выпрямился.

    – А, – сказал он, – значит, все в письме оказалось правдой?

    – Неужели вы сомневались в этом, дорогой господин Бартоломео?

    – Нет, нет, ни одной минуты! Что вы! Такой серьезный человек, в духовном сане, как аббат Бузони, не позволил бы себе подобной шутки, но вы еще не все прочли, ваше сиятельство.

    – Ах да, – сказал Монте-Кристо, – имеется еще приписка.

    – Да… – повторил приезжий из Лукки, – приписка…

    – "Чтобы не затруднять майора Кавальканти переводом денег из одного банка в другой, я посылаю ему на путевые расходы чек на две тысячи франков и перевожу на него сумму в сорок восемь тысяч франков, которую вы оставались мне должны".

    Майор с видимой тревогой следил за чтением этой приписки.

    – Так, – сказал граф.

    – Он сказал мне, – пробормотал приезжий из Лукки. – Так что… граф… – продолжал он.

    – Так что? – спросил Монте-Кристо.

    – Так что приписка…

    – Что приписка?..

    – Принята вами так же благосклонно, как и все письмо?

    – Разумеется. У нас свои счеты с аббатом Бузони; я в точности не помню, должен ли я ему именно сорок восемь тысяч ливров, но несколько лишних ассигнаций в ту или другую сторону нас не обеспокоят. А что, вы придавали большое значение этой приписке, дорогой господин Кавальканти?