– Я был бы недостоин жизни, если бы не знал имени этого набожного человека!
– Так вот, – продолжал аббат, – несчастный достойный муж умер, лишив наследства недостойных родственников и завещав Церкви все свое имущество, движимое и недвижимое.
– Ну зачем вспоминать о грустном? – вздохнул Ксавье Букмон и поднес к глазам платок.
– Затем что Церковь – неблагодарная наследница, брат мой.
Задав этот урок признательности своему младшему брату, аббат снова обратился к графу Рапту:
– Он оставил, ваше сиятельство, шесть томов неизданных писем духовного содержания, настоящие наставления для христианина, второе "Подражание Иисусу Христу". Мы должны беспрестанно издавать эти шесть томов. Вы увидите фрагмент этих писем в следующем номере нашего журнала. Я решил, дорогой мой брат во Христе, пойти навстречу вашим пожеланиям и дать вам возможность принять участие в этом благородном деле, а потому включил вас в список избранных и подписал на сорок экземпляров.
– Вы хорошо сделали, господин аббат, – промолвил будущий депутат, до крови закусив от бешенства губы, но продолжая улыбаться.
– Я был в этом уверен! – воскликнул Сюльпис и снова двинулся к двери.
Однако Ксавье продолжал стоять, будто пригвожденный.
– Что это ты делаешь? – спросил его Сюльпис.
– Это я должен тебя спросить, что ты делаешь, – возразил Ксавье.
– Ухожу! Оставляю его сиятельство в покое; мне кажется, мы и так отняли у него достаточно времени.
– Ты уходишь, позабыв о том, ради чего мы, собственно, и пришли.
– Ах, и правда! – кивнул аббат. – Простите, ваше сиятельство… Да, всегда так и бывает: занимаемся мелочами, а о главном-то и забыли.
– Скажи лучше, Сюльпис, что твоя редкая скромность помешала тебе побеспокоить его сиятельство новой просьбой.
– Да, признаться, это правда, – проговорил аббат.
– Он всегда такой, ваше сиятельство, из него слова клещами не вытянешь.
– Говорите! – предложил г-н Рапт. – Раз уж мы собрались, дорогой аббат, лучше обсудить все сразу.
– Если бы не вы, ваше сиятельство, – робко заметил аббат, словно пытаясь победить робость, – я бы ни за что не решился.
Итак, у нас есть школа, основанная мной и братьями в пригороде Сен-Жак. Дело идет трудно. Но мы хотим, невзирая на возрастающие трудности, купить довольно дорогой дом и занять его с первого этажа до четвертого. Однако один фармацевт живет на первом этаже, а также занимает часть полуэтажа16. У него там лаборатория, откуда поднимаются испарения, доносится шум, – все это вредно сказывается на здоровье детей. Мы хотели бы найти достойный способ заставить переехать этого беспокойного жильца. Ведь, как говорится, ваше сиятельство, дело не терпит отлагательств.
– Я в курсе этого дела, господин аббат, – перебил его граф Рапт, – я виделся с фармацевтом.
– Виделись?! – вскричал аббат. – Я же тебе говорил, Ксавье, что это он выходил, когда мы входили!
– А я говорил, что это не он: я был далек от мысли, что ему хватит наглости явиться к господину Рапту.
– Ну, как видите, хватило, – ответил будущий депутат.
– Вам достаточно было на него взглянуть, чтобы понять, с кем вы имеете дело, – заметил аббат.
– Я хороший физиономист, господа, и надеюсь, что отлично его разгадал.
– В таком случае вы не могли не обратить внимания на его развитые крылья носа.
– Да, нос у него и впрямь огромный.
– Это признак дурных страстей.
– Так учит Лаватер.
– По этому признаку сразу определишь опасного человека.
– Еще бы!
– Одного взгляда на него довольно, чтобы понять: этот человек исповедует опаснейшие политические взгляды.
– Да, он вольтерьянец.
– Вольтерьянец – все равно что безбожник.
– Он был жирондистом.
– А жирондист – то же, что цареубийца.
– Ясно одно: он не любит священников.
– Кто не любит священников – не любит Бога, а кто не любит Бога – не любит короля, потому что король получает власть по божественному праву.
– Значит, это точно плохой человек.
– Плохой? – переспросил аббат. – Да это революционер!
– Кровопийца! – поддержал художник. – И мечтает он об одном: разрушить общественный порядок.
– Я так и думал, – обронил г-н Рапт. – Он выглядит слишком невозмутимым – жестокий человек!.. Я очень вам благодарен, господа, что вы дали мне знать о таком человеке.
– Не за что, ваше сиятельство, – молвил Ксавье, – это наш долг.
– Долг каждого честного гражданина, – прибавил Сюльпис.
– Если бы вы могли, господа, представить письменные и неоспоримые доказательства вреда, причиненного этим человеком, можно было бы, вероятно, заставить его исчезнуть, отделаться от него тем или иным способом. Вы можете мне дать такие доказательства?
– Нет ничего проще, – ядовито улыбнулся аббат, – к счастью, все доказательства у нас в руках.
– Все! – подтвердил художник.
Аббат вынул из кармана, как сделал перед тем фармацевт, сложенный вчетверо листок и подал его г-ну Рапту со словами:
– Вот петиция, подписанная самыми известными врачами квартала, доказывающая, что этот отравитель торгует лекарствами, приготовленными не по правилам. Некоторые из его лекарств послужили причиной смерти.
– Дьявольщина! Это уже серьезно! – заметил г-н Рапт. – Дайте мне эту петицию, господа, и поверьте, что я сумею найти ей применение.
– Самое меньшее, что можно требовать против такого человека, ваше сиятельство, – камера если не в Рошфоре и Бресте, то хотя бы в Бисетре.
– Ах, господин аббат! Вы подаете пример христианского милосердия! – воскликнул граф Рапт. – Вы хотите раскаяния, а не смерти грешника.
– Ваше сиятельство! – с поклоном отвечал аббат. – Уже давно я, опираясь на сведения, добытые с огромным трудом, составил вашу биографию. Я ждал лишь такой встречи, как сегодня, чтобы опубликовать ее. Я объявлю ее в следующем номере "Горностая". И прибавлю еще одну черту: любовь к человечеству.
– Ваше сиятельство! – прибавил Ксавье. – Я никогда не забуду этот визит, и когда буду писать Праведника, прошу у вас позволения вспомнить ваше благородное лицо.
Во время этого диалога полковник маневрировал, как опытный стратег, и постепенно оттеснил братьев к двери.
Аббат решился наконец взяться за ручку: не то понял маневр, не то ему больше нечего было просить.
В эту минуту дверь распахнулась, но не по милости аббата, а под внешним давлением, и старая маркиза де Латурнель (ее, надеюсь, не забыли наши читатели, ведь она была связана с графом Раптом не одними родственными узами) устремилась, запыхавшись, в кабинет.
– Слава Богу! – пробормотал г-н Рапт, полагая, что наконец-то вырвался из когтей двух братьев.
XXXV.
Глава, в которой открыто говорится, кто причинял беспокойство г-же де Латурнель
На помощь! Умираю! – слабо вскрикнула маркиза и, закатив глаза, упала на руки аббату Букмону. – Ах ты Господи! ГЪспожа маркиза! – обронил тот. – Что произошло?
– Как?! Вы знакомы с госпожой маркизой? – изумился граф Рапт, бросившись было на помощь г-же де Латурнель, но замер, видя, что она в руках друга.
Ничто на свете не могло испугать его больше, чем то, что он увидел: маркиза де Латурнель – приятельница такого язвительного человека, как аббат.
Он знал, какой легкомысленной бывала маркиза; случалось, ночью он внезапно просыпался и его бросало в жар при мысли, что его тайны находились в руках женщины, любившей его от всего сердца, но, подобно медведю Лафонтена, способной рано или поздно уничтожить графа, бросив ему в лицо просто так одну из его тайн.
Кроме того, он хорошо знал маркизу: если маркиза была другом двух братьев, она станет поддерживать не его, а церковных крыс.
Его еще больше ошеломило, когда в ответ на вырвавшиеся у него слова: "Как?! Вы знакомы с госпожой маркизой?" – аббат Букмон сказал, пародируя графа, цитировавшего г-на де СенГерема:
– Я был бы недостоин жить, если бы не знал одну из самых благочестивых дам Парижа!
Граф увидел, что необходимо примириться с этим знакомством, и подошел к маркизе, симулировавшей по привычке в шестьдесят лет один из обмороков, так шедших ей в двадцатилетнем возрасте.
– Что с вами, мадам? – спросил он в свою очередь. – Умоляю, не оставляйте нас в неизвестности.
– Да я просто умираю! – не открывая глаз, отозвалась маркиза.
Такой ответ ничего не значил.
Однако граф Рапт увидел, что все не так страшно, как ему показалось поначалу, и сказал секретарю:
– Надо бы позвать врача, Бордье.
– Не надо! – возразила маркиза, открывая глаза и в ужасе озираясь.
Она увидела аббата.
– А, это вы, господин аббат, – нежнейшим голоском пролепетала старая святоша.
Ее тон заставил графа Рапта вздрогнуть.
– Да, госпожа маркиза, это я, – отозвался довольный аббат. – Имею честь представить вам своего брата, господина Ксавье Букмона.
– Большой художник! – любезно улыбнулась маркиза. – Я от всего сердца рекомендую его нашему будущему депутату.
– Это ни к чему, мадам, – возразил г-н Рапт. – Эти господа, слава Богу, умеют отрекомендоваться сами.
Два брата опустили глаза и смиренно поклонились; они сделали это совершенно одинаково, словно движимые одной пружиной.
– Что с вами случилось, маркиза? – вполголоса спросил г-н Рапт, словно намекая двум посетителям, что, оставаясь дольше, они проявляют нескромность.
Аббат понял его намерение и сделал вид, что уходит.
– Брат мой! – сказал он. – Я начинаю замечать, что мы злоупотребляем временем его сиятельства.
Однако маркиза удержала его за полу редингота.
– Нисколько, господин аббат! – возразила она. – Причина моего страдания – ни для кого не секрет. Кстати, поскольку вы не совсем посторонний человек и знаете обо всем, что со мной происходит, я рада встретить вас здесь.
Будущий депутат помрачнел, зато аббат просиял от радости.
– Что вы хотите сказать, госпожа маркиза? – вскричал он. – Как я, готовый отдать за вас жизнь, могу иметь несчастье быть причастным к вашему страданию?
– Ах, господин аббат! – с отчаянием в голосе вскричала маркиза. – Вы хорошо знаете Толстушку?
– Толстушку? – переспросил аббат таким тоном, словно хотел сказать: "А что это такое?"
Граф знал, кто такая Толстушка, и, догадываясь о причине великого страдания, сотрясавшего маркизу, упал в кресло со вздохом отчаяния, как человек, который, устав бороться, сдает свои позиции неприятелю.
– Да, Толстушку, – подтвердила маркиза плачущим голосом. – Вы не могли ее не знать, вы двадцать раз видели меня с ней. О Великий Боже! Бедняжка, она так громко лаяла, если я оставляла ее одну в особняке!
– А-а, я понял! – вскричал аббат, которого наконец надоумило слово "лаяла". – Я понял!
Он хлопнул себя по лбу и продолжал:
– Вы говорите о своей прелестной собачке! Восхитительной собачке, грациозной и умненькой! Неужели с ней случилось какое-нибудь несчастье, госпожа маркиза?
– Несчастье?! Ну еще бы, разумеется несчастье! – разрыдалась маркиза. – Она умерла, господин аббат.
– Умерла! – хором подхватили оба брата.
– Пала жертвой ужасного преступления, отвратительной ловушки.
– О Небо! – воскликнул Ксавье.
– Кто же виновник этого мерзкого злодеяния? – спросил аббат.
– Кто?! И вы еще спрашиваете! – прошипела маркиза.
– Да, мы бы хотели знать, – подтвердил Ксавье.
– Наш общий враг, недруг правительства, короля: фармацевт из предместья Сен-Жак!
– Я так и думал! – вскричал аббат.
– Готов поклясться, это его рук дело! – подхватил художник.
– Как же это было, Боже ты мой?
– Я отправилась к нашим добрым сестрам, – начала свой рассказ маркиза. – Когда мы с Толстушкой проходили мимо аптеки, бедняжка, которую я держала на поводке, вдруг останавливается. Я думаю, ей просто понадобилось остановиться. Я тоже останавливаюсь… Вдруг она взвыла, бросила на меня прощальный взгляд и упала замертво прямо на мостовой.
– Ужас какой! – воскликнул аббат, подняв глаза к потолку.
Во время этого рассказа граф Рапт выплеснул свое нетерпение на коробку с перьями и изорвал ее в клочья.
Маркиза де Латурнель заметила, что его не очень заинтересовал трогательный рассказ об этой катастрофе, да к тому же он с нетерпением ждал, когда уйдут оба посетителя.
Маркиза встала.
– Господа! – с холодным достоинством молвила она. – Я вам тем более благодарна за внимание, которое вы уделяете несчастной Толстушке, что оно так непохоже на глубокое безразличие моего племянника, настолько занятого своими тщеславными планами, что у него нет времени на простые человеческие чувства.
Оба брата с возмущением посмотрели на графа Рапта.
– Жаба и змей! – пробормотал тот.
Обратившись к маркизе, он громче прибавил:
– Это не так, мадам, а в доказательство моего живейшего сочувствия вашему горю я предоставляю себя в ваше распоряжение и готов наказать виновного.
– Мы же вам сказали, ваше сиятельство, – вставил аббат, – что этот человек – негодяй, способный на любое преступление!
– Редкий негодяй! – заметил Ксавье.
– Да, вы в самом деле это говорили, господа, – проговорил депутат, вставая и кланяясь двум братьям, словно хотел сказать:
"Теперь, когда мы прекрасно понимаем друг друга, наши мнения совпадают, нас не разделяет никакая распря, ступайте домой и оставьте меня в покое".
Братья поняли его движение и в особенности взгляд.
– Прощайте, ваше сиятельство, – несколько прохладно попрощался аббат Букмон. – Сожалею, что вы не можете уделить нам еще несколько минут; мы с братом хотели предложить вашему вниманию еще несколько интересных вопросов.
– И очень важных! – прибавил Ксавье.
– Мы их лишь отложим на время, – возразил депутат, – я рад, что у меня будет случай снова встретиться с вами.
– Это наше самое горячее желание, – подхватил художник.
– До скорой встречи, – прибавил аббат.
Поклонившись графу, аббат вышел первым, за ним – художник, во всем подражавший старшему брату.
Граф Рапт прикрыл за ними дверь и некоторое время постоял, держась за ручку, словно опасался, как бы они не вернулись.
Затем он обратился к секретарю, едва ворочая языком от изнеможения:
– Бордье, вы хорошо запомнили этих людей?
– Да, ваше сиятельство, – отвечал тот.
– Так вот, Бордье: я вас прогоню, если когда-нибудь их нога окажется в моем кабинете.
– Какая ненависть против двух Божьих людей, дорогой мой Рапт! – удивилась набожная маркиза.
– Это они-то Божьи люди? – взревел будущий депутат. – Вы хотели сказать: приспешники сатаны, пособники дьявола?
– Ошибаетесь, сударь, совершенно ошибаетесь, клянусь вам, – возразила маркиза.
– Да, правда, я и забыл, что они ваши друзья.
– Я восхищаюсь благочестием одного и талантом другого.
От души вас с этим поздравляю, маркиза, – отирая лоб, проговорил граф. – Ваше восхищение весьма уместно. Много я видел мошенников с тех пор, как вступил в должность, но впервые за все это время встречаю интриганов такого калибра.
О, Церковь прекрасно выбирает своих левитов. Теперь мне понятно, почему она так непопулярна.
– Сударь! – вскричала разгневанная маркиза. – Вы богохульствуете!
– Вы правы. Не будем больше о них! Поговорим о чемнибудь еще.
Он повернулся к секретарю.
– Бордье! Я должен поговорить с дорогой тетушкой о деле чрезвычайной важности, – проговорил он, пытаясь отыграть то, что потерял во мнении маркизы. – Ступайте в приемную, выберите на свое усмотрение двух-трех посетителей, а остальных отошлите. Клянусь честью, я падаю от усталости.
Секретарь вышел, и граф Рапт остался с маркизой де Латурнель наедине.
– До чего люди злы! – глухо пробормотала маркиза, в изнеможении падая в кресло.
Граф Рапт с удовольствием поступил бы точно так же, однако его остановила необходимость серьезно поговорить с маркизой, о чем он сказал Бордье.