– Тогда вам нужна легкая коляска, – продолжал торговец, – у меня как раз есть то, что вам подойдет.

    – Хорошо. А где взять лошадей?

    – На почтовой станции, мадам, – сказал каретник, усмехнувшись про себя вопросу г-жи де Розан.

    – Вы можете за ними послать?

    – Да, мадам.

    – И доставить запряженный экипаж к моему дому?

    – Разумеется, мадам. К которому часу прикажете подать?

    Тут г-жа де Розан на минуту задумалась. Свидание или, вернее, отъезд Сюзанны и Камилла был назначен на три часа. Надо было выехать спустя час или хотя бы через полчаса после них.

    – В половине четвертого, – приказала она, передавая каретнику свою карточку.

    Она пошла было прочь, когда тот ее окликнул:

    – Надо бы уладить еще один вопрос.

    – Какой? – удивилась креолка.

    – Сторговаться бы надо! – расхохотался торговец.

    – Я не намерена с вами торговаться, господин каретник, – возразила гордая креолка, доставая из кармана бумажник. – Сколько я вам должна?

    – Две тысячи франков, – отвечал каретник. – Будьте уверены, вы получите отличную коляску – элегантную, легкую и надежную.

    – Возьмите сколько нужно, – предложила креолка, протягивая бумажник.

    Торговец взял два тысячефранковых билета и стал униженно кланяться, как свойственно всем торговцам, одурачившим покупателя.

    – Ровно в половине четвертого, – выходя от каретника, предупредила креолка.

    – Ровно в половине четвертого, – повторил каретник, поклонившись до самой земли.

    Вернувшись домой, г-жа де Розан застала Камилла, он ожидал ее к обеду.

    – Ходила за покупками, душенька? – целуя ее, спросил он.

    – Да, – ответила креолка.

    – Для нашего путешествия?

    – Для нашего путешествия, – подтвердила она.

    За обедом Камилл острил и, развлекая жену, употребил все хлопушки, имевшиеся в его арсенале. Креолка пыталась улыбнуться, но при этом дважды или трижды судорожно схватилась за столовый нож, глядя на мужа. Тот ничего не замечал.

    После обеда – было около половины третьего – Камилл вдруг встал и сказал:

    – Поеду-ка в Булонский лес!

    – К ужину не вернешься? – спросила г-жа де Розан.

    – Мы поздно обедали, – заметил Камилл. – Но если хочешь, дорогая, мы поужинаем, только попозже. И сделаем это в твоей спальне, – прибавил он вкрадчиво, – пусть это будет воспоминанием о прекрасных ночах в Луизиане.

    – Хорошо, Камилл, давай поужинаем, – мрачно проговорила креолка.

    – До вечера, любовь моя! – попрощался креолец, вложив в свой поцелуй всю страсть, так что г-жа де Розан невольно вздрогнула.

    Женщина редко ошибается относительно истинного значения поцелуя. Г-жа де Розан вообразила на мгновение, что еще любима, и испытала дикую радость: он умрет, оплакивая ее!

    Она вернулась к себе в спальню, побросала кое-какие вещи в сумку, потом достала из ящика пистолеты и кинжал.

    – Ах, Камилл, Камилл! – глухо пробормотала она, поглядывая на кинжал и сверкая глазами. – В меня вселился дух мести, и некогда укоротить ему крылья! Если бы я и захотела тебя спасти – слишком поздно! Голос, повелевающий мне: "Нанеси удар!" – через несколько часов скажет тебе: "Искупи свою вину!"

    О, Камилл! Я так тебя любила и еще люблю! Но, увы, более сильная воля, чем моя, повелевает мне за себя отомстить! Сам знаешь, я тебя предупреждала и хотела защитить от своего справедливого гнева! Я говорила тебе: "Уедем! Вернемся под родные небеса! У первого же придорожного дерева мы вновь обретем нашу цветущую любовь!" – но ты не захотел слушать, ты решил от меня сбежать, обманув меня. О, Камилл, Камилл!

    Я должна была родшься мужчиной, потому что чувствую, как закипает в моих венах кровь при мысли о мести, и, как римлянин, я проклинаю с любовью в душе!

    В эту минуту вошла камеристка и доложила, что к отъезду все готово.

    – Хорошо, – коротко отозвалась креолка, вкладывая кинжал в ножны и пряча его в карман.

    Она сложила на груди руки и взмолилась:

    – Господь всемогущий, дай мне силы довести мою месть до конца!

    Она завернулась в широкий плащ и, обратившись к камеристке, уронила единственное слово:

    – Едем!

    Креолка решительно прошлась по комнатам, окинув прощальным взглядом мебель, картины и разнообразные предметы – свидетелей первых и последних часов ее любви.

    Она сбежала по лестнице и очутилась во дворе, где били копытом лошади, запряженные в почтовую карету.

    – Тройные прогонные, если поедете в три раза быстрее, – садясь в коляску, пообещала она форейтору.

    Карета вылетела из главных ворот особняка: форейтор хотел честно заработать свои деньги.

    Не станем рассказывать о путевых впечатлениях креолки.

    Находясь во власти неизбывной тоски, она не замечала ни крыш домов, ни церковных колоколен, ни придорожных деревьев. Ее взгляд был обращен внутрь, и она видела, как кровь по капле сочится из ее израненной души. Всю дорогу креолка заливалась слезами.

    В шесть часов она нагнала карету с беглецами и почти в одно время с ними прибыла среди ночи в Гавр. От их форейтора она узнала, что они остановились в гостинице "Руаяль", на набережной.

    – В гостиницу "Руаяль"! – приказала она своему форейтору.

    Через десять минут она устроилась в одной из комнат отеля.

    В следующей главе мы расскажем о том, что она увидела и услышала.

    Дайте госпоже десятый номер! – приказала служанке хозяйка гостиницы.

    Десятый номер был расположен посреди второго этажа.

    Служанка помогла г-же де Розан расположиться в комнатах.

    Она собиралась уйти, когда креолка знаком приказала ей задержаться.

    Служанка послушно вернулась к креолке.

    – Сколько вы получаете в год, служа в этом отеле? – спросила г-жа де Розан.

    Служанка не ожидала такого вопроса. Она не знала что сказать. Вероятно, она вообразила, что молодая и богатая иностранка собирается взять ее к себе на службу. Она поступила как каретник, то есть приготовилась удвоить сумму.

    Вот почему на мгновение установилась тишина.

    – Вы понимаете мой вопрос? – в нетерпении продолжала г-жа де Розан. – Я спрашиваю: сколько вы здесь получаете?

    – Пятьсот франков, – ответила девушка, – не считая чаевых. Кроме того, у меня бесплатные стол, квартира и услуги.

    – Это меня не интересует, – отозвалась креолка. Как все люди, занятые какой-нибудь мыслью, она не обращала ни малейшего внимания на озабоченность служанки. – Хотите заработать пятьсот франков в несколько минут?

    – Пятьсот франков в несколько минут? – недоверчиво переспросила девушка.

    – Ну да.

    – Что же мне надлежит сделать, чтобы так скоро заработать огромные деньги?

    – Нечто очень нехитрое, мадемуазель. Двадцать минут, самое большее – полчаса тому назад в отель прибыли двое путешественников.

    – Да, мадам.

    – Молодой человек и молодая дама, не так ли?

    – Муж и жена; да, мадам.

    – Муж и жена!.. – сквозь зубы процедила креолка. – Где их поселили?

    – В конце коридора, двадцать третий номер.

    – Существует ли комната, смежная с их спальней?

    – Да, но она занята.

    – Мне нужна эта комната, мадемуазель.

    – Это же невозможно, мадам!

    – Почему?

    – Ее занимает один коммерсант. Ему всегда оставляют эту комнату. Он к ней привык и не согласится переехать.

    – А надо сделать так, чтобы он ее освободил! Придумайте что-нибудь. Если поможете мне получить комнату, эти двадцать пять луидоров ваши.

    Креолка достала из кошелька двадцать пять луидоров и показала их служанке. Та покраснела от жадности и задумалась.

    – Ну что? – начиная терять терпение, спросила г-жа де Розан.

    – Возможно, удастся все уладить, мадам.

    – Скорее, скорее говорите! Ну?!

    – Этот коммерсант нанимает каждую субботу в пять часов утра почтовую карету до Парижа и возвращается только в понедельник.

    – Сегодня как раз суббота, – заметила г-жа де Розан, – ведь уже час ночи.

    – Да, но я не знаю, записался ли он в книге дежурного, чтобы его разбудили.

    – Ступайте узнать.

    Служанка вышла и через несколько минут вернулась снова.

    – Записался, мадам, – обрадованно доложила она.

    – Значит, в пять я смогу занять его комнату?

    – Даже в половине пятого. Ему нужно успеть сходить на почтовую станцию.

    – Хорошо! Вот вам десять луидоров задатка. Ступайте.

    – Госпоже больше ничего не нужно?

    – Нет, ничего, спасибо.

    – Если госпоже будет что-нибудь угодно, пусть только прикажет: те двое уже заказали ужин, и госпоже подадут в одно время с ними, ждать не придется.

    – Я не голодна.

    – Тогда я вам постелю.

    – Постелите, если хотите, я не хочу ложиться.

    – Как вам будет угодно, – проговорила служанка и удалилась.

    Кому доводилось видеть, как мечется в тесной клетке Зоологического сада разъяренная львица, разлученная с самцом и детенышами, тот может себе вообразить возбужденное состояние г-жи де Розан, в котором она провела остаток ночи.

    В четверть пятого до ее слуха донесся шум из коридора:

    посыльный стучался в дверь коммерсанта.

    Четверть часа спустя г-жа де Розан услышала, как он прошел мимо: она прижималась ухом к замочной скважине.

    Вслед за тем донеслись торопливые шаги служанки, девушка остановилась перед дверью г-жи де Розан.

    – Комната свободна, мадам, – доложила она.

    – Проводите меня.

    – Прошу следовать за мной.

    Служанка пошла вперед. Креолка следовала за ней по извилистому коридору вплоть до двадцать второго номера.

    – Здесь, мадам, – сказала служанка достаточно громко для того, кто не спал или спал вполуха.

    – Потише, мадемуазель, – угрожающе проговорила креолка.

    Спеша отделаться от девушки, она прибавила:

    – Вот пятнадцать луидоров, которые я вам должна. Оставьте меня одну.

    Служанка протянула руку и получила деньги. Она обратила внимание на необычайную бледность постоялицы и нездоровый блеск ее глаз.

    "А-а, вот оно что, – подумала девушка. – Этой женщине молодой человек из двадцать третьего номера назначил свидание.

    И пока его жена спит или будет отсутствовать, он навестит эту даму".

    – Спокойной ночи, мадам, – ухмыльнулась она и убралась прочь.

    Как только служанка вышла, г-жа де Розан обежала комнату взглядом.

    Это была обычная комната, какие встретишь на любом постоялом дворе.

    Как правило, все такие комнаты выходят в коридор, сообщаются друг с другом и их разделяет лишь запирающаяся дверь.

    Они следуют одна за другой и соединены, словно бусины четок.

    Г-жа де Розан с первого взгляда определила, что это именно такая комната, и очень обрадовалась.

    Справа находилась дверь, что вела в двадцать первый номер, слева – в двадцать третий, то есть в комнату, которую занимали Камилл и Сюзанна. Креолка поспешила к этой двери и приникла ухом к замочной скважине.

    Беглецы еще не ложились, они только заканчивали ужин, поданный не так скоро, как посулила служанка; кроме того, они намеренно тянули время, обмениваясь слащавыми речами, что так свойственно влюбленным, когда они сидят за столом.

    Оживленный разговор был в самом разгаре.

    – Ты правду говоришь, Камилл? – спрашивала Сюзанна де Вальженез.

    – Я никогда не лгу женщинам, – отвечал Камилл.

    – Не считая жены?

    – Причина была уважительная, – рассмеялся Камилл.

    Слова сопровождались долгими и звонкими поцелуями, от чего г-жа де Розан задрожала всем телом.

    – А если ты вздумаешь меня тоже обмануть под благовидным предлогом? – заметила Сюзанна.

    – Обмануть тебя? Это же совсем другое дело. У меня нет оснований тебе изменять.

    – Почему?

    – Потому что мы не женаты.

    – Да, однако ты сто раз мне говорил, что женишься на мне, если овдовеешь.

    – Говорил.

    – Значит, как только я выйду за тебя замуж, ты начнеЩь меня обманывать?

    – Вполне вероятно, душенька.

    – Камилл, ты невозможен!

    – Кому ты это говоришь!

    – Ты уже сделал одну женщину несчастной и послужил причиной смерти одного мужчины.

    Камилл нахмурился.

    – Молчи! Не тебе говорить о Кармелите.

    – Напротив, Камилл, я хочу об этом говорить и говорю.

    Ведь это твое уязвимое место. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил, у тебя в душе осталось сожаление и даже угрызение совести. Это лишний раз доказывает, что твое сердце не так уж надежно защищено, как ты хочешь показать.

    – Замолчи, Сюзанна! Если то, что ты говоришь, правда, если имена, которые ты произносишь, причиняют мне боль, зачем их произносить и делать мне больно? У нас любовь или поединок? Мы сражаемся или любим друг друга? Нет, мы любим! Так никогда не напоминай мне об этом печальном эпизоде моей жизни. Это будет поводом не к огорчению, а к ссоре!

    – Ладно, не будем больше об этом, – согласилась Сюзанна. – Но в обмен на мое обещание дай мне клятву.

    – Готов поклясться в чем хочешь, – повеселел Камилл.

    – Я прошу только одного, но серьезно.

    – Серьезных клятв не бывает.

    – Опять ты смеешься!

    – А как же иначе? Жизнь коротка!

    – Обещай, что сдержишь слово.

    – Буду стараться изо всех сил.

    – Какой ты противный!

    – В чем же я должен поклясться?

    – Обещай, что никогда больше не станешь говорить о своей жене.

    – Суди сама, Сюзанна, честный ли я человек – я никогда не стану в этом клясться.

    – Почему?

    – Черт возьми! Да очень просто: я не смогу сдержать слово.

    – Так ты ее любишь? – насупилась Сюзанна.

    – Да, но не так, как ты это понимаешь.

    – Существует лишь один способ любить.

    – Какое заблуждение, дорогая! На свете есть столько же способов для любви, сколько форм красоты. Разве красота неба похожа на красоту земли? А красота огня – на красоту воды?

    Разве брюнетку любят так же, как блондинку, а женщину веселую – так же, как сильную? Знаешь, я любил, помимо прочих, прелестную девочку, распоследнюю нищую гризетку, какая только могла выйти из рук Всевышнего: Шант-Лила А сегодня она благодаря господину де Маранду имеет особняк, карету, лошадей. Так вот, ее я любил не так, как тебя.

    – Больше?

    – Нет, иначе.

    – А свою жену, раз уж ты хочешь о ней поговорить, как ты любил?

    – Тоже иначе.

    – Ага! Значит, ты все-таки ее любил?

    – Дьявольщина! Почему бы нет?! Она достаточно для этого хороша.

    – Иными словами, ты любишь ее и сейчас, негодяй?

    – Это уже другая история, дорогая Сюзанна. Ты мне доставишь удовольствие, если мы прекратим этот разговор.

    – Послушай, Камилл! Со времени нашего отъезда из Парижа ее имя не сходит у тебя с языка.

    – Черт побери! Это вполне естественно: восемнадцатилетняя красавица, которую я оставил навсегда после года совместной жизни!

    – Ну нет! Говори что хочешь, но это ненормально, когда мужчина рассказывает любимой женщине о сопернице, которую он любил и продолжает любить. Никто из двух женщин не выигрывает, зато обе оскорблены. Ты меня понимаешь, Камилл?

    – Не совсем.

    – Постарайся понять. Я клянусь перед Богом, что ты первый, единственный мужчина, которого я люблю…

    Если бы г-жа де Розан могла не только слышать, но и видеть через дверь, она поразилась бы тому, с каким двусмысленным выражением ее муж встретил признание Сюзанны.

    – Клянусь, Камилл, – продолжала Сюзанна, не замечая его насмешливой гримасы, – что люблю тебя страстно. Как ты просил меня не поминать Кармелиту, я тебя прошу не говорить мне о госпоже де Розан.

    – Какого черта она может сейчас делать? – промолвил Камилл, стараясь избежать вопрос Сюзанны.

    – Камилл! Камилл! Это подло! – вскричала она.