Жюстен его перебил.

    – Я понял! – вскричал он. – Я вас видел в ночь своего отъезда в парке, прилегавшем к замку Вири. Это вам с Сальватором мы обязаны своим спасением! Теперь я отлично вас узнаю, словно мы никогда и не расставались. Вы – генерал Лебастар де Премон.

    С этими словами он бросился генералу в объятия; тот крепко прижал его к груди и с волнением прошептал:

    – Жюстен! Друг мой! Дорогой мой друг! Мой…

    Он замолчал, едва не сказав "мой сын".

    Сам не зная почему, Жюстен почувствовал, как его сердце сжалось от невыразимого волнения.

    Он посмотрел на г-на Лебастара де Премона; глаза генерала подернулись слезой.

    – Друг мой! – продолжал он. – Сальватор никогда не говорил вам об отце Мины?

    – Нет, – удивленно взглянув на генерала, признался молодой человек.

    – Сказал ли он вам по крайней мере, что этот человек жив? – не унимался генерал.

    – Сальватор обнадежил меня на этот счет. Уж не знаете ли его вы, генерал?

    – Да, – глухо пробормотал генерал. – А что вы думали об отце, который вот так бросил свою дочь?

    – Я думал, что это несчастный человек, – просто сказал Жюстен.

    – Да, очень несчастный, – подтвердил г-н Сарранти и медленно покачал головой.

    – Так вы его не осуждаете? – удивился генерал.

    – Он, как никто, достоин сожаления, – печально прошептал г-н Сарранти.

    Школьный учитель взглянул на корсиканца, как перед тем – на генерала. Инстинкт ему подсказывал, что один из этих людей – отец Мины, но который из двух? Он переводил взгляд с одного на другого и пытался найти ответ на свой вопрос.

    – Отец Мины вернулся, – продолжал генерал, – и с минуты на минуту придет к вам за своей дочерью.

    Молодой человек вздрогнул. В этих последних словах ему почудилась угроза.

    От внимания генерала не укрылась дрожь Жюстена, и он понял его тайный страх; но он не успокоил, а еще больше встревожил молодого человека, когда сказал, пытаясь не выдать собственное волнение:

    – Когда отец Мины придет к вам за своей дочерью, вы ему вернете девушку… чистой… без сожалений… без угрызений совести… не так ли?

    – Без угрызений совести, несомненно! – торжественно поклялся молодой человек. – Но не без сожалений! Нет! Нет – взволнованно прибавил он.

    – Вы очень ее любите? – уточнил генерал.

    – Как никого на свете! – признался Жюстен.

    – Как сестру? – спросил отец Мины.

    – Больше чем сестру! – покраснев, ответил школьный учитель.

    – И, любя ее… таким образом, вы уверяете, что отцу Мины не придется краснеть за эту любовь?

    – Клянусь! – отвечал молодой человек, воздев руки и подняв глаза к небу.

    – Иными словами, – продолжал генерал, – Мина будет достойна супруга, которого прочит ей отец?

    Жюстен задрожал всеми членами и ничего не ответил: он опустил голову.

    Господин Сарранти умоляюще взглянул на генерала. Этот взгляд словно говорил: "Испытание слишком велико, довольно мучить бедного мальчика!"

    Между вынесением смертного приговора и приведением его в исполнение существует целая гамма неописуемых чувств.

    Все, что еще живо в нас, возбуждено, напряжено, мучительно!

    Душа и тело получают удар и в одно время переживают потрясение.

    Именно это испытывал Жюстен, когда услышал слова: "Супруг, которого прочит ей отец!"

    В одно мгновение вся ее жизнь с того вечера, как он нашел девочку, спавшую в поле, и до той минуты, когда, радостный, улыбавшийся, счастливый, он, обмениваясь с ней влюбленными взглядами, услышал, как лакей докладывает о двух путешественниках, прибывших из Парижа и желающих с ним переговорить от имени Сальватора, прошла перед ним по крупице, по капле, страница за страницей. Он снова почувствовал вкус каждой минуты, ощутил аромат, вспомнил все слышанные с тех пор песни и потом из волшебного леса надежды вдруг и без всякого перехода перенесся в темную пропасть сомнения.

    Он поднял голову. Губы у него тряслись. Он посмотрел на двух посетителей, в его взгляде читался ужас.

    Генерал почувствовал, как страдает молодой человек. Но ему показалось, что необходимо еще одно – последнее – испытание, и он продолжал, несмотря на немые мольбы г-на Сарранти:

    – Вы воспитали мадемуазель Мину как родную сестру. Его отец через меня благодарит вас за это и благословляет как собственного сына. Предположите, однако, что в результате превратностей судьбы он клятвенно обещал руку своей дочери другому. Как бы вы повели себя в подобных обстоятельствах?

    Отвечайте мне так, словно перед вами отец Мины, ведь именно он обращается сейчас через меня к вам. Что бы вы сделали?

    – Генерал! – пролепетал, задыхаясь, Жюстен. – С тех пор как умер мой отец, я привык к страданиям: я буду страдать.

    – И вы не восстанете против жестокости этого отца?

    – Генерал! – с достоинством отвечал молодой человек. – Отец важнее возлюбленного, как Бог важнее отца. Я скажу Мине:

    "Бог доверил мне вас в отсутствие отца. Теперь ваш отец вернулся, возвращайтесь к нему".

    – Сын мой! Сын мой! – вскричал генерал, не в силах сдержать слез; он поднялся и протянул молодому человеку руки.

    Жюстен издал пронзительный крик и упал в объятия г-на Лебастара де Премона. Заикаясь от волнения, он пробормотал:

    – О… о… отец мой!

    Вырвавшись из рук генерала, он подскочил к входной двери и крикнул что было сил:

    – Мина! Мина!

    Но генерал его опередил и остановил в ту минуту, как молодой человек схватился за ручку двери. Генерал зажал ему рот:

    – Тише! Вы не боитесь, что эта новость может слишком ее взволновать?

    – Счастье не может причинить зло, – возразил Жюстен, сияя от радости. – Да вы на меня посмотрите!

    – Вы – мужчина, – заметил генерал. – А вот для девушки, девочки., ведь она еще совсем ребенок.. Она хорошенькая?

    – Как ангел!

    – Так она, значит, здесь… раз вы ее зовете? – с сомнением произнес г-н Лебастар де Премон.

    – Да, я сейчас за ней схожу, – вызвался школьный учитель. – Я ни за что себе не прощу, если украду у нее хоть минуту счастья.

    – Да, ступайте за ней, – разрешил генерал дрогнувшим от волнения голосом. – Но обещайте не говорить ей, кто я. Мне хочется сказать об этом самому.. когда она будет готова и я сочту это возможным. Ведь так будет лучше, не правда ли? – прибавил он, переводя взгляд с молодого человека на г-на Сарранти.

    – Как вам будет угодно, – отвечали те.

    – Ну, идите!

    Жюстен вышел, а спустя минуту ввел в столовую Мину – Дорогая! – сказал он – Позволь представить тебе двух моих друзей, которые скоро, я надеюсь, станут и твоими друзьями.

    Мина грациозно поклонилась двум посетителям.

    При виде обворожительной девушки, какой стала его дочь, генерал почувствовал, как сильно забилось его сердце. Он оперся о посудный шкаф и не сводил с дочери влажных от счастья глаз.

    – Эти двое друзей, – продолжал Жюстен, – принесли тебе добрую весть, которой ты и не ждешь.

    – Им что-то известно о моем отце?! – вскрикнула девушка По щекам генерала медленно скатились две слезы – Да, дружок, – подтвердил Жюстен, – Они привезли вести о твоем отце.

    – Вы знали моего отца? – спросила девушка, пожирая обоих путешественников взглядом, чтобы не пропустить ни слова из их ответа.

    Двое друзей, ни слова не говоря – они были для этого слишком взволнованны, – кивнули.

    Этот молчаливый ответ, причину которого Мина не могла понять, не на шутку взволновал девушку, и она огорченно воскликнула:

    – Мой отец еще жив, не так ли?

    Друзья снова кивнули.

    – Так говорите же скорее! – поторопила Мина – Где он?

    Любил ли он меня?

    Генерал провел рукой по лицу и, предложив девушке стул, сел напротив нее. Он не выпускал ее руки из своих.

    – Ваш отец жив, мадемуазель; он вас любит, и я сказал бы вам об этом еще в тот вечер, когда вы бежали из замка Вири, если бы в то время я знал вас лучше.

    – Мне знаком ваш голос, – вздрогнула Мина. – Это вы поцеловали меня в лоб, перед тем как я перелезла тогда через забор, и сказали взволнованным голосом: "Будь счастлива, дитя!

    Тебя благословляет отец, не йидевший свою дочь целых пятнадцать лет… Прощай!" Ваше пожелание исполнилось, – прибавила она, переводя взгляд с Жюстена на двух друзей. – Я счастлива, очень счастлива, потому что у меня есть все для счастья, а еще потому, что вы говорите о моем отце! Где он?

    – Недалеко от вас, – отвечал г-н Лебастар де Премон, и на его лице заблестели крупные капли пота.

    – Почему же его здесь нет?

    Генерал молчал. В разговор вмешался г-н Сарранти:

    – Он, возможно, опасается, что может внезапным появлением причинить вам нежелательное волнение, мадемуазель.

    Странное дело! Вместо того чтобы посмотреть на г-на Сарранти, обращавшегося к ней с этими словами, девушка глядела только на генерала, не произносившего ни слова. Выглядел он как никогда взволнованным.

    – Неужели вы полагаете, – возразила она, – что счастье от встречи с моим отцом может причинить мне большую боль, чем разлука с ним?

    – Дочь моя! Дочь! Любимая дочь! – вскричал г-н Лебастар де Премон, не в силах долее сдерживаться.

    – Отец! – выдохнула Мина и бросилась генералу на шею Генерал обхватил ее, крепко прижал к своей груди, осыпая поцелуями и омывая слезами.

    Жюстен знаком попросил г-на Сарранти подойти к нему.

    Корсиканец приблизился на цыпочках, чтобы не нарушить семейной идиллии.

    Жюстен бесшумно отворил дверь в столовую и поманил г-на Сарранти за собой, предоставив отцу и дочери вволю насладиться счастливыми минутами.

    Генерал рассказал Мине, как он лишился ее матери, скончавшейся при родах, как был вынужден поручить девочку чужой женщине и следовать за императором в Россию. Он поведал о своих сражениях, подвигах, надеждах, потерях с тех пор, как появилась на свет Мина. Его рассказ был большой эпопеей, над которой девушка пролила немало слез любви, нежности, восхищения.

    Исповедь дочери оказалась сладкой идиллией; она пересказала отцу всю свою безгрешную жизнь. Ее история была ясной, словно безоблачное небо, чистой, как озеро, незапятнанной, будто белая роза.

    Хозяйка пансиона, которой Жюстен, представил г-на Сарранти, пожелала, чтобы отец и дочь не расставались до самой ночи.

    Вечер застал их за разговором. Надо было позвать когонибудь, чтобы принесли свечи.

    Заслышав звон колокольчика, г-жа ван Слипер, Жюстен и г-н Сарранти вошли в столовую вслед за лакеем.

    – Это мой отец! – радостно вскрикнула девушка, представляя генерала хозяйке пансиона.

    Генерал вышел вперед, почтительно поцеловал г-же ван Слипер руку и сердечно поблагодарил ее за заботы о Мине.

    – А теперь, мадам, – продолжал он, – позвольте узнать, когда отправляется ближайший дилижанс во Францию.

    – Как?! – в один голос воскликнули Мина, Жюстен и г-жа ван Слипер, напуганные внезапным отъездом. – Вы так скоро уезжаете?

    – Я? Нет! – возразил генерал. – Я побуду с вами некоторое время… А вот мой славный друг, никогда меня не оставлявший, – прибавил он, оборачиваясь к г-ну Сарранти и протягивая ему руку, – пожелал сопровождать меня до тех пор, пока я не найду дочь, но теперь он вернется в Париж, чтобы найти своего сына, угодившего из сыновней любви в темницу.

    Господин Сарранти грозно сдвинул брови.

    Присутствовавшие почтительно склонили головы перед великим мучеником, молча встречавшим удары судьбы.

    Дни, которые провели в Амстердаме вместе генерал, Мина и Жюстен, пролетели как счастливый сон. После стольких испытаний и многих лет нищеты они упивались блаженством с тем же сладострастием, что и путешественник, целый день карабкавшийся под солнцем на высокую гору: взобравшись на вершину, он вдыхает свежий воздух и аромат долины.

    К сожалению, давно известно: что составляет счастье одних, является несчастьем для других. Радость Жюстена, Мины и генерала причиняла огорчение хозяйке пансиона.

    Она с ужасом ждала минуты, когда Жюстен и Мина, то есть учителя ее пансиона, оставят ее и последуют за генералом в Париж.

    Генерал угадал причину ее печали и поспешил успокоить славную женщину, обещав по возвращении во Францию послать ей двух лучших парижских учительниц, после того как они пройдут испытание у Жюстена.

    Однажды утром генерал получил после завтрака письмо от Сальватора и нахмурился.

    – Что с вами, отец? – испугались молодые люди.

    – Прочтите, – предложил генерал и подал письмо Сальватора.

    Они вместе прочли короткое письмо:

    "Генерал!

    Дабы ничто не мешало Вашему счастью, пока Вы проводите время в обществе дочери, спешу Вам сообщить, что господин Лоредан де Валъженез, ее похититель, был убит вчера на дуэли господином де Марандом в моем присутствии.

    Поздравляю Вас по этому случаю с тем, что Вам не придется подвергать риску Вашу драгоценную жизнь ради наказания такого ничтожества.

    Передайте мои горячие поздравления двум влюбленным, примите уверения, генерал, в моей почтительной дружбе.

    Конрад де Валъженез".

    – И что же, отец? – спросила Мина.

    – Что в этом письме могло вас огорчить? – удивился Жюстен.

    – Наказать негодяя должен был я, – сказал генерал. – Я сожалею, что кто-то другой взял на себя этот труд.

    – Отец! – грустно вымолвила Мина. – Вы жалеете, что нашли меня, раз печалитесь из-за того, что не рискнули потерять свою дочь навсегда?

    – Дорогое дитя! – вскричал г-н Лебастар де Премон, крепко обнимая дочь, и его лицо снова просветлело.

    Оставалось лишь выбрать день отъезда. Было решено отправиться в путь в ближайшую субботу, то есть через день.

    В субботу утром Мина расцеловала хозяйку пансиона, нежно простилась с воспитанницами – своими ученицами и подружками, потом взяла своего отца под руку и в сопровождении жениха отправилась на почту, сто раз оборачиваясь со слезами благодарности на глазах на этот гостеприимный город, который она считала своей родиной, так как обрела здесь отца.

    В день отъезда генерала г-же ван Слипер передали письмо, в которое был вложен чек на три тысячи франков для предъявления в один из банков Амстердам. В письме говорилось, что деньги предназначаются для содержания шести бедных девушек: трех – на выбор г-жи ван Слипер и еще трех – на выбор бургомистра.

    Вернемся к г-ну Лоредану де Вальженезу, которого мы оставили смертельно раненным и лежащим на траве в Булонском лесу.

    Он испустил дух на руках у двух своих секундантов некоторое время спустя после отъезда Сальватора, г-на де Маранда и двух генералов.

    Тяжелое и ответственное это дело: друг, которого вы привезли на место дуэли веселым, живым, презрительно усмехающимся, умирает на ваших глазах; его губы сведены судорогой, члены застыли, взгляд затравленный.

    Только чувства могут при этом испытываться несколько различные, в зависимости от того, кто умирает и кто наблюдает за смертью.

    Провидению было угодно, чтобы дружба, этот прозрачный бриллиант, явился если не уделом чистых сердец, – кто может похвастаться чистотой собственного сердца? – то хотя бы привилегией добрых людей.

    А люди пустые и порочные знают богиню дружбы по имени и смеются над ней, как обычно высмеивают распутники порядочных женщин, будучи не в состоянии их замарать.

    Не будем же преувеличивать скорбь, которую испытывали не два друга, но два товарища г-на де Вальженеза, когда стало ясно, что Сальватор не ошибся в своем предсказании и что Лоредан отдал Богу душу.

    Их огорчила эта смерть, вот слово, которое подходит в данной ситуации, но, может быть, еще больше им мешал труп.

    Въехать с покойником в Париж было делом нешуточным. Законы о дуэли, довольно строгие по тем временам, наказывали секундантов еще строже, чем оставшегося в живых противника, ведь он-то хоть защищал свою жизнь. Кроме того, им пришлось бы, очевидно, заполнить при въезде в город немало "обременительных бумаг. Наконец, признаемся, что дуэль несколько затянулась, а двое друзей проголодались.

    Это вполне реалистичное признание, которое мы вынуждены сделать, помогает весьма точно определить степень их скорби.

    Они все втроем прибыли в карете Лоредана. Было решено, что двое слуг отвезут тело в Париж, а Камилл и его приятель вернутся сами позднее.

    Камилл велел кучеру подъехать ближе. Оба лакея ни о чем не подозревали, так как речь шла об утренней прогулке; они с безмятежным видом сидели на козлах. Камилл позвал их.

    Слуги слышали два пистолетных выстрела. Они видели, как уехали Сальватор, г-н де Маранд и еще двое секундантов. Но ничто не наводило их на мысль о несчастье.

    Впрочем, пусть читатели не обольщаются относительно волнения, которое испытали слуги при виде трупа своего хозяина.