- Но подумайте, герцог, если бы этот офицер видел меня прежде, так он узнал бы меня?
- А! .. Знаменитое "Говорят", о котором я вам сейчас говорил, и у которого на все есть ответ, уверяет, что это дело очень возможное, потому что встреча происходила в темноте.
- Теперь, - возразила виконтесса с трепетом, - я уже совершенно не понимаю, что вы хотите сказать.
- Видно, мне сообщили неверные сведения, - сказал герцог с притворным добродушием, - впрочем, что значит минутная встреча? Правда, - ласково прибавил герцог, - у вас такое лицо, такая фигура, что непременно оставят глубокое впечатление даже после минутной встречи.
- Но этого не могло быть, потому что, по вашим словам, встреча происходила в темноте, - возразила виконтесса.
- Правда, и вы ловко защищаетесь. Я, должно быть, ошибаюсь, или, может быть, молодой человек заметил вас уже прежде этой встречи. В таком случае, приключение в Жоне нельзя уже назвать простою встречею…
- Так что же такое? - спросила Клара. - Смотрите, герцог, будьте осторожны в словах.
- Поэтому, вы видите, я останавливаюсь: наш милый французский язык так беден, что я тщетно ищу слова, которое могло бы выразить мою мысль. Это… apputamentonote 1, как говорят итальянцы, или assignation note 2, как говорят англичане…
- Но, если я не ошибаюсь, герцог, эти два слова значат свидание…
- Какое несчастье! Я говорю глупость на двух языках и попадаю на слушательницу, которая знает эти два языка. Виконтесса, простите меня: должно быть, языки английский и итальянский так же бедны, как французский.
Клара положила руку на сердце, она едва могла дышать. Она убедилась в истине, о которой прежде только догадывалась: что герцог де Ларошфуко ради нее, вероятно, изменил герцогине де Лонгвиль и что он говорит все это из ревности. Действительно, назад тому два года князь Марсильяк ухаживал и волочился за виконтессой столько, сколько позволяла ему его всегдашняя нерешительность, которая делала из него самого несносного врага, если он не был преданнейшим другом. Поэтому виконтесса не хотела ссориться с таким человеком.
- Знаете ли, герцог, вы человек бесценный, особенно в таких обстоятельствах, в каких мы теперь находимся. Кардинал Мазарини чванится своею полицией, а она не лучше вашей.
- Если бы я ничего не знал, - отвечал герцог, - так я был бы совершенно похож на Мазарини и не имел бы причины вести с ним войну. Поэтому-то я стараюсь все знать.
- Даже тайны ваших союзниц, если бы у них были такие тайны?
- Вы сейчас произнесли слово, которое было бы перетолковано в дурную сторону, если бы его услышали. Женская тайна! Стало быть, ваша поездка и эта встреча - тайны?
- Объяснимся, герцог, потому что вы правы только наполовину. Встреча случилась совершенно неожиданно. Поездка составляла тайну, и даже женскую тайну, потому что о ней никто не знал, кроме меня и принцессы.
Герцог улыбнулся. Мастерская ее защита нравилась его проницательности.
- А Лене? - сказал он. - А Ришон? А маркиза де Турвиль, а виконт де Канб, которого я вовсе не знаю и о котором слышал в первый раз при этом случае?.. Правда, виконт ваш брат, и вы скажете мне, что тайна не выходила из семейного круга.
Клара начала хохотать, чтобы не рассердить герцога, который уже хмурился.
- Знаете ли, герцог… - начала она.
- Нет, не знаю, а извольте сказать, и если это тайна, то обещаю вам быть скромным не менее вас и рассказать ее только моему штабу.
- Пожалуй, скажу, хотя боюсь заслужить ненависть одной знатной дамы, которую опасно иметь врагом.
Герцог покраснел.
- Что же за тайна? - спросил он.
- В эту поездку, знаете ли, кого назначила мне принцесса Конде товарищем?
- Нет, не знаю.
- Вас!
- Правда, принцесса спрашивала меня, не могу ли я проводить одну особу, которая едет из Либурна в Париж.
- И вы отказались.
- Меня задержали в Пуату необходимые дела.
- Да, вы ждали известий от герцогини де Лонгвиль.
Ларошфуко быстро взглянул на виконтессу, как бы желая прочесть в ее сердце ее мысль, подъехал к ней ближе и спросил:
- Вы упрекаете меня за это?
- Совсем нет, ваше сердце нашло такой превосходный приют, что вы вместо упреков имеете полное право ждать похвалы.
- Ах, - сказал герцог с невольным вздохом, - как жаль, что я не поехал с вами!
- Почему?
- Потому что не был бы в Сомюре! - отвечал герцог таким тоном, который показывал, что у него готов другой ответ, но он не смеет или не хочет высказать его.
Клара подумала:
"Верно, Ришон все рассказал ему".
- Впрочем, - продолжал герцог, - я не жалуюсь на мое частное несчастие, потому что из него вышло общественное благо.
- Что хотите вы сказать, герцог? Я вас не понимаю.
- А вот что: если бы я был с вами, так вы не встретили бы этого офицера, которого после прислал Мазарини в Шантильи… Из всего этого ясно видно, что судьба покровительствует нам…
- Ах, герцог, - сказала Клара дрожащим голосом, взволнованная горьким воспоминанием, - не смейтесь над этим несчастным офицером!
- Почему же?
- Потому что он в несчастии… Он, может быть, теперь уже умер и жизнью заплатил за свое заблуждение или за преданность…
- Он умер от любви? - спросил герцог.
- Будем говорить серьезно. Вы хорошо знаете, что если бы я решилась отдать сердце мое кому-нибудь, так не стала бы искать его на большой дороге… Я говорю вам, что несчастный офицер арестован сегодня по приказанию кардинала Мазарини.
- Арестован! - повторил герцог. - А как вы это знаете? Тоже случайно, нечаянно!
- Да. Я проезжала через Жоне… Вы знаете Жоне?
- Очень хорошо знаю, там меня ранили в плечо… Так вы ехали через Жоне, через то самое село, в котором, как рассказывают…
- Ах, герцог, оставим эти рассказы в покое, - сказала Клара, покраснев. - Я проезжала через Жоне, увидела отряд солдат, они арестовали и увели человека при мне. Это был он!
- Он, говорите вы? Ах, будьте осторожны, виконтесса! Вы сказали он!
- Да, разумеется, он, то есть офицер. Оставьте ваши тонкости, и если вы не жалеете несчастного…
- Мне жалеть его! - воскликнул герцог. - Помилуйте, да разве у меня есть время жалеть, особенно о людях, которых я вовсе не знаю?
Клара украдкою взглянула на бледное лицо герцога и на его губы, сжатые злобною улыбкою, и она невольно вздрогнула.
- Мне хотелось бы иметь честь проводить вас подальше, - продолжал герцог, - но я должен оставить гарнизон в Монроне: извините, что я оставляю вас. Двадцать дворян (они счастливее меня) будут конвоировать вас до места пребывания принцессы. Прошу вас засвидетельствовать ей мое нижайшее почтение.
- Так вы не едете в Бордо? - спросила Клара.
- Нет, теперь не еду, отправляюсь в Тюрен за герцогом Бульонским. Мы сражаемся из учтивости, отказываясь быть главнокомандующими в этой войне. У меня сильный противник, но я хочу победить его и остаться его наместником.
Герцог церемонно поклонился виконтессе и медленно поехал вслед за своим отрядом.
Клара посмотрела на него и прошептала:
- Я просила у него сострадание! А он отвечал, что ему некогда жалеть!
Тут она увидела, что несколько всадников поворотили к ней, а остальные поехали в ближайшую рощу.
За отрядом ехал задумчиво, опустив поводья, тот человек с фальшивым взглядом и белыми руками, который впоследствии написал в самом начале своих записок следующую фразу, довольно странную для философа-моралиста:
"Полагаю, довольно показывать, будто сострадаешь, но не следует чувствовать сострадания. Эта страсть ни к чему не годится в душе, хорошо устроенной; она только ослабляет человека, и ее должно оставить черни, которая, ничего не исполняя по рассудку, нуждается в страсти, чтобы делать что-нибудь".
Через два дня виконтесса де Канб приехала к принцессе Конде.
XI
Виконтесса по инстинкту часто думала, какие беды может породить ненависть такого человека, как Ларошфуко. Но, видя себя молодою, хорошенькою, богатою, в милости, она не думала, чтобы эта ненависть могла когда-нибудь иметь пагубное влияние на ее жизнь.
Однако же, когда Клара убедилась, что он занимается ею и знает даже о ней так много, то решилась предупредить принцессу.
- Ваше величество, - сказала она в ответ на похвалы, расточаемые принцессой, - не хвалите моей ловкости в этом случае: некоторые люди уверяют, что офицер, нами обманутый, очень хорошо знал, где настоящая и где фальшивая принцесса Конде.
Но это предположение отнимало у принцессы всю хитрость, которую она приписывала себе за устройство всего этого дела, и потому она не хотела даже и верить ему.
- Да, да, милая Клара, - отвечала она, - понимаю: теперь, видя, что мы обманули его, наш офицер хочет уверить, что он покровительствовал нам. По несчастью, он принялся за это слишком поздно, напрасно ждал, пока попадет в немилость у королевы. Кстати, вы сказали, кажется, мне, что видели герцога де Ларошфуко на дороге?
- Видела.
- Что же нового?
- Он едет в Тюрен на совещание с герцогом Бульонским.
- Да, между ними борьба, я это знаю, оба они отказываются от звания главнокомандующего, а в душе только об этом и думают. Действительно, когда мы будем мириться, то чем опаснее был человек, тем дороже заплатят ему за мир. Но маркиза Турвиль дала мне мысль, как примирить их.
- О, - сказала виконтесса, улыбнувшись при имени маркизы, - так вы изволили помириться с вашей неизменной советницей?
- Что же делать? Она приехала к нам в Монрон и привезла связку бумаг с такою важностью, что мы едва не умерли со смеху, я и Лене. "Хотя, ваше высочество, - сказала она мне, - вовсе не обращаете внимания на эти размышления, плоды бессонных ночей, полных труда, однако же я приношу и мою дань…" - Да это целая речь…
- Да.
- Что же вы отвечали?
- Вместо меня отвечал Лене. "Маркиза, - сказал он, - мы никогда не сомневались в вашем усердии и еще менее в ваших познаниях. Они так нужны нам, что мы, принцесса и я, ежедневно жалели о них…" Одним словом, он сказал ей столько комплиментов, что соблазнил ее, и она отдала ему свой план.
- Что в нем?
- По ее мнению, надобно назначить генералиссимусом не герцога Бульонского, не герцога де Ларошфуко, а маршала Тюрена.
- Ну что же, - сказала Клара, - мне кажется, что на этот раз маркиза советовала очень удачно. Что вы скажете, Лене?
- Скажу, что вы правы, виконтесса, и приносите в наш совет хороший голос, - отвечал Лене, который в эту минуту явился со связкою бумаг и держал их так же важно, как могла бы держать маркиза Турвиль. - По несчастию, Тюрен не может приехать из северной армии, а по нашему плану он должен идти на Париж, когда Мазарини и королева пойдут на Бордо.
- Заметьте, виконтесса, что у Лене вечно встречаются какие-нибудь препятствия. Зато у нас генералиссимусом не герцог Бульонский, не Ларошфуко, не Тюрен, а Лене! Что такое у вас? Не прокламация ли?
- Точно так.
- Прокламация маркизы де Турвиль, не так ли?
- Совершенно она, только с некоторыми изменениями в слоге. Канцелярский слог, изволите знать…
- Хорошо, хорошо, - сказала принцесса с улыбкой, - что хлопотать о словах? Только бы смысл был тот же, вот все, что нам нужно.
- Смысл не изменен.
- А где подпишет герцог Бульонский?
- В одну строчку с Ларошфуко.
- Но где подпишет герцог Ларошфуко?
- Он подпишет под герцогом Энгиенским.
- Сын мой не должен подписывать такого акта! Подумайте, ведь он ребенок!
- Я обо всем подумал, ваше высочество! Когда король умирает, ему тотчас наследует дофин, хотя бы ему было не более одного дня… Почему же в семействе принцев Конде не поступать так, как делается в королевском семействе?
- Но что скажет герцог Бульонский? Что скажет Ларошфуко?
- Последний уже возражал и уехал. Первый узнает дело, когда оно будет сделано, и скажет, что ему будет угодно, нам все равно!
- Так вот причина той холодности, которую герцог выказал вам, Клара?
- Пусть его будет холоден, он разогреется при первых залпах, которые направит на нас маршал Мельере. Эти господа хотят воевать, так пусть воюют!
- Будем осторожны, Лене, - сказала принцесса, - не должно слишком сердить их, у нас никого нет, кроме них.
- А у них ничего нет, кроме вашего имени. Пусть попробуют сражаться за себя, мы увидим, долго ли они могут продержаться!
Маркиза де Турвиль вошла, и радостное выражение ее лица изменилось в беспокойство, которое еще более усилилось от последних слов Лене.
Она живо подошла и сказала:
- План, который я имела честь предложить вашему высочеству, верно, не понравился господину Лене?
- Напротив того, маркиза, - отвечал Лене, почтительно кланяясь, - и я почти сохранил вашу редакцию. Только одно изменено: прокламация будет подписана не герцогом Бульонским и не Ларошфуко, а герцогом Энгиенским. Эти господа подпишут свои имена после его высочества.
- Вы компрометируете молодого принца!
- Да как же иначе, если мы за него сражаемся?
- Но жители Бордо любят герцога Бульонского, душою преданы герцогу де Ларошфуко и вовсе не знают его высочества герцога Энгиенского.
- Вы ошибаетесь, - сказал Лене, вынимая по обыкновению бумагу из кармана, который всегда удивлял принцессу своею вместимостью, - вот письмо президента из Бордо, он просит меня, чтобы прокламации были подписаны юным принцем.
- Ах, что заботиться о мнении парламентов, Лене! - воскликнула принцесса. - Не стоило освобождаться от власти королевы и Мазарини, если надобно подпасть под влияние парламента!
- Вашему высочеству угодно въехать в Бордо? - спросил Лене решительно.
- Разумеется.
- Ну, так это решительное их условие: они хотят сражаться только за принца.
Маркиза закусила губы.
Принцесса продолжала:
- Так вы заставили нас бежать из Шантильи, заставили нас проехать полтораста лье, и для чего? Чтобы принять оскорбление от жителей Бордо!
- То, что вы изволите принимать за оскорбление, есть почесть. Что может быть лестнее для принцессы Конде, как знать, что ее принимают, а не других…
- Так жители Бордо не примут двух герцогов?
- Они примут только ваше высочество.
- Но что могу я сделать одна?
- Все-таки извольте въехать в город, потом ворота уже будут отворены, и все другие въедут за вами.
- Мы не можем обойтись без герцогов.
- И я то же думаю, а через две недели и парламент будет думать то же. Бордо не принимает вашей армии, потому что боится ее, но через две недели призовет ее для своей защиты. Тогда у вас будет двойная заслуга: вы два раза исполните просьбу жителей Бордо, и тогда, будьте спокойны, они все, от первого до последнего, будут готовы умереть за вас.
- Так город Бордо в опасности? - спросила маркиза.
- В большой опасности, - отвечал Лене, - вот почему необходимо занять его. Бордо может не принять нас, не изменив законам чести, пока нас там нет. Когда мы там будем, он не сможет выгнать нас, не покрывшись стыдом.
- А кто же угрожает городу?
- Король, королева, Мазарини. Королевские войска пополняются рекрутами; враги наши занимают позиции. Остров Сен-Жорж (он только в трех лье от Бордо) получил подкрепление войском, припасами, туда назначен новый комендант. Жители Бордо попробуют взять остров и, разумеется, будут разбиты, потому что им придется драться с лучшими войсками короля. Когда их порядочно разобьют и поколотят, как должно быть с горожанами, которые хотят представлять солдат, они станут звать на помощь и герцога Бульонского, и Ларошфуко. Тогда, ваше высочество, вы предложите условия парламенту, потому что оба герцога в ваших руках.
- Но не лучше ли постараться переманить на нашу сторону этого нового коменданта, прежде чем жители Бордо будут разбиты и упадут духом?
- Если вы будете в Бордо, когда их разобьют, так вам нечего бояться, что же касается до коменданта, то его никак нельзя подкупить.
- Нельзя? Почему?
Потому что он личный враг вашего высочества.
- Мой личный враг?
- Да.
- Почему?
- Он никогда не простит вам обмана, которого был жертвою в Шантильи. О, кардинал Мазарини не так глуп, как вы воображаете, хотя я беспрестанно твержу вам противное. И вот вам доказательство: он назначил на остров Сен-Жорж, то есть в лучшую здешнюю крепость, угадайте кого?
- Я уже сказала вам, что ничего не знаю об этом человеке.
- Того капитана, над которым вы так смеялись. Который по непостижимой неловкости выпустил ваше высочество из Шантильи.