- Это письмо и этот отпуск, Атос, означают, что вам надлежит следовать за мной.

    - На воды в Форж?

    - Туда или в иное место.

    - Для службы королю?

    - Королю и королеве. Разве мы не слуги их величеств?

    Как раз в эту минуту появился Портос.

    - Тысяча чертей! - воскликнул он, входя. - С каких это пор мушкетерам предоставляется отпуск, о котором они не просили?

    - С тех пор, как у них есть друзья, которые делают это за них.

    - Ага… - протянул Портос. - Здесь, по-видимому, есть какие-то новости.

    - Да, мы уезжаем, - ответил Арамис.

    - В какие края? - спросил Портос.

    - Право, не знаю хорошенько, - ответил Атос. - Спроси у д'Артаньяна.

    - Мы отправляемся в Лондон, господа, - сказал д'Артаньян.

    - В Лондон! - воскликнул Портос. - А что же мы будем делать в Лондоне?

    - Вот этого я не имею права сказать, господа. Вам придется довериться мне.

    - Но для путешествия в Лондон нужны деньги, - заметил Портос, - а у меня их нет.

    - У меня тоже.

    - И у меня.

    - У меня они есть, - сказал д'Артаньян, вытаскивая из кармана свой клад и бросая его на стол. - В этом мешке триста пистолей. Возьмем из них каждый по семьдесят пять - этого достаточно на дорогу в Лондон и обратно. Впрочем, успокойтесь: мы не все доберемся до Лондона.

    - Это почему?

    - Потому что, по всей вероятности, кое-кто из нас отстанет в пути.

    - Так что же это - мы пускаемся в поход?

    - И даже в очень опасный, должен вас предупредить!

    - Черт возьми! - воскликнул Портос. - Но раз мы рискуем быть убитыми, я хотел бы, по крайней мере, знать, во имя чего.

    - Легче тебе от этого будет? - спросил Атос.

    - Должен признаться, - сказал Арамис, - что я согласен с Портосом.

    - А разве король имеет обыкновение давать вам отчет? Нет. Он просто говорит вам: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся - идите драться. И вы идете. Во имя чего? Вы даже и не задумываетесь над этим.

    - Д'Артаньян прав, - сказал Атос. - Вот наши три отпускных свидетельства, присланные господином де Тревилем, и вот триста пистолей, данные неизвестно кем. Пойдем умирать, куда нас посылают. Стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать! Д'Артаньян, я готов идти за тобой.

    - И я тоже! - сказал Портос.

    - И я тоже! - сказал Арамис. - Кстати, я не прочь сейчас уехать из Парижа. Мне нужно развлечься.

    - Развлечений у вас хватит, господа, будьте спокойны, - заметил д'Артаньян.

    - Прекрасно. Когда же мы отправляемся? - спросил Атос.

    - Сейчас же, - ответил д'Артаньян. - Нельзя терять ни минуты.

    - Эй, Гримо, Планше, Мушкетон, Базен! - крикнули все четверо своим лакеям. - Смажьте наши ботфорты и приведите наших коней.

    В те годы полагалось, чтобы каждый мушкетер держал в главной квартире, как в казарме, своего коня и коня своего слуги. Планше, Гримо, Мушкетон и Базен бегом бросились исполнять приказания своих господ.

    - А теперь, - сказал Портос, - составим план кампании. Куда же мы направляемся прежде всего?

    - Кале, - сказал д'Артаньян. - Это кратчайший путь в Лондон.

    - В таком случае, вот мое мнение… - начал Портос.

    - Говори.

    - Четыре человека, едущие куда-то вместе, могут вызвать подозрения. Д'Артаньян каждому из нас даст надлежащие указания. Я выеду вперед на Булонь, чтобы разведать дорогу. Атос выедет двумя часами позже через Амьен. Арамис последует за ними на Нуайон. Что же касается д'Артаньяна, он может выехать по любой дороге, но в одежде Планше, а Планше отправится вслед за нами, изображая д'Артаньяна, и в форме гвардейца.

    - Господа, - сказал Атос, - я считаю, что не следует в такое дело посвящать слуг. Тайну может случайно выдать дворянин, но лакей почти всегда продаст ее.

    - План Портоса мне представляется неудачным, - сказал д'Артаньян. - Прежде всего я и сам не знаю, какие указания должен дать вам. Я везу письмо. Вот и все. Я не могу снять три копии с этого письма, ибо оно запечатано. Поэтому, как мне кажется, нам следует передвигаться вместе. Письмо лежит вот здесь, в этом кармане. - И он указал, в каком кармане лежит письмо. - Если я буду убит, один из вас возьмет письмо, и вы будете продолжать свой путь. Если его убьют, настанет очередь третьего, и так далее. Лишь бы доехал один. Этого будет достаточно.

    - Браво, д'Артаньян! Я такого же мнения, как ты, - сказал Атос. - К тому же надо быть последовательным. Я еду на воды, вы меня сопровождаете. Вместо форжских вод я отправляюсь к морю - ведь я свободен в выборе. Нас намереваются задержать. Я предъявляю письмо господина де Тревиля, а вы - ваши свидетельства. На нас нападают. Мы защищаемся. Нас судят, а мы со всем упорством утверждаем, что намеревались только разок-другой окунуться в море. С четырьмя людьми, путешествующими в одиночку, ничего не стоит справиться, тогда как четверо вместе - уже отряд. Мы вооружим четырех наших слуг пистолетами и мушкетами. Если против нас вышлют армию - мы примем бой, и тот, кто уцелеет, как сказал д'Артаньян, отвезет письмо.

    - Прекрасно, - сказал Арамис. - Ты говоришь редко, Атос, но зато когда заговоришь, то не хуже Иоанна Златоуста. Я принимаю план Атоса. А ты, Портос?

    - Я также, - сказал Портос, - если д'Артаньян с ним согласен. Д'Артаньян, которому поручено письмо, - естественно, начальник нашей экспедиции. Пусть он решает, а мы выполним его приказания.

    - Так вот, - сказал д'Артаньян, - я решил: мы принимаем план Атоса и отбываем через полчаса.

    - Принято! - хором проговорили все три мушкетера.

    Затем каждый из них, протянув руку к мешку, взял себе семьдесят пять пистолей и занялся приготовлениями, чтобы через полчаса быть готовым к отъезду.

    В два часа ночи наши четыре искателя приключений выехали из Парижа через ворота Сен-Дени. Пока вокруг царил мрак, они ехали молча; темнота против их воли действовала на них - всюду им мерещились засады.

    При первых лучах солнца языки у них развязались, а вместе с солнцем вернулась и обычная веселость. Словно накануне сражения, сердца бились сильнее, глаза улыбались. Как-то чувствовалось, что жизнь, с которой, быть может, придется расстаться, в сущности совсем не плохая штука.

    Вид колонны, впрочем, был весьма внушительный: черные кони мушкетеров, их твердая поступь - привычка, приобретенная в эскадроне и заставлявшая этих благородных товарищей солдата двигаться ровным шагом, - все это уже само по себе могло бы раскрыть самое строгое инкогнито.

    Позади четырех друзей ехали слуги, вооруженные до зубов.

    Все шло благополучно до Шантильи, куда друзья прибыли в восемь часов утра. Нужно было позавтракать. Они соскочили с лошадей у трактира, на вывеске которого святой Мартин отдавал нищему половину своего плаща. Слугам приказали не расседлывать лошадей и быть наготове, чтобы немедленно продолжать путь.

    Друзья вошли в общую комнату и сели за стол.

    Какой-то дворянин, только что прибывший по дороге из Даммартена, завтракал, сидя за тем же столом. Он завел разговор о погоде. Наши путники ответили. Он выпил за их здоровье. Они выпили за него.

    Но в ту минуту, когда Мушкетон вошел с докладом, что лошади готовы, и друзья поднялись из-за стола, незнакомец предложил Портосу выпить за здоровье кардинала. Портос ответил, что готов это сделать, если Незнакомец, в свою очередь, выпьет за короля. Незнакомец воскликнул, что не знает другого короля, кроме его высокопреосвященства. Портос назвал его пьяницей. Незнакомец выхватил шпагу.

    - Вы допустили оплошность, - сказал Атос. - Но ничего не поделаешь: отступать сейчас уже нельзя. Убейте этого человека и как можно скорее нагоните нас.

    И трое приятелей вскочили на коней и помчались во весь опор, в то время как Портос клятвенно обещал своему противнику продырявить его всеми способами, известными в фехтовальном искусстве.

    - Итак, номер один, - заметил Атос, когда они отъехали шагов на пятьсот.

    - Но почему этот человек привязался именно к Портосу, а не к кому-либо другому из нас? - спросил Арамис.

    - Потому что Портос разговаривал громче всех и этот человек принял его за начальника, - сказал д'Артаньян.

    - Я всегда говорил, что этот молодой гасконец - кладезь премудрости, - пробормотал Атос.

    И путники поехали дальше.

    В Бове они остановились на два часа, чтобы дать передохнуть лошадям, отчасти же надеясь дождаться Портоса. По истечении двух часов, видя, что Портос не появляется и о нем нет никаких известий, они поехали дальше.

    В одной миле за Бове, в таком месте, где дорога была сжата между двумя откосами, им повстречалось восемь или десять человек, которые, пользуясь тем, что дорога здесь не была вымощена, делали вид, что чинят ее. На самом деле они выкапывали ямы и усердно углубляли глинистые колеи.

    Арамис, боясь в этом искусственном месиве испачкать ботфорты, резко окликнул их. Атос попытался остановить его, но было уже поздно. Рабочие принялись насмехаться над путниками, и их наглость заставила даже спокойного Атоса потерять голову и двинуть коня прямо на одного из них.

    Тогда все эти люди отступили к канаве и вооружились спрятанными там мушкетами. Наши семеро путешественников были вынуждены буквально проехать сквозь строй. Арамис был ранен пулей в плечо, а у Мушкетона пуля засела в мясистой части тела, пониже поясницы. Но один только Мушкетон соскользнул с коня: не имея возможности разглядеть свою рану, он, видимо, счел ее более тяжелой, чем она была на самом деле.

    Путешественники были вынуждены проехать буквально сквозь строй

    - Это засада, - сказал д'Артаньян. - Отстреливаться не будем! Вперед!

    Арамис, хотя и раненный, ухватился за гриву своего коня, который понесся вслед за остальными. Лошадь Мушкетона нагнала их и, без всадника, заняла свое место в ряду.

    - У нас будет запаской конь, - сказал Атос.

    - Я предпочел бы шляпу, - ответил д'Артаньян. - Мою собственную снесла пуля. Еще счастье, что письмо, которое я везу, не было запрятано в ней!

    - Все это так, - заметил Арамис, - но они убьют беднягу Портоса, когда он будет проезжать мимо.

    - Если бы Портос был на ногах, он успел бы уже нас нагнать, - сказал Атос. - Я думаю, что, став в позицию, пьяница протрезвился.

    Они скакали еще часа два, хотя лошади были так измучены, что приходилось опасаться, как бы они вскоре не вышли из строя.

    Путники свернули на проселочную дорогу, надеясь, что здесь они скорее избегнут столкновений. Но в Кревкере Арамис сказал, что не в силах двигаться дальше. И в самом деле, чтобы доехать сюда, потребовалось все мужество, которое он скрывал под внешним изяществом и изысканными манерами. С каждой минутой он все больше бледнел, и его приходилось поддерживать в седле. Его ссадили у входа в какой-то кабачок и оставили при нем Базена, который при вооруженных стычках скорее был помехой, чем подмогой. Затем они снова двинулись дальше, надеясь заночевать в Амьене.

    - Дьявол! - проговорил Атос, когда маленький отряд, состоявший уже только из двух господ и двух слуг - Гримо и Планше, снова понесся по дороге, - Больше уж я не попадусь на их удочку! Могу поручиться, что отсюда и до самого Кале они не заставят меня и рот раскрыть. Клянусь…

    - Не клянитесь, - прервал его д'Артаньян. - Лучше прибавим ходу, если только выдержат лошади.

    И путешественники вонзили шпоры в бока своих лошадей, которым это словно придало новые силы и новую бодрость.

    Они добрались до Амьена и в полночь спешились у гостиницы "Золотая Лилия".

    Трактирщик казался учтивейшим человеком на свете. Он встретил приезжих, держа в одной руке подсвечник, в другой - свой ночной колпак. Он высказал намерение отвести двум своим гостям, каждому в отдельности, по прекрасной комнате. К сожалению, комнаты эти находились в противоположных концах гостиницы. Д Артаньян и Атос отказались. Хозяин отвечал, что у него нет другого помещения, достойного их милости. Но путники ответили, что проведут ночь в общей комнате, на матрацах, которые можно будет постелить на полу. Хозяин пробовал настаивать - путники не сдавались. Пришлось подчиниться их желаниям.

    Не успели они расстелить постели и запереть дверь, как раздался со двора стук в ставень. Они спросили, кто это, узнали голоса своих слуг и открыли окно.

    Это были действительно Планше и Гримо.

    - Для охраны лошадей будет достаточно одного Гримо, - сказал Планше. - Если господа разрешат, я лягу здесь поперек дверей. Таким образом, господа могут быть уверены, что до них не доберутся.

    - А на чем же ты ляжешь? - спросил д'Артаньян.

    - Вот моя постель, - ответил Планше, указывая на охапку соломы.

    - Ты прав. Иди сюда, - сказал д'Артаньян. - Физиономия хозяина и мне не по душе: уж очень она сладкая.

    - Мне он тоже не нравится, - добавил Атос.

    Планше забрался в окно и улегся поперек дверей, тогда как Гримо отправился спать в конюшню, обещая, что завтра к пяти часам утра все четыре лошади будут готовы.

    Ночь прошла довольно спокойно. Около двух часов, правда, кто-то попытался отворить дверь, но Планше, проснувшись, закричал: "Кто идет?" Ему ответили, что ошиблись дверью, и удалились.

    В четыре часа утра донесся отчаянный шум из конюшни. Гримо, как оказалось, попытался разбудить конюхов, и конюхи бросились его бить. Распахнув окно, друзья увидели, что несчастный Гримо лежит на дворе без сознания. Голова его была рассечена рукояткой от вил.

    Планше спустился во двор, чтобы оседлать лошадей. Но ноги лошадей были разбиты. Одна только лошадь Мушкетона, скакавшая накануне пять или шесть часов без седока, могла бы продолжать путь, но, по непонятному недоразумению, коновал, за которым якобы посылали, чтобы он пустил кровь одной из хозяйских лошадей, по ошибке пустил кровь лошади Мушкетона.

    Положение начинало вызывать беспокойство: все эти беды, следующие одна за другой, могли быть делом случая, но с такой же вероятностью могли быть и плодом заговора. Атос и д'Артаньян вышли на улицу, а Планше отправился узнать, нельзя ли где-нибудь в окрестностях купить трех лошадей. У входа в трактир стояли две оседланные и взнузданные лошади, свежие и сильные. Это было как раз то, что требовалось. Планше спросил, где хозяева лошадей. Ему ответили, что хозяева ночевали здесь в гостинице и сейчас расплачиваются с трактирщиком.

    Атос спустился, чтобы расплатиться за ночлег, а д'Артаньян и Планше остались стоять у входа.

    Трактирщик находился в комнате с низким потолком, расположенной в глубине дома. Атоса попросили пройти туда.

    Входя в комнату и ничего не подозревая, Атос вынул два пистоля и подал их хозяину. Трактирщик сидел за конторкой, один из ящиков которой был выдвинут. Он взял монеты и, повертев их в руках, вдруг закричал, что монеты фальшивые и что он немедленно велит арестовать Атоса и его товарищей как фальшивомонетчиков.

    - Мерзавец! - воскликнул Атос, наступая на него. - Я тебе уши отрежу!

    В ту же минуту четверо вооруженных до зубов мужчин ворвались через боковые двери и бросились на Атоса.

    - Я в ловушке! - закричал Атос во всю силу своих легких. - Скачи, д'Артаньян! Пришпоривай! - И он дважды выстрелил из пистолета.

    Д'Артаньян и Планше не заставили себя уговаривать. Отвязав коней, ожидавших у входа, они вскочили на них и, дав шпоры, карьером понеслись по дороге.

    - Не видел ли ты, что с Атосом? - спросил д'Артаньян у Планше, не замедляя хода.

    - Ах, сударь, - произнес Планше, - я видел, как он двумя выстрелами уложил двоих из нападавших, и сквозь стекла дверей мне показалось, будто он рубится с остальными.

    - Молодец Атос! - прошептал д'Артаньян. - И подумать только, что пришлось его покинуть! Впрочем, возможно, что и нас ожидает та же участь несколькими шагами дальше. Вперед, Планше, вперед! Ты славный малый!

    - Я ведь говорил вам, сударь, - ответил Планше, - пикардийца узнаешь только постепенно. К тому же я здесь в своих родных краях, и это придает мне духу.

    И оба, еще сильнее пришпорив коней, не останавливаясь, доскакали до Сент-Омера. В Сент-Омере они дали передохнуть лошадям, но, опасаясь новых неожиданностей, не выпускали из рук поводьев и, тут же на улице наскоро закусив, помчались дальше.

    За сто шагов до ворот Кале конь д'Артаньяна рухнул, и нельзя было заставить его подняться; кровь хлестала у него из ноздрей и глаз. Оставалась лошадь Планше, но она остановилась, и ее не удавалось сдвинуть с места.