- Куда же вы направляетесь, если не секрет? - спросил Камилл.

    - Да я только что тебе сказала, несчастный! - вскричала принцесса. - Мы искали тебя.

    - В самом деле, Пакеретта?

    - Никого другого, это точно, - подтвердила графиня.

    - Как же так получилось, что нынче, во вторник, вы не в своем мыльном королевстве, прекрасные наяды? - удивился Камилл. - Уж не высушило ли, случайно, солнце ваш дворец?

    - Да, милейший, наши дворцы действительно высохли, - отвечала Шант-Лила, прищелкнув языком. - И если вы в самом деле дворянин, как утверждаете и как можно подумать по вашему виду, вы сейчас же найдете для нас прелестное местечко - пусть даже это будет что-то огромное и грязное, мне все равно! - где мы могли бы съесть молока и выпить по пирожку.

    - Принцесса… - начал было Камилл.

    - Да, я совсем не то хотела сказать, но я так ослабела, что и соображать не могу.

    - Спешу на поиски! - воскликнул Камилл. Но Шант-Лила удержала его за полу редингота.

    - Ну нет, принцессу Ванврскую так просто не провести, господин Руджери! - закричала она.

    - Что ты хочешь этим сказать, владычица моего сердца? - простодушно спросил креол.

    - Да она боится, что вы не вернетесь, - ответила Пакеретта. - А мы уж так хотим пить!..

    - Правду ты сказала, Пакеретта! - подтвердила Шант-Лила, не выпуская из рук полу редингота.

    - Чтобы я тебя бросил, принцесса! - вскричал молодой человек. - Покинуть тебя, сбежать от тебя, когда ты посылаешь меня за пирожком?! Что же за люди тебя окружали с тех пор, как мы расстались, душа моя? Как?! Неужели полтора месяца разлуки изменили тебя до такой степени, что ты сомневаешься в порядочности Камилла де Розана, американского джентльмена? Не узнаю тебя, владычица моего сердца! Да мою Шант-Лила подменили!

    И Камилл словно в отчаянии простер руки к небу.

    - Ладно уж, ступай! - сказала она, выпустив из рук полы его редингота. - Хотя нет, - прибавила она, подумав, - было бы жестоко заставлять тебя возвращаться в такую жару! Идемте все вместе!.. Только постарайся отыскать моего осла: пока мы болтали, он куда-то запропастился, а я за него поручилась головой нашего хозяина.

    Осел и впрямь исчез; как ни обшаривали они взглядом равнину по обе стороны дороги - ни малейшего следа.

    Они потратили немало времени, прежде чем нашли беглеца.

    Он лежал в канаве и спал сладким сном.

    Осла ласково окликнули, и он с покорностью, на какую способен даже не каждый человек, вышел на дорогу, внял просьбе и как нельзя более любезно подставил девушке спину.

    Графиня дю Батуар уступила своего осла Камиллу, а сама уселась позади Шант-Лила.

    И веселый караван двинулся на поиски фермы, кабачка или мельницы.

    Пиротехник Камилл истратил далеко не все свои "хлопушки", как выражалась принцесса Ванврская. И одному Богу ведомо, какими веселыми словечками был осыпан путь! Наездницы и всадник состязались в остроумии, звонкий смех разносился по всей равнине; птицы принимали их за своих веселых собратьев и ничуть не пугались при их приближении; путешествующая троица была похожа на первые майские воскресенья, воплощала в трех лицах саму весну.

    Камилл уже спрашивал, как могло случиться, что во вторник, то есть в будний день, девушки оказались на парижской дороге верхом на ослах, вместо того чтобы гладить рубашки в своей прачечной. Шант-Лила передала слово Пакеретте. Та сообщила молодому человеку, что в этот вторник у хозяйки были именины и они улизнули с твердым намерением найти американца.

    Шант-Лила тоже, как видит читатель, возвращалась, если можно так выразиться, к своим баранам.

    - Однако как могло случиться, - заметил Камилл, - что я встретил тебя именно на этой дороге?

    - Начнем с того, что я искала тебя повсюду, - возразила принцесса. - Но особенно старательно искала здесь, потому что мне сказали, что ты живешь в Ба-Мёдоне.

    - Кто же мог тебе это сказать? - спросил Камилл.

    - Да все соседи!

    - Ах, принцесса! - с изумительной самоуверенностью воскликнул Камилл. - Соседи просто-напросто над тобой посмеялись.

    - Не может быть!

    - Это так же верно, как то, что я вижу вон там желанную мельницу.

    Вдали в самом деле показалась мельница.

    - Если твои соседи меня разыграли, что, конечно, возможно, почему же тогда я тебя встретила на мёдонской дороге? - спросила Шант-Лила с искренностью и простодушием, которое являлось уделом гризеток в те времена, когда еще существовали и гризетки и простодушие.

    Камилл пожал плечами, словно желая сказать: "Неужели не догадываешься?"

    Шант-Лила поняла его жест.

    - Нет, не догадываюсь, - призналась она.

    - А ведь в этом нет ничего удивительного, - отвечал Камилл. - Мой нотариус живет в Мёдоне, я только что получил от него деньги… Вот послушай!

    Он похлопал себя по жилетному карману. Послышался звон монет - это было золото, которое он взял из дому на покупки.

    - Ну хорошо, я тебе верю, - проговорила принцесса, убежденная красноречивым звоном монет. - А теперь я хочу, чтоб ты познакомил меня со своим нотариусом… Я уже не в первый раз слышу о нотариусе и мечтаю увидеть хотя бы одного: говорят, это очень любопытно.

    - Верно, принцесса! Это даже любопытнее, чем об этом рассказывают.

    Они прибыли на мельницу, что изменило течение мыслей девушки.

    Увы! Вот что еще уходит из нашей жизни - мельницы! Не пройдет и десяти лет, а наши внуки будут покатываться со смеху, когда мы станем рассказывать о мельницах, на которых когда-то мололи хлеб; и если Музей античностей не позаботится о том, чтобы сохранить хотя бы одну из них, наши потомки не поверят, когда мы будем им описывать оригинал.

    Однако в былые времена мельница являлась вожделенной целью прогулки для юношей и девушек. Мельницы были любой величины, любой окраски и носили самые разные имена: Красивая мельница, Белая мельница, Красная мельница, Черная мельница, Пирожковая мельница, Масляная мельница - короче говоря, можно было выбрать мельницу на любой вкус.

    Посетители садились за стол, несколько часов подряд смотрели за тем, как вращаются крылья, и поедали при этом пирожки, запивая их молоком. Вот в чем заключалось незатейливое, невинное, ничуть не угрожающее общественному строю развлечение тех времен!

    Трое путешественников привязали ослов и вошли на мельницу; им подали горячие пирожки и холодное молоко.

    Камилл с Пакереттой уплетали за обе щеки. А принцесса Ванврская, в третий раз откусив от пирожка, воскликнула:

    - Какую глупость мы делаем! Зачем мы едим пирожки?

    - Эй, принцесса! - перебил ее Камилл. - Говори, пожалуйста, в единственном числе.

    - Какую глупость ты делаешь! Зачем ты ешь пирожки?

    - Браво! - похвалил Камилл. - Это получше, чем моя хлопушка, это целая бомба!.. Так почему же я глуп, если ем пирожки?

    - Потому что сейчас три часа пополудни, - заметила Шант-Лила, - и мы могли бы пообедать. Надеюсь, господин Камилл де Розан, американский дворянин, предложит нам восхитительный обед.

    - Все что пожелаешь, принцесса! Клянусь честью, самое меньшее, что можно сделать, когда люди после такой долгой разлуки наконец встретились, - это не допустить, чтобы они расстались, не выпив за здоровье друг друга; ведь так?

    - Тогда закажи обед.

    - Только не здесь, мои пастушки.

    - А где?

    - В Париже!.. В деревне, черт побери, обеды неважные! В деревенской харчевне хорошо лишь раздразнить аппетит, а утолять голод лучше в городе.

    - Пусть будет Париж… Где мы будем обедать в Париже?

    - У Вефура, черт возьми!

    - У Вефура?.. Ах, какое счастье! - вскричала девушка, прищелкнув от удовольствия пальцами. - Я так давно слышу рассказы о заведении Вефура. Говорят, это очень любопытно.

    - Не менее любопытно, чем нотариусы! - заметил Камилл. - Некоторые даже утверждают, что это еще любопытнее, принимая во внимание, что у Вефура едите вы, а у нотариусов едят вас.

    - Ну, Пакеретта, надеюсь, ты не в обиде? Вот это хлопушка: к Вефуру!..

    - В путь, мои милые! - подхватил Камилл. - Только предупреждаю заранее: перед обедом мне нужно кое-что купить.

    - Для дам? - впиваясь ногтями в руку Камилла, прошипела Шант-Лила.

    - Скажешь тоже: дамы! Да разве я знаком с дамами?

    - Вы за кого меня принимаете, сударь мой? - приняв комически-гордую позу, спросила Шант-Лила.

    - Тебя, принцесса? - переспросил Камилл, обнимая ее. - Тебя я принимаю за самую свеженькую, умненькую и хорошенькую прачку с речного берега, когда-либо расцветавшую в поднебесной!

    Мимо мельницы проезжал свободный фиакр. Путешественники остановили его знаком.

    Потом они отвязали ослов и за монету в тридцать су - в те времена еще были в ходу такие монеты, - сговорились с подмастерьем, чтобы он отвел животных в Ванвр.

    Путешественники сели в фиакр и приказали везти их к Вефуру.

    О покупках в этот день не могло быть и речи.

    После десерта, когда клубника была съедена, кофе выпит, анисовый ликер пригублен, Пакеретта Коломбье, чья роль в этой компании становилась все более затруднительной, вдруг спохватилась: ее дядюшка, старый вояка, ждет, когда она перевяжет ему раны.

    И она оставила американского дворянина с глазу на глаз с Шант-Лила.

    У нас с вами больного дядюшки нет, и потому мы возвратимся в Ба-Мёдон, где Кармелита с семи часов вечера сидит у окошка; она в отчаянии, слыша, как часы бьют полночь.

    Одно из окон дома выходило на улицу Пти-Амо.

    У этого окна и сидела Кармелита, облокотившись на подоконник и уронив голову на руку.

    Она прислушивалась к далеким редким звукам, долетавшим с покрытой мраком равнины, и вздрагивала всякий раз, как до нее доносился хруст сухой ветки или шелест падающего листа: в этих звуках ей чудились шаги Камилла.

    Но в столь поздний час Камилл не мог возвратиться из Парижа пешком: Кармелите следовало ожидать не звук шагов, а стук подъезжавшей кареты.

    Ночная тишина, печальный шепот ветра в листве, скользящие по ветру листья, леденящий кровь крик совы с соседнего тополя - все это так действовало на Кармелиту, что в конце концов из ее глаз брызнули слезы и потекли по пальцам.

    Как не похожа была эта осенняя ночь, мрачная и полная страхов, когда Кармелита, сидя у окна, в отчаянии ожидала возвращения Камилла, на тот весенний вечер, который она провела вместе с Коломбаном среди сирени и роз!

    А ведь с тех пор прошло всего пять месяцев.

    Правда, для того чтобы полностью изменить жизнь, пяти месяцев много - довольно одной минуты, одного мгновения, одной-единственной ненастной ночи!

    Наконец около часу ночи послышался шум подъезжающей кареты.

    Кармелита вытерла слезы, прислушалась и с радостью, к которой примешивалась безотчетная грусть, отметила про себя, что карета съехала на обочину и остановилась у ворот.

    Почему в ее сердце одна струна отозвалась острой болью, в то время как все другие трепетали от радости?

    Она хотела было спуститься вниз, чтобы поскорее оказаться в объятиях Камилла, но на первой же ступеньке остановилась.

    Зато сам Камилл выпрыгнул из кареты и, хлопнув дверью, бросился к ней.

    Он встретил Кармелиту на полдороге. Едва держась на ногах, она прислонилась к стене.

    Она так страстно ждала его возвращения! Что же за болезненная слабость поразила девушку при его приближении?

    Камилл обнял Кармелиту со свойственным ему пылом.

    Утром он точно так же обнимал принцессу Ванврскую, может быть, не так крепко, даже, возможно, не так горячо, ведь за опоздание ему предстояло вымолить у Кармелиты прощение.

    Девушка встретила его холоднее, чем собиралась. Женщины обладают своеобразным инстинктом, и он редко их подводит: мужчина всегда уносит от женщины, только что оставленной, нечто неуловимое, внушающее подозрение той, к которой он возвращается.

    Кармелита ни о чем таком и понятия не имела; просто ей казалось, что, помимо опоздания, ей следует упрекнуть Камилла в чем-то еще.

    В чем? Она не знала; но болезненно звучащая в ее сердце струна таила в себе упрек.

    - Прости, дорогая, что я заставил тебя волноваться! - проговорил Камилл. - Клянусь тебе, что это зависело не от меня.

    - Не клянись! - попросила Кармелита. - Разве я в тебе сомневаюсь? Зачем тебе меня обманывать? Если ты меня еще любишь, значит, тебя задержали обстоятельства, которые были сильнее тебя. Если же ты меня больше не любишь, зачем мне знать причину твоего опоздания?

    - Ах, Кармелита! - вскричал Камилл. - Как я могу тебя не любить?! Как я могу жить без тебя?

    Кармелита печально улыбнулась.

    Ей почудилось, будто между ней и ее возлюбленным промелькнула тень женщины.

    Камилл проводил Кармелиту в ее комнату и подошел к окну, чтобы его закрыть: ночи становились холодными.

    Кармелита пять часов просидела у этого окна, но не почувствовала холода.

    Она хотела было сказать: "Оставь окно отворенным, Камилл, я задыхаюсь!"

    Она открыла рот, но не издала ни звука и опустилась на диван.

    Камилл обернулся, увидел, что ей нехорошо, и бросился к ее ногам.

    - Произошло вот что, - заторопился он. - Вообрази, я встретил в Париже двух креолов с Мартиники, двух друзей, которых я не видел., даже не могу тебе сказать, с каких пор. Мы вспоминали о нашей прекрасной родине - она скоро станет и твоей родиной, мы говорили о тебе…

    - Обо мне? - вздрогнула Кармелита.

    - Ну, конечно, о тебе… Разве я могу говорить еще о чем-нибудь, когда у меня есть ты? Я не называл твоего имени, разумеется. Я успел купить не все, что хотел. Они поехали со мной за покупками, но при условии, что я с ними пообедаю и поеду в Оперу… Там сегодня давали спектакль об убежище Лаисы. Ты ведь знаешь, что для меня существуют две вещи в целом свете: ты и музыка. Как жаль, что тебя не было с нами! Как бы тебе это понравилось!

    Кармелита едва заметно шевельнула бровями.

    - Меня там не было, - сказала она.

    - Да, ты была здесь, бедная крошка. Но ты сама виновата: почему ты не захотела поехать со мной?

    - Да, я сама виновата, - подтвердила Кармелита. - Поэтому я и не жалуюсь.

    - Почему же, вместо того чтобы развлекаться, ты скучала?

    - Я не скучала, я ждала тебя.

    - Да ты просто ангел!

    Камилл снова пылко обнял Кармелиту.

    Она встретила его ласку почти равнодушно.

    Поверх головы Камилла, по-прежнему стоявшего перед ней на коленях, она смотрела на розовый куст, на котором оставалось несколько цветков - бледных, чахлых, последних.

    В эту самую минуту один из них стал осыпаться у Кармелиты на глазах, и она с невыразимой печалью провожала взглядом падающие лепестки.

    Камилл чувствовал, что его слова не достигают цели; он продолжал настаивать, он возвращался к подробностям, которые должны были придать его рассказу больше правдоподобия.

    Кармелита слышала его, но смысл его слов перестал доходить до ее сознания.

    Она улыбалась, кивала, отвечала односложно и не понимала ни того, что говорит ей Камилл, ни того, что она ему отвечает.

    Пробило два часа. Кармелита вздрогнула.

    - Два часа! - заметила она. - Вы устали, я - тоже, друг мой; ступайте к себе и оставьте меня; завтра вы мне сообщите все, о чем не успели рассказать сегодня; я теперь знаю, что с вами не случилось ничего страшного, и я счастлива!

    Камиллу уже несколько минут было не по себе: он не знал, ни как выйти, ни как остаться.

    Впрочем, слова Кармелиты, казалось, его опечалили.

    - Ты меня выпроваживаешь, злючка? - сказал он.

    - Что, что? - не поняла Кармелита.

    - Ладно, ладно, я вижу, ты на меня дуешься, - проговорил Камилл.

    - Я? - удивилась Кармелита. - А с какой стати мне на тебя дуться?

    - Да откуда мне знать? Каприз, может быть.

    - Да, действительно, - печально улыбнувшись, кивну -

    ла Кармелита. - Возможно, я капризна, Камилл. Постараюсь исправиться… До завтра!

    Камилл в последний раз поцеловал Кармелиту; она холодно, как мраморная статуя, встретила его ласку. Он вышел.

    Едва за ним затворилась дверь, как слова, которые она не могла выговорить в присутствии Камилла, сорвались у нее с языка.

    - Я задыхаюсь! - прошептала она.

    Она снова отворила окно и облокотилась на подоконник - так же, как недавно в ожидании Камилла.

    Так она до самого утра просидела не шевелясь.

    Только когда ночная мгла стала рассеиваться, Кармелита встрепенулась и, словно только сейчас заметив, который час, возвела к небу прекрасные глаза, вздохнула и легла в постель.

    Это происшествие было первым облачком, промелькнувшим между молодыми людьми.

    Камилл сказал Кармелите, что купил не все.