- Ее величество, - ответил паж, - пошла проведать мадемуазель де Монморанси, которая, говорят, тяжело больна.

    - Бедняжка Фоссез! - сказал Генрих. - Но какое у королевы доброе сердце!.. Идем ужинать, Шико, идем.

    Ужин прошел очень весело; Генрих отбросил все докуки, все тревоги, а в таком расположении духа он был приятнейшим сотрапезником.

    Что касается Шико, то он постарался скрыть смутное беспокойство, которое охватило его при появлении испанского посла и еще усилилось при раздаче золота нищим.

    Генрих пожелал отужинать наедине с куманьком Шико. При дворе короля Генриха III он всегда питал слабость к Шико, довольно обычную слабость умного человека к другому умному человеку. Шико со своей стороны издавна относился с симпатией к королю Наваррскому.

    Король пил не пьянея и умел увлекать за собою собутыльников. Однако у господина Шико голова была крепкая, а Генрих Наваррский уверял, что привык пить местные вина, как молоко.

    Трапеза была приправлена любезностями, которые без конца говорили друг другу собутыльники.

    - Как я вам завидую, - сказал королю Шико, - какой у вас приятный двор и веселая жизнь, государь! Сколько добродушных лиц я вижу в этом славном доме и как благоденствует прекрасная Гасконь!

    Генрих откинулся на спинку кресла и, смеясь, погладил бороду.

    - Да, да, не правда ли? - молвил он. - Утверждают, однако, что я царствую главным образом над подданными женского пола.

    - Да, государь, и это меня удивляет.

    - Почему, куманек?

    - Потому, государь, что в вас гнездится беспокойный дух, присущий великим монархам.

    - Ты ошибаешься, Шико, - сказал Генрих. - Лени во мне больше, чем беспокойства, доказательство тому - вся моя жизнь.

    - Благодарю за честь, государь, - ответил Шико, осушая стакан до последней капли, ибо король следил за ним острым взглядом, читавшим, казалось, самые потаенные его мысли.

    - Я хочу получить Кагор, это верно, - проговорил король, - но лишь потому, что он тут, рядом. Я честолюбив, пока сижу в кресле. Стоит мне встать, и я уже ни к чему не стремлюсь.

    - Клянусь богом, государь, - ответил Шико, - ваше стремление заполучить то, что находится под рукой, очень напоминает Цезаря Борджиа:^[52] он составил свое королевство, беря город за городом, и утверждал, что Италия - артишок, который едят по листочкам.

    - Этот Цезарь Борджиа, сдается мне, куманек, был не такой уж плохой политик, - сказал Генрих.

    - Да, но опасный сосед и плохой брат.

    - Уж не сравниваете ли вы меня, гугенота, с сыном папы? Осторожнее, господин посол!

    - Государь, я ни с кем не стал бы вас сравнивать.

    - Почему?

    - Потому что, на мой взгляд, каждый, кто сравнит вас с кем-либо, ошибется. Вы, государь, честолюбивы.

    - Странное дело, - заметил Генрих, - вот человек, который изо всех сил старается заставить меня к чему-то стремиться!

    - Упаси боже, государь! Как раз наоборот, я всем сердцем желаю, чтобы ваше величество ни к чему не стремились.

    - Послушайте, Шико, - сказал король, - вам ведь не зачем торопиться в Париж?

    - Незачем, государь.

    - Ну так проведите со мной несколько дней.

    - Если ваше величество оказывает мне такую честь, я с величайшей охотой проведу у вас неделю.

    - Неделю? Отлично, куманек: через неделю вы будете знать меня, как родного брата. Выпьем, Шико.

    - Государь, мне больше не хочется пить, - сказал Шико, отказываясь от попытки напоить короля, на что сперва покушался.

    - В таком случае, куманек, я вас покину, - сказал Генрих. - Не к чему сидеть за столом без дела. Выпьем, говорю я вам!

    - Зачем?

    - Чтобы крепче спать. Здешнее винцо нагоняет такой сладкий сон… Любите вы охоту, Шико?

    - Не слишком, государь. А вы?

    - Я просто обожаю ее, с тех пор как жил при дворе короля Карла Девятого.

    - А почему вы спрашиваете, ваше величество, люблю ли я охоту?

    - Потому что завтра у меня охота, и я намерен взять вас с собой.

    - Государь, для меня это большая честь, но…

    - Э, куманек, будьте покойны: эта охота будет радостью для глаз и для сердца каждого военного. Я хороший охотник и хочу, чтобы вы, черт побери, видели меня в самом выгодном свете. Вы же говорили, что хотите меня получше узнать?

    - Признаюсь, государь, это мое величайшее желание.

    - Хорошо. Значит, мы договорились? А вот и паж; нам помешали.

    - Что-нибудь важное, государь?

    - Какие могут быть дела, когда я сижу за столом? Вы, дорогой Шико, просто удивляете меня: вам все представляется, будто вы при французском дворе. Шико, друг мой, знайте одно: в Нераке после хорошего ужина ложатся спать.

    - А этот паж?..

    - Да разве паж докладывает только о делах?

    - Я понял, государь, и иду спать.

    Шико встал, король последовал его примеру и взял своего гостя под руку. Шико показалась подозрительной поспешность, с которой его выпроваживали, и он решил выйти из кабинета как можно позже.

    - Ого! - сказал он, шатаясь. - Странное дело, государь!

    Король улыбнулся:

    - Что случилось, куманек?

    - Помилуй бог, у меня голова кружится. Пока я сидел, все шло отлично, а когда встал… брр!

    - Шико, друг мой, - сказал Генрих, стараясь удостовериться, действительно ли Шико пьян или только притворяется, - по-моему, лучшее, что ты можешь сделать, - это отправиться спать.

    - Да, государь. Спокойной ночи.

    - Спокойной ночи, Шико. До завтра!

    - Да, государь. Ваше величество вполне правы: лучшее - это пойти спать.

    И Шико разлегся на полу.

    Видя, что его собутыльник решительно не желает уходить, Генрих бросил быстрый взгляд на дверь. Каким беглым ни был этот взгляд, Шико его уловил.

    - Ты так пьян, бедняга Шико, что принял половики моего кабинета за постель.

    - Шико человек военный. Шико это безразлично.

    - Помилуй бог, - вскричал Генрих, - как это тебя сразу развезло, куманек! Да убирайся ты, черт побери, или ты не понимаешь, что она ждет!

    - Она? - сказал Шико. - Кто такая?

    - Э, черт возьми, женщина, которая ко мне пришла и стоит там за дверью.

    - Женщина! Что же ты сразу не сказал, Анрике!.. Ах, простите, - спохватился Шико, - я думал… думал, что говорю с французским королем. Он меня, видите ли, совсем избаловал, добряк Анрике… Что ж вы сразу не сказали, сударь? Я ухожу.

    - Ну и прекрасно. Ты настоящий рыцарь, Шико.

    Шико встал и, пошатываясь, направился к двери.

    - Прощай, друг мой, прощай, спи хорошенько.

    Шико открыл дверь.

    - В галерее ты найдешь пажа. Он проводит тебя в опочивальню. Ступай.

    - Благодарю вас, государь.

    И Шико вышел, отвесив такой низкий поклон, на какой был способен выпивший человек.

    Но едва дверь за ним закрылась, все следы опьянения исчезли. Он сделал шага три, а затем вернулся и приставил глаз к широкой замочной скважине.

    Генрих уже открыл противоположную дверь, но вместо женщины вошел мужчина.

    Как только этот человек снял шляпу, Шико узнал благородные и строгие черты Дюплесси-Морне, сурового и бдительного советника короля Наваррского.

    - О, черт! - пробормотал Шико. - Этот человек, наверно, помешал королю больше, чем я.

    Но при появлении Дюплесси-Морне лицо Генриха просияло от радости. Он пожал вновь прибывшему руки, пренебрежительно оттолкнул накрытый стол и усадил Морне подле себя.

    Король, видимо, с нетерпением ждал первых слов своего советника. Но прежде всего он подошел к двери и закрыл ее на задвижку, проявляя осмотрительность, которая заставила Шико серьезно призадуматься.

    Затем Генрих устремил пылающий взор на карты, планы и письма, которые передавал ему министр, и принялся писать и делать пометки на географических картах.

    - Так вот как проводит ночи Генрих Наваррский! - прошептал Шико. - Помилуй бог, если все они такие, - Генрих Валуа рискует провести немало скверных минут.

    Тут он услышал за спиной шаги. Это был паж, ожидавший его по приказу короля.

    Боясь, как бы его не застали за подглядыванием, Ши-ко выпрямился во весь свой рост.

    - Следуйте, пожалуйста, за мной, - сказал ему д'Обиак.

    И он проводил Шико на третий этаж, где для гостя была приготовлена опочивальня.

    У Шико не оставалось больше сомнений. Он расшифровал половину ребуса, именуемого королем Наваррским. Поэтому, вместо того чтобы лечь спать, он в мрачной задумчивости уселся на кровать. Луна, спускаясь к остроконечной крыше, словно из серебряного кувшина лила свой голубоватый свет на поля и реку.

    "Да, - думал Шико, - Генрих - настоящий король, Генрих - заговорщик. Этот дворец, парк, город - все служит очагом заговора. Генрих лукав, ум его граничит с гениальностью. Он поддерживает отношения с Испанией, страной коварных замыслов. Как знать - может быть, за его благородным ответом послу скрываются противоположные намерения, может быть, он подмигнул ему или подал другой знак, которого я из своего укрытия не заметил… Эти нищие - не более и не менее как переодетые дворяне. Искусно вырезанные золотые монеты - вещественный, осязаемый пароль. Генрих разыгрывает влюбленного безумца, а по ночам работает с Морне. Я увидел то, что должен был увидеть. У королевы Маргариты есть поклонники, и королю это известно. Он знает, кто они, и терпит их. Ведь он человек не военный, и ему нужны полководцы, а так как у него денег мало, приходится на многое закрывать глаза. Генрих Валуа сказал мне, что не может спать. Клянусь богом! Он хорошо делает, что не спит. К счастью, этот коварный Беарнец - добрый дворянин, которого бог наделил способностью к интригам, позабыв даровать ему силу и напористость. Говорят, Генрих боится мушкетных выстрелов, а когда его юношей взяли на войну, он не смог высидеть в седле более четверти часа… К счастью, - повторил про себя Шико, - ибо человек, искусный в интригах и к тому же сильный и смелый, может стать в наше время повелителем мира. Да, имеется еще герцог де Гиз, обладающий обоими качествами: и даром интриги, и сильной рукой. Но плохо для него то, что его мужество и ум всем известны, а Беарнца никто не опасается. Один я его разгадал".

    И Шико потер руки.

    "Что ж? - продолжал он. - Теперь, когда Генрих разгадан, мне здесь больше делать нечего. Поэтому, пока Король работает или спит, я потихоньку-полегоньку выберусь из города. Мало, думается мне, послов, которые могут похвастать, что за один день выполнили свою миссию. Я же это сделал. Итак, я выберусь из Нерака и, очутившись за его пределами, поскачу что есть духу в Париж".

    Приняв твердое решение незаметно оставить двор короля Наваррского, Шико приступил к укладке своего дорожного узла.

    Он постарался, чтобы вещей было как можно меньше, следуя тому правилу, что чем легче весишь, тем быстрее идешь.

    Самым тяжелым предметом багажа была, конечно, шпага.

    "Поразмыслим, сколько времени понадобится мне, - говорил про себя Шико, завязывая узелок, - чтоб доставить королю сведения о том, что я видел и чего, следовательно, опасаюсь… Два дня придется добираться до какого-нибудь города, откуда расторопный губернатор сумеет отправить курьеров, которые мчались бы во весь опор. Скажем, городом этим будет Кагор, которому король Паваррский справедливо придает такое большое значение. Там я отдохну, ибо выносливость человеческая имеет пределы. Не воображай, друг Шико, что ты выполнил свою миссию, - нет, болван, дело сделано наполовину, да и то еще неизвестно!"

    С этими словами Шико потушил свет и как можно тише открыл дверь. Но не успел он сделать и четырех шагов, как натолкнулся на какого-то человека.

    То был паж, лежавший на циновке за дверью.

    - Добрый вечер, господин Шико, добрый вечер! - сказал юноша.

    Шико узнал д'Обиака.

    - Добрый вечер, господин д'Обиак, - ответил он. - Пропустите меня, пожалуйста, я хочу прогуляться.

    - Вот как? Но разгуливать по ночам в замке не разрешается, господин Шико.

    - Почему это, господин д'Обиак?

    - Потому что король опасается воров, а королева - поклонников. Ведь по ночам разгуливают только воры да влюбленные.

    - Поверьте, дорогой господин д'Обиак, - сказал Шико с самой любезной улыбкой, - я не вор и не влюбленный. Я посол, и к тому же меня очень утомили и беседа по-латыни с королевой и ужин с королем. Пропустите же меня, друг мой, мне очень хочется прогуляться.

    - По городу, господин Шико?

    - О нет, по саду.

    - Вот беда, господин Шико, это запрещено еще строже.

    - Дружок мой, - сказал Шико, - хочу вас похвалить: для своего возраста вы весьма бдительны.

    Он стал шарить по карманам. Паж не спускал с него глаз.

    - Поройтесь у себя в памяти, милый друг, - сказал Шико, - и, бьюсь об заклад, вы обнаружите какую-нибудь прелестницу. Я попрошу вас накупить ей побольше лент и дать хорошую скрипичную серенаду.

    И Шико сунул пажу десять пистолей.

    - Сразу видно, господин Шико, - сказал паж, - что вы привыкли жить при французском дворе. Вы так обходительны, что вам ни в чем не откажешь. Хорошо, ступайте, только, пожалуйста, не шумите.

    Шико как тень выскользнул в коридор, из коридора на лестницу. Но, дойдя до прихожей, он нашел там офицера дворцовой стражи, который спал на стуле, заслоняя собою дверь. О том, чтобы выйти из дворца, нечего было и думать.

    - Ну и негодник этот паж! - прошептал Шико. - Он все знал, но не сказал мне ни слова.

    Шико осмотрелся, нет ли какого отверстия, через которое он мог бы выбраться наружу.

    Наконец он заметил то, что искал. Это было одно из тех сводчатых окон, которые называются импостами. Оно оставалось открытым, то ли для доступа свежего воздуха, то ли потому, что король Наваррский, хозяин не слишком рачительный, не позаботился вставить стекло.

    Но импост был непомерно узок. Поэтому, когда Шико просунул в него голову и одно плечо, он повис между небом и землей, не имея возможности податься ни вперед, ни назад.

    Положение усугублялось еще тем, что рукоять шпаги никак не проходила. Шико собрал все свои силы, проявил всю свою ловкость и под конец запустил руку за спину и вытащил шпагу из ножен. Шпага первая упала за окно, она зазвенела на каменных плитах, извиваясь, словно угорь. Шико проскользнул в окошко и последовал за шпагой; чтобы ослабить силу удара, он при падении уперся в землю.

    Поднявшись на ноги, Шико очутился лицом к лицу с каким-то солдатом.

    - Боже мой, уж не расшиблись ли вы, господин Шико? - спросил тот.

    Тронутый вниманием этого человека, Шико ответил:

    - Нет, друг мой, нисколько.

    - Какое счастье, - сказал солдат. - Пари держу, ни кто другой не выкинул бы подобной штуки, не раскроив себе черепа, господин Шико.

    - Но откуда, черт побери, ты знаешь мое имя? - удивился Шико.

    - Я видел вас сегодня во дворце и даже спросил: "Кто этот вельможа, который беседует с королем?" Мне ответили: "Это господин Шико".

    - Очень любезно с твоей стороны, - сказал Шико, - но я очень тороплюсь, друг мой, и, с твоего позволения…

    - Но из дворца ночью запрещено выходить.

    - Сам видишь, что я вышел.

    - Но вы возвратитесь обратно, господин Шико.

    - Ну нет!

    - Будь я не солдат, а офицер, я спросил бы вас, почему вы вышли таким путем, но это не мое дело. Мое дело - вернуть вас обратно. А потому возвращайтесь, господин Шико, прошу вас.

    Солдат произнес эту просьбу так выразительно, что Шико был тронут. Он порылся в кармане и извлек оттуда десять пистолей.

    - Ты, друг мой, верно, понимаешь, что раз мое платье пострадало оттого, что я вылез в окно, ему придется еще хуже, если я полезу обратно. Поэтому пропусти меня, друг мой, дай мне сходить к портному.

    Он сунул ему в руку десять пистолей.

    - В таком случае проходите скорей, господин Шико. - И солдат положил деньги в карман.

    Шико очутился на улице и, оглядевшись, нашел нужное направление.

    Ночь, лунная и безоблачная, не слишком способствовала побегу. Шико пожалел о туманах Франции, благодаря которым ночью в Париже прохожие на расстоянии четырех шагов не различают друг друга. Вдобавок его подбитые гвоздями сапоги звенели на булыжниках мостовой, как лошадиные подковы.

    Злополучный посол не успел завернуть за угол, как ему повстречался патруль.

    - Добрый вечер, господин Шико, - сказал командир патруля, в знак приветствия сделав шпагой на караул. - Не разрешите ли проводить вас до дворца? У вас такой вид, словно вы заблудились.