В действительности он не купил ничего, если только читателю угодно будет припомнить, на что креол употребил время.

    Итак, надо было снова ехать в Париж.

    И Камилл поехал. На сей раз все покупки были сделаны: ничто не отвлекло Камилла от его намерений.

    Он вернулся рано.

    Кармелита не ждала его у окна, она гуляла в саду - том самом, где находился предназначавшийся для Коломбана павильон.

    С этого дня Камилл стал отлучаться все чаще, и беззаботность, вернее сказать, равнодушие Кармелиты не сдерживало, а, скорее, подталкивало его к тому.

    Постепенно его поездки в Париж стали настолько частыми, что уж редкий день его можно было застать дома.

    То он спешил на Марсово поле, то на премьеру в Оперу, то на петушиные бои, устраиваемые у заставы. Справедливости ради следует заметить, что всякий раз Камилл предлагал Кармелите: "Хочешь поехать со мной, дорогая?" Но Кармелита отвечала: "Спасибо".

    И Камилл отправлялся один.

    Однажды утром, когда его не было дома, в дверь позвонили.

    Кармелита слышала звонок. Но с некоторых пор этот звук не вызывал в ее душе волнения.

    Позвонили еще раз. Она подняла голову, отложила вышивание; удивляясь, почему садовница долго не открывает, Кармелита подошла к окну, отодвинула занавеску, посмотрела, кто звонит, и вскрикнула от изумления: внизу стоял Коломбан!

    От страха она чуть было не лишилась чувств.

    Она выбежала на лестницу. Садовница, возвращавшаяся из глубины сада, показалась в коридоре.

    - Нанетта! - закричала Кармелита. - Проводите господина в садовый павильон и не говорите ему, что я здесь.

    Потом она заперла дверь на ключ, дрожащими руками задвинула засов и села - вернее, упала - на диван.

    Коломбан!..

    Он аккуратно писал Камиллу, однако со времени отъезда бретонца Камилл ни разу не заглянул на улицу Сен-Жак, и письма оставались лежать нераспечатанными у Мари Жанны.

    А беззаботный Камилл, не получая их, не счел нужным сам написать бывшему товарищу по коллежу.

    Кстати сказать, насколько это было в его власти, он старался забыть своего друга.

    Коломбан явился живым укором за преданную дружбу, за нарушенное обещание, а это сулило Камиллу угрызения совести!

    Молчание креола обеспокоило Коломбана, как ни мало он был подозрителен.

    Кроме того, бретонец - так ему самому, по крайней мере, казалось - совершенно окреп душой среди суровых красот родного края.

    Он чувствовал, что обрел стойкость и набрался сил, бродя среди каменных глыб Карнака и карабкаясь по отвесным армориканским скалам.

    Наступил день, когда он себе сказал:

    "Я здоров и снова продолжу учебу. Заодно погляжу, что поделывают Камилл с Кармелитой".

    Он заставил себя улыбнуться, произнося их имена, и вообразил, что уже пережил боль потери.

    Итак, он отправился в путь, полагая, что совершенно справился со своими чувствами.

    Кажущаяся победа над собой оказалась в действительности поражением, но он этого не знал. Одному Богу была ведома его тайна.

    Он прибыл в Париж и нанял экипаж, торопясь на улицу Сен-Жак.

    Было семь часов утра: он застанет Камилла в постели.

    Камилл был ленив, как всякий креол.

    А вот Кармелита, верно, уже поднялась. Он помнил, что она просыпалась вместе с птицами, как и они, песней встречая восход.

    С сильно бьющимся сердцем и пылающим лицом он приехал на улицу Сен-Жак.

    Мари Жанна увидела, как он выходит из экипажа.

    - Да это господин Коломбан! - воскликнула она. - Куда это вы, господин Коломбан?

    - Как куда? К себе! К Камиллу! - отвечал он.

    - Да он уж давно съехал, ваш господин Камилл!

    - Съехал? - переспросил Коломбан.

    - Да, да, да.

    - А?..

    Коломбан замешкался.

    - А Кармелита?.. - сделав над собой усилие, спросил он.

    - Тоже переехала.

    - Куда же они отправились? - спросил Коломбан.

    - Да почем я знаю? Муж вам, верно, скажет, да еще, может быть, мадемуазель Шант-Лила, прачка.

    Коломбан прислонился к стене, чтобы не упасть.

    - Ну хорошо, - едва выговорил он. - Дайте мне ключи от квартиры.

    - Ключ от квартиры? Зачем? - удивилась Мари Жанна.

    - Зачем обыкновенно спрашивают ключ от своей квартиры?

    - Чтобы войти к себе! Но вы-то здесь больше не живете!

    - Как не живу? - сдавленным голосом проговорил бретонец.

    - Вы тоже переехали.

    - Я… Переехал? Вы в своем уме?

    - Не жалуюсь! Можете подняться, если угодно. Ваша бывшая квартира совершенно пуста: господин Камилл вывез всю мебель и сказал, что вы переезжаете вместе с ними.

    - С ними? - переспросил Коломбан. Все поплыло у него перед глазами.

    - Раз я должен жить с ними, надо же мне, по крайней мере, знать их адрес! - пролепетал он.

    - Кажется, это где-то в Мёдоне, - отвечала Мари Жанна. Молодой человек еще не отпустил экипаж, в котором приехал. Он снова погрузил свой чемодан, сел в карету и приказал:

    - В Мёдон!

    Полтора часа спустя он был уже в Мёдоне. Но читатели помнят, что Камилл жил в Ба-Мёдоне.

    Как истинный бретонец, Коломбан был терпелив и упрям. Он неутомимо переходил от двери к двери.

    В последнем доме ему сказали, что молодых людей следует, по-видимому, искать в Ба-Мёдоне.

    Коломбан отправился в Ба-Мёдон.

    В Ба-Мёдоне дело пошло лучше: ему показали дом; он позвонил раз, потом другой.

    Кармелита выглянула в окно, узнала его и приказала Нанетте ничего о ней не говорить и проводить Коломбана в павильон.

    Когда Нанетта отворила дверь, Коломбан был почти так же бледен, как Кармелита.

    Он собирался спросить Камилла, но голос ему изменил.

    - Вы господин Коломбан, не так ли? - пришла ему на помощь Нанетта.

    - Да, - прошептал Коломбан.

    - Сюда прошу, сударь.

    Нанетта пошла вперед, бретонец - за ней. Она привела его прямо в садовый павильон.

    Кармелита слышала, как отворилась и снова захлопнулась входная дверь. Она встала, отодвинула засов, открыла дверь и на цыпочках подкралась к окну в коридоре, выходившему в сад.

    Теперь Коломбан шел впереди Нанетты. Он спешил повидаться с Камиллом и потребовать у него объяснений.

    Он распахнул дверь павильона.

    Там никого не было!

    Он обернулся к Нанетте.

    - Куда вы меня привели? - спросил он.

    - К вам на квартиру, сударь, - отвечала садовница.

    - Ко мне на квартиру?

    - Да! Вы ведь друг господина Камилла, которого он ожидает из Бретани, не так ли?

    - Камилл меня ждет?..

    - Уже два месяца.

    - Где он сам?

    - В Париже.

    - Но он сегодня вернется?

    - Возможно.

    - Часто он бывает в Париже?

    - Почти каждый день.

    - Вот как?.. - прошептал Коломбан. - Он поселился здесь, а она живет в Париже. Должно быть, Камилл боится ее скомпрометировать, если будет жить не только в одном с ней доме, но даже просто в одном и том же городе. Дорогой Камилл! Я его недооценивал!.. Как я заблуждался!..

    Обернувшись к Нанетте, он продолжал в полный голос:

    - Я подожду Камилла здесь. Как только он вернется, доложите о моем приезде.

    Нанетта кивнула и вышла.

    Оставшись один, Коломбан огляделся и провел рукой по глазам: ему почудилось, что это игра воображения.

    Он находился в своей комнате на улице Сен-Жак; только неведомый чародей перенес ее в этот сад. Та же мебель, те же обои - все здесь было по-прежнему, даже кодекс словно по волшебству оказался на своем обычном месте - на ночном столике рядом с подсвечником - и был раскрыт на той же странице, на какой Коломбан вложил зеленую закладку тремя месяцами раньше, даже ящички с розами висели, как раньше, за его окном!

    Этой комнатой Камилл как бы вымаливал у Коломбана прощение.

    Однако Коломбан увидел в этом лишь заботу нежного и деликатного друга.

    Но эта комната была полна для него мрачных воспоминаний.

    Ничто так не рвет сердце и не заставляет оплакивать прошлое, как предметы, что были свидетелями нашего счастья.

    Надеясь приготовить для друга приятный сюрприз, Камилл по существу стал палачом, побуждая Коломбана жить в комнате, вызывавшей у бретонца мрачные мысли.

    Как в ту ночь, когда Камилл впервые задержался в Париже, Кармелита прошептала: "Я задыхаюсь!", Коломбан повторил почти те же слова: "Мне душно!" - и выбежал в сад.

    Кармелита не отходила от окна: она видела, как он вышел или, вернее, выскочил из павильона.

    Она прижала руку к груди и откинула голову назад - бедняжка едва не упала без чувств!

    Открыв глаза, она посмотрела в сад и увидела, что Коломбан сидит на скамейке, спрятав лицо в ладонях, точь-в-точь в таком же положении, в каком она сама просидела пять часов в ожидании Камилла.

    Коломбану пришлось ждать столько же. Наконец послышался шум остановившейся у ворот кареты. Затем громко зазвонил колокольчик, как бы почувствовав хозяйскую руку.

    На сей раз Нанетта была начеку и побежала отворять.

    Очевидно, она доложила Камиллу о приезде Коломбана: креол не стал подниматься на второй этаж, а двинулся по коридору и вышел в сад.

    Он поискал Коломбана глазами, увидел его на скамейке и пошел прямо к нему. Тот сидел, по-прежнему спрятав лицо в ладонях, и не видел Камилла.

    Однако он услышал шаги, поднял голову и заметил Камилла, когда тот уже стоял перед ним.

    Он вскрикнул и бросился ему на шею.

    Кармелита наблюдала за ними из-за занавески.

    Ничто не отравляло Коломбану радость от встречи с Камиллом: он решил, что Камилл живет в Ба-Мёдоне, а Кармелита - в Париже.

    Молодые люди взяли друг друга под руку и пошли к дому.

    Когда Кармелита увидела, что они приближаются, она, дрожа всем телом, поспешила укрыться в своей комнате и снова задвинула засов.

    Камилл показал другу весь дом, за исключением комнаты Кармелиты.

    Бретонца ничуть не удивило утонченное убранство дома: он знал вкус изнеженного Камилла.

    Когда Коломбан осмотрел весь дом, креол подвел его к таинственной двери, мимо которой они уже несколько раз проходили, но она так и оставалась закрытой.

    Камилл остановил Коломбана.

    - Сними шляпу! - приказал он.

    - Зачем? - удивился бретонец.

    - Ты у святилища!

    - Что ты имеешь в виду?

    - Послушай, - начал Камилл своим обычным полунасмешливым, полусерьезным тоном, - у меня довольно расплывчатые или, если угодно, вполне сложившиеся взгляды на религию. Каждый поклоняется богу, которого выбирает по своему вкусу; мне ничто не мешает поступать точно так же.

    - На что ты намекаешь и что это за комната? - спросил Коломбан. - Договаривай!

    - Это храм великой богини красоты, доброты, величия! Она была бы похожа на бога Пана, если бы ему удалось соединить в себе женское и мужское начало, унаследовав от женщин слабость и красоту, от мужчин - силу и отвагу. В этой комнате, Коломбан, находится женщина, которую я обожаю больше всего на свете, я считаю ее богоподобной! Склони же голову и, как я тебе велел, сними шляпу, входя в эту комнату: никогда простому смертному не доводилось созерцать лик более высокочтимого божества!

    Кармелита слышала из своей комнаты все, что сказал Камилл. Она встала, бледная, но решительная, какой ей случалось бывать в трудные минуты, шагнула к двери и сама ее распахнула в тот момент, когда Камилл хотел уже взяться за ручку. При виде девушки Коломбан едва не лишился чувств.

    - Входите, друг мой! - пригласила его Кармелита.

    - Что это с тобой? - пытаясь скрыть смущение под маской веселости, спросил Камилл. - Ты что же, не узнаешь Кармелиту? В таком случае, я вас сейчас представлю друг другу… Мадемуазель Кармелита Жерве - господин виконт де Пангоэль… Господин виконт де Пангоэль - мадемуазель Кармелита Жерве.

    Молодые люди смотрели друг на друга: Коломбан не скрывал изумления, Кармелита от стыда не смела пошевелиться.

    - Да поцелуйтесь же! - вскричал Камилл. - Какого черта вы стоите? Что вас смущает? Может, мне пойти прогуляться в мёдонском лесу?

    Такое предложение, дружеское по существу, но оскорбительное по форме, произвело на Кармелиту и Коломбана разное действие: девушка покраснела до корней волос, бретонец смертельно побледнел.

    Оба отступили назад.

    Кармелита себя чувствовала так, как на ее месте чувствовала бы себя любая женщина, над которой совершено насилие и чистота которой осквернена. Ее губы едва заметно морщились в презрительной усмешке.

    Коломбан сознавал, что его предали, что попраны святые клятвы дружбы. Вот почему его лицо исказила боль.

    Минута замешательства для обоих была мучительна.

    Кармелита положила ей конец, с дружеским чистосердечием протянув бретонцу руку.

    Коломбан вспомнил, как впервые увидел эту руку, исхудавшую и бледную, выбившуюся из-под одеяла, когда Кармелита лежала в горячке, и сейчас же протянул свою руку навстречу. Две верные руки, дрожа, соединились в дружеском пожатии.

    - Ах ты, Господи! Что за манеры! С каких это пор человеку не позволено поцеловать жену друга? - воскликнул Камилл.

    Коломбан поднял голову и просиял.

    - Жену?.. - переспросил он, забыв все обиды, когда услышал, что Камилл исполнил данное слово. - Жену? - еще раз повторил он со слезами на глазах, не замечая, как смутилась при этих словах Кармелита.

    - Или будущую жену, потому что я ждал только твоего возвращения, чтобы уладить это дело, - поспешил вставить Камилл.

    - Ах, так… - холодно произнес Коломбан. - Что ж, вот и я!.. - прибавил он с угрозой в голосе.

    - Ну-ну, - перебил его Камилл, - раз не хочешь ее поцеловать из любви к ней самой, поцелуй ради меня!

    Коломбан приблизился к Кармелите и, почтительно поклонившись, проговорил:

    - Вы позволите, мадемуазель?..

    - Мадам, мадам, - поправил Камилл.

    - Вы мне позволите поцеловать вас, мадам? - повторил Коломбан.

    - О, с удовольствием! - воскликнула Кармелита, подняв глаза к небу, словно приглашала Бога в свидетели своей искренности. - Надеюсь, Господь меня слышит и знает, что я делаю это от всего сердца!

    Они поцеловались, и оба залились краской.

    - Ну, не умерли же вы от этого? - со смехом вскричал Камилл. - Боже мой! Какие вы глупые! Ведь мы договорились, что будем жить как раньше!

    - Хорошо, - отозвался Коломбан. - Но прежде чем принять это чудесное предложение, я хочу с вами поговорить, Камилл.

    - С "вами"?! - повторил креол. - Дьявольщина! Это серьезно.

    - Очень серьезно, - подтвердил Коломбан.

    - Ты хочешь послушать, о чем мы будем говорить? - спросил Камилл Кармелиту.

    - Нет, - сказал Коломбан, - мадемуазель останется у себя, а мы перейдем к тебе.

    - Ну, пойдем ко мне, - согласился Камилл.

    И он распахнул дверь, расположенную напротив комнаты Кармелиты.

    Бретонец последовал за ним, бросив на девушку взгляд, который словно говорил: "Будьте покойны, я хочу позаботиться о вас".

    Кармелита печально улыбнулась, из ее груди вырвался вздох, и она вернулась к себе.

    - Ну что, - начал было Камилл, упав в кресло и пытаясь уйти от серьезного разговора, - как тебе понравился твой павильон?

    - Очарователен! - отозвался Коломбан. - Я очень вам признателен за память и внимание, но я никогда не соглашусь жить в этом павильоне.

    - Отчего же?

    - Я не хочу быть ни соучастником ваших проступков, ни прикрытием для ваших дурных страстей.

    - Коломбан! - насупившись, попытался остановить его Камилл.

    - У нас еще будет время припомнить друг другу обиды, если пожелаете, Камилл. А сейчас позвольте вам сказать следующее. Вы мне поклялись - и в этом заключалось одно из условий моего отъезда, - что будете почитать Кармелиту как будущую супругу, а сами недостойнейшим образом нарушили свое обещание! С этого дня, Камилл, между нами лежит пропасть, отделяющая порядочного человека от клятвопреступника, и я не останусь здесь ни минутой дольше.

    С этими словами Коломбан шагнул к двери. Но Камилл преградил ему путь.

    - Выслушай меня! - попросил он. - Как верно то, что ты мой единственный друг, Коломбан, - а я чувствовал бы себя глубоко несчастным, если бы это было не так! - так же верно и то, что я хотел бы сделать для тебя хотя бы половину того, что ты сделал для меня. Я люблю, обожаю, почитаю Кармелиту, а сдержать клятву мне одному было невозможно.