Герцогиня, улыбаясь, посмотрела на Эрнотона.

    - Никто не мог бы лучше ответить на мой коварный вопрос, - сказала она. - Должна признаться, вы остроумный человек.

    - Я не вижу ничего остроумного в том, что я имел честь сказать вам, сударыня, - ответил Эрнотон.

    - В конце концов, сударь, - нетерпеливо молвила герцогиня, - я ясно вижу одно: вы ничего не хотите сказать о себе. Но не думаете ли вы, что при желании нетрудно узнать ваше имя или, вернее, кто вы?..

    - Несомненно, сударыня, но вы это узнаете не от меня.

    - Он всегда прав, - сказала герцогиня, устремив на Эрнотона взор, который доставил бы огромное удовольствие молодому человеку, если бы он понял его скрытый смысл.

    Эрнотон поклонился и попросил у герцогини разрешения удалиться.

    - И это все, сударь, что вы хотели мне сказать? - спросила герцогиня.

    - Я выполнил свой долг, - ответил Эрнотон, - и мне остается выразить глубочайшее почтение вашей светлости.

    Когда дверь за ним закрылась, герцогиня сказала, топнув ногой:

    - Мейнвиль, прикажите проследить за этим молодым человеком!

    - Невозможно, сударыня, - ответил тот, - все наши люди поставлены на ноги; я сам жду событий: сегодня не такой день, чтобы делать что-нибудь, кроме того, что мы решили раньше.

    - Вы правы, Мейнвиль, я сошла с ума, но потом…

    - О, потом - другое дело, сударыня.

    - Да, мне он тоже показался подозрительным, как и брату.

    - Во всяком случае, - возразил Мейнвиль, - он честный юноша, а честные люди сейчас редкость. Нам повезло: неизвестный нам человек падает с неба, чтобы сослужить такую службу!

    - Но по крайней мере проследите за ним позже, Мейнвиль.

    - Надеюсь, сударыня, - ответил Мейнвиль, - нам скоро не будет необходимости следить за кем бы то ни было.

    - Вы правы, Мейнвиль, я потеряла голову.

    - Полководцу вроде вас, сударыня, дозволяется быть озабоченным накануне решающей битвы.

    - Да, наступила ночь, Мейнвиль, а Валуа вернется из Венсена ночью.

    - Еще рано, сударыня, нет восьми часов, да и наши солдаты не прибыли.

    - Это надежные люди?

    - Проверенные, сударыня.

    - Каким образом они прибудут?

    - Поодиночке, как случайные путники.

    - Сколько человек вы ждете?

    - Пятьдесят; этого более чем достаточно: ведь, кроме того, у нас имеется две сотни монахов, стоящих, пожалуй, побольше, чем солдаты.

    - Как только наши люди прибудут, вы выстройте монахов на дороге.

    - Они уже предупреждены, сударыня; они загородят дорогу, ворота монастыря будут открыты, и наши люди втолкнут в них карету.

    - Мейнвиль, мой бедный брат просит прислать лекаря; лучшим лекарством для Майена будет прядь волос с головы Валуа, и человек, который отвезет ему этот подарок, будет хорошо встречен.

    - Через два часа, сударыня, гонец поскачет к нашему дорогому герцогу. Он уехал из Парижа как беглец, а вернется как триумфатор.

    - Еще одно слово, Мейнвиль, - сказала герцогиня. - Наши друзья предупреждены?

    - Какие друзья?

    - Члены лиги.

    - Боже упаси, сударыня! Предупредить буржуа - это значит бить в набат с колокольни собора Парижской богоматери. Когда пленник будет надежно заперт в монастыре, мы, ничем не рискуя, раструбим повсюду: Валуа в наших руках!

    - Хорошо, вы ловкий и осторожный человек, Мейнвиль! Известно ли вам, что никогда ни одна женщина не предприняла и не завершила дела, подобного тому, о котором мечтаю я?

    - Я это хорошо знаю, сударыня, и потому трепещу, давая вам советы.

    - Прежде всего прикажите убить двух болванов, которые ехали по обеим сторонам кареты, это даст нам возможность рассказывать о событии так, как будет выгоднее для нас.

    - Убить этих бедняков! - сказал Мейнвиль. - Вы считаете, что это необходимо, сударыня?

    - Например, Луаньяка?.. Нечего сказать, потеря!

    - Это доблестный воин.

    - Негодяй, сделавший себе карьеру; точно так же, как другой верзила, который ехал слева, - чернявый, со сверкающими глазами.

    - Ну, этого мне не так жаль, я его не знаю; но согласен с вами, сударыня, у него пренеприятный вид.

    - Значит, вы отдаете его мне? - спросила, смеясь, герцогиня.

    - Охотно, сударыня.

    - Нам известно, Мейнвиль, что вы человек добродетельный. К этому делу вы не будете иметь никакого касательства - оба телохранителя короля падут, защищая его. Но я поручаю вашему вниманию молодого человека.

    - Какого молодого человека?

    - Который только что был здесь. Посмотрите, действительно ли он ушел, не шпион ли это, подосланный нашими врагами?

    Мейнвиль подошел к балкону, приоткрыл ставни и высунулся наружу, стараясь что-нибудь разглядеть.

    - Какая темнота!

    - Чем темнее ночь, тем для нас лучше. Бодритесь, генерал.

    - Да, но мы ничего не увидим.

    - Бог, чье дело мы защищаем, видит за нас, Мейнвиль.

    Мейнвиль, по всей вероятности, не был так уверен, как госпожа де Монпансье в том, что бог помогает людям в подобных вещах. Он снова стал вглядываться во мрак.

    - Видите ли вы кого-нибудь? - спросила герцогиня, потушив из предосторожности свет.

    - Нет, слышу только конский топот.

    - Это они, Мейнвиль. Все идет хорошо.

    И герцогиня мельком взглянула, висят ли у ее пояса знаменитые золотые ножницы, которым предстояло сыграть в истории такую большую роль.

    Эрнотон вышел из дворца опечаленный, но совесть его была спокойна. Ему повезло: он признался в любви принцессе крови, а затем последовала важная беседа, благодаря которой она сразу забыла об этом признании, но не настолько, впрочем, чтобы оно не сослужило ему службы впоследствии.

    Эрнотону повезло и в том, что он не предал ни короля, ни господина де Майена и сам себя не погубил. Теперь оставалось поскорее возвратиться в Венсен и сообщить обо всем королю. А затем лечь и поразмыслить.

    Размышлять - высшее счастье для людей действия, единственный отдых, который они себе разрешают.

    Поэтому, едва очутившись за воротами Бель-Эба, Эрнотон пустил своего коня вскачь. Но не успел он проехать и сотни шагов, как был остановлен.

    Какие-то всадники устремились на него с обеих сторон, так что он оказался окруженным, и в грудь ему направлено было около полудюжины шпаг и столько же пистолетов и кинжалов.

    - Ого! - сказал Эрнотон. - Грабят на дороге в одном лье от Парижа. Ну и порядки! У короля никуда не годный прево. Надо посоветовать, чтобы он сменил его.

    - Молчать! - произнес чей-то как будто знакомый голос. - Вашу шпагу, оружие, да поживей!

    Один из всадников взял под уздцы лошадь Эрнотона, два других отобрали у него оружие.

    - Черт! Ну и ловкачи! - пробормотал Эрнотон. Затем он обратился к тем, кто его задержал: - Господа, сделайте милость и объясните…

    - Э, да это господин де Карменж! - сказал самый расторопный из напавших, отобравший у него шпагу.

    - Господин де Пенкорнэ! - вскричал Эрнотон. - Не благовидным же делом вы тут занимаетесь…

    - Я сказал - молчать! - повторил в нескольких шагах от них тот же громкий голос. - Отвести его в караульное помещение!

    - Но, господин де Сент-Малин, - возразил Пардикка де Пенкорнэ, - человек, которого мы задержали…

    - Ну?

    - Это наш товарищ, Эрнотон де Карменж.

    - Эрнотон здесь! - вскричал Сент-Малин, побледнев от ярости. - Что он тут делает?

    - Добрый вечер, господа, - спокойно сказал Карменж, - признаюсь, я и не думал, что попаду в такое хорошее общество.

    Сент-Малин не мог произнести ни слова.

    - Я, видимо, арестован, - продолжал Эрнотон. - Ведь не грабить же вы меня собрались?

    - Вот незадача… - проворчал Сент-Малин. - Что вы делаете тут на дороге?

    - Если бы я задал вам тот же вопрос, вы ответили бы мне, господин де Сент-Малин?

    - Нет.

    - Примиритесь же с тем, что и я промолчу.

    - Значит, вы не хотите сказать, что вы делали на дороге?

    Эрнотон улыбнулся, но не ответил.

    - И куда направляетесь, тоже не скажете?

    Молчание.

    - В таком случае, сударь, - сказал Сент-Малин, - я вынужден поступить с вами, как с первым встречным.

    - Пожалуйста, милостивый государь. Но предупреждаю, что вам придется держать ответ за все, что вы делаете.

    - Перед господином де Луаньяком?

    - Берите выше.

    - Перед господином д'Эперноном?

    - Еще выше.

    - Ну что ж, мне даны указания, и я отвезу вас в Венсен.

    - В Венсен? Отлично! Я туда и направлялся, сударь!

    - Очень счастлив, сударь, - ответил Сент-Малин, - что эта небольшая поездка соответствует вашим намерениям.

    Два человека с пистолетами в руках завладели пленником и подвели его к двум другим, стоявшим на расстоянии пяти шагов от них. Те двое сделали то же самое - таким образом, Эрнотон не расставался со своими товарищами до караульной башни.

    Во дворе замка он увидел пятьдесят обезоруженных всадников, понурых и бледных, - они оплакивали свою неудачу, ожидая печальной развязки.

    Всех этих людей захватили наши Сорок пять, начав таким образом свою деятельность. При этом они применяли и хитрость и силу: то объединялись в количестве десяти человек против двоих или троих, то с любезными словами подъезжали к всадникам, которые казались им опасными противниками, и внезапно наводили на них пистолет.

    Поэтому дело обошлось без кровопролития, без крика, а когда один из вождей лигистов схватился за кинжал и хотел было закричать, ему заткнули рот, и Сорок пять бесшумно захватили его с ловкостью корабельной команды, тянущей канат.

    Все это очень обрадовало бы Эрнотона, если бы он понимал, что происходит вокруг.

    Однако, разобравшись, кто такие пленники, к которым его причислили, он обратился к Сент-Малину:

    - Милостивый государь, я вижу, что вас предупредили, насколько важно данное мне поручение, и что в качестве любезности вы распорядились дать мне провожатых. Вы были совершенно правы: меня ждет сам король, и я должен сообщить ему очень важные сведения. Я буду иметь честь доложить королю, что вы предприняли для пользы дела, позаботившись обо мне.

    Сент-Малин вспыхнул до корней волос. Но, как человек не глупый, он понял, что Эрнотон говорит правду. С де Луаньяком и д'Эперноном шутки были плохи. Поэтому он ответил:

    - Вы свободны, господин Эрнотон. Очень, рад, что оказался вам полезен.

    Эрнотон быстро поднялся по лестнице, которая вела в покои короля.

    Следя за ним глазами, Сент-Малин увидел, что на полпути господина де Карменжа встретил Луаньяк, сделавший ему знак идти дальше.

    Сам Луаньяк сошел вниз, чтобы присутствовать при обыске пленных.

    При виде пятидесяти арестованных он решил, что дорога на Париж свободна: ведь время, когда лигисты должны были съехаться в Бель-Эба, уже истекло. Никакая опасность не подстерегает, следовательно, короля на его пути в Париж.

    Но Луаньяк не принял во внимание монастырь Святого Иакова, не подумал о мушкетах и пищалях преподобных отцов.

    Зато д'Эпернон отлично знал о них из сообщения Пу-лена. И когда Луаньяк доложил начальнику: "Сударь, дорога свободна!"

    Д'Эпернон ответил ему:

    - Хорошо. Король повелел, чтобы Сорок пять построились тремя отрядами: один впереди, два других по бокам кареты. Всадники должны держаться как можно ближе друг к другу, чтобы возможные выстрелы не задели кареты.

    - Слушаюсь, - сказал Луаньяк со свойственной ему солдатской невозмутимостью.

    - А у монастыря, сударь, прикажите еще теснее сомкнуть ряды.

    Их разговор был прерван шумом на лестнице.

    Это спускался готовый к отъезду король; за ним следовало несколько дворян. Среди них Сент-Малин узнал Эрнотона.

    - Господа, - спросил король, - мои храбрые Сорок пять в сборе?

    - Так точно, государь, - ответил д'Эпернон, указывая на группу всадников в воротах.

    - Распоряжения отданы?

    - Да, государь.

    - В таком случае, едем, - промолвил его величество.

    Луаньяк велел дать сигнал "по коням".

    Произведенная тихим голосом перекличка показала, что все Сорок пять налицо.

    Рейтарам было поручено стеречь людей Мейнвиля и герцогини. Король сел в карету и положил возле себя обнаженную шпагу.

    Господин д'Эпернон произнес свое "тысяча чертей" и лихим жестом проверил, легко ли его шпага вынимается из ножен.

    На башне пробило девять. Карета и ее конвой тронулись.

    Через час после отъезда Эрнотона господин де Мейнвиль все еще стоял у окна. Но теперь он был уже не так спокоен, а главное, подумывал о боге, ибо видел, что от людей помощи не будет.

    Ни один лигист не появился: лишь изредка доносился с дороги топот коней, галопом мчавшихся в сторону Вен-сена.

    Заслышав его, господин де Мейнвиль и герцогиня пытливо вглядывались в ночной мрак, но топот затихал, и вновь наступала тишина.

    Все это так взволновало Мейнвиля, что он велел одному из людей герцогини выехать верхом на дорогу и расспросить первый же кавалерийский взвод, который ему повстречается.

    Гонец не возвратился.

    Видя это, нетерпеливая герцогиня послала другого, но он тоже не вернулся.

    - Мейнвиль, что, по-вашему, могло случиться? - спросила герцогиня.

    - Я сам поеду, и мы все узнаем, сударыня.

    И Мейнвиль направился было к двери.

    - Я вам запрещаю уходить! - вскричала, удерживая его, герцогиня. - А кто же останется со мной? Нет, нет, Мейнвиль, останьтесь! Когда речь идет о такой важной тайне, возникают всякие опасения. Но, по правде говоря, план был так хорошо обдуман и держался в столь строгом секрете, что должен удаться.

    - Девять часов, - сказал Мейнвиль скорее в ответ на собственные мысли, чем на слова герцогини. - Э, вот и монахи выходят из монастыря и выстраиваются вдоль стен; может быть, они получили какие-нибудь известия?

    - Тише, слушайте! - вскричала вдруг герцогиня.

    Издали донесся заглушённый расстоянием грохот, похожий на гром.

    - Конница! - воскликнула герцогиня. - Его везут, везут сюда! - И, перейдя, по своему пылкому характеру, от жесточайшей тревоги к неистовой радости, она захлопала в ладоши и закричала: - Он у меня в руках!

    Мейнвиль прислушался.

    - Да, - сказал он, - это едет карета и скачут верховые. - И он во весь голос скомандовал: - За ворота, святые отцы, за ворота!

    Высокие решетчатые ворота аббатства тотчас же распахнулись, и из них вышли в боевом порядке сто вооруженных монахов во главе с Борроме.

    Они выстроились поперек дороги.

    Тут послышался громкий крик Горанфло:

    - Подождите меня, да подождите же! Мне необходимо возглавить братию, чтобы достойно встретить его величество.

    - На балкон, ваше преосвященство, на балкон! - закричал Борроме. - Вы же знаете, что должны возвышаться над нами! В писании сказано: "Ты возвысишься над ними, яко кедр над иссопом".

    - Верно, - сказал Горанфло, - верно; я и забыл, что сам выбрал это место. Хорошо, что вы мне напомнили об этом, брат Борроме, очень хорошо.

    Борроме тихим голосом отдал какое-то приказание, и четыре брата, якобы для того, чтобы оказать почет настоятелю, отвели достойного Горанфло на балкон.

    Вскоре дорога осветилась факелами, и герцогиня с Мейнвилем увидели блеск кирас и шпаг.

    Уже не владея собой, она закричала:

    - Спускайтесь вниз, Мейнвиль, и приведите мне его связанного, под стражей!

    - Да, да, сударыня… - ответил он, думая о другом. - Меня беспокоит одно обстоятельство.

    - Что такое?

    - Я не слышал условного сигнала.

    - А к чему сигнал, раз король в наших руках?

    - Я не вижу нашего офицера.

    - А я вижу.

    - Где?

    - Вон то красное перо.

    - Это же господин д'Эпернон со шпагой в руке.

    - Ему оставили шпагу?

    - Разрази меня гром, он командует…

    - Нашими?

    - Нет же, сударыня, это не наши.

    - Вы с ума сошли, Мейнвиль!

    В ту же минуту Луаньяк во главе первого отряда Сорока пяти взмахнул шпагой и крикнул:

    - Да здравствует король!