- Ты делал анализ мочи? Сахара и альбумина нет? Удельный вес в норме?
Шабо надел пиджак, и они уселись за столом друг против друга.
- У тебя не было гриппа или какого-либо вирусного заболевания? Прости, что я об этом спрашиваю, но ведь ты наверняка сам об этом думал.
Он разжег трубку, немного помолчал.
- Да, а как поживает маленькая девочка, которую ты ко мне приводил?
- Как раз сегодня вечером я узнал, что она вот-вот станет звездой экрана.
- Если мне не изменяет память, у тебя есть еще одна дочь?
- И дочь, и шестнадцатилетний сын, который отказался держать экзамены на бакалавра.
Шабо почувствовал подвох и решил не попадаться на удочку. Он был в восторге от собственной проницательности.
- У жены все в порядке?
- Она молодеет.
- В клинике все идет нормально?
- Там все даже слишком хорошо.
Если нужно, он может и сплутовать.
- Я хорошо понимаю, что сегодняшний случай встревожил тебя. Я-то думаю, вряд ли он повторится, разве что ты, будучи человеком впечатлительным, поддашься самовнушению. Сколько времени ты не был в отпуске?
- Полтора года.
- А сколько отдыхал?
- Неделю.
- С семьей?
Он заколебался, но решил обойтись без подробностей:
- У нас каждый отдыхает сам по себе.
- Для тебя так даже лучше. Но неделя - это слишком мало. Ты замечал у себя еще какие-то недомогания?
Шабо отрицательно покачал головой. Взаимопонимания не получалось, и только по его вине, потому что он намеренно не подпускал к себе, это становилось почти игрой.
- Ты решительно отказываешься от пива? Тогда позволь, я налью себе.
Он пошел за бутылкой в кухню, и Шабо услышал негромкий разговор - несомненно с женщиной, в комнате рядом с гостиной.
Барнакль не носил обручального кольца, продолжал вести богемный образ жизни, как прежде в Латинском квартале, и, несомненно, по-прежнему менял своих подруг когда ему заблагорассудится.
Вернувшись, он сказал:
- Будь ты обычный пациент, я посоветовал бы тебе сделать электроэнцефалограмму. Для этого пришлось бы прийти ко мне в больницу - здесь нет ни аппарата, ни ассистентки. Безусловно, ты не эпилептик, ты бы узнал об этом первый. А вот есть ли другие поражения…
Он отстранил его жестом, сел, держа в руке бокал с пивом:
- Я мог бы предложить тебе тесты… Ты ведь помнишь тест Кателя - нас еще заставляли без конца ставить его умственно отсталым? Разумеется, это не твой случай… Не представляю себе также, как бы ты играл в детские игры по тесту Роршаха… Дурацкие трюки… В них не больно-то верят, но пользуются - просто потому, что ими напичканы все научные труды… А все же бывает, что они наводят тебя на неожиданный след… И не похоже, что для тебя годится тест Мира… Помнишь такой? Или забыл?
Должно быть, мы оба со стороны выглядим довольно глупо… Прошу тебя - проведи на листе бумаги линии: сверху вниз, снизу вверх, слева направо, в обратном направлении - сначала с открытыми глазами, потом с закрытыми… Предполагается, что при сравнении этих линий выявляют эгоципетную тенденцию пациента, благодаря чему можно определить степень его агрессивности… Ты как - агрессивен?
Он засмеялся и отхлебнул пива:
- Видишь ли, беда с людьми вроде тебя - слишком вы много знаете, с вами все тесты идут насмарку. Если я ставлю вопрос - ты ясно видишь, какие умозаключения я могу вывести из твоего ответа. Что, разве не так?
- Разумеется, так.
- Следовательно, ты постараешься дать такой ответ, чтобы я вывел нужное тебе заключение. Тебе в твоей специальности везет куда больше. Даже если женщины пытаются тебе лгать, ты располагаешь конкретными доказательствами.
- Бывает, что они обманывают и меня.
- Ну, разве что ненадолго. Я колеблюсь между двумя советами, которые мне хочется тебе дать, хотя знаю заранее, что ты не примешь ни тот ни другой.
- Все равно, говори.
Теперь Шабо уверился, что его друг ничего не понял.
Он думает, что это обычный случай, который со временем можно излечить. Ему даже в голову не приходит, что через несколько часов наступит кризис.
- Первый совет. Завтра же утром ты садишься в поезд или в самолет, предпочтительнее - с хорошенькой женщиной, и проводишь несколько недель где угодно - в Венеции, в Неаполе, в Испании или в Китае. Сам выберешь, какой климат тебе больше нравится. Никому не даешь адреса. В общем, устраиваешься так, чтобы тебя оставили в покое. Ну, конечно, ты на это не пойдешь. Я уже привык к таким, как ты. Никогда еще не встречал человека, который может допустить, что без него обойдутся, что его присутствие не такая уж необходимость и что от его отъезда не перевернется мир. Ты ведь из таких, верно?
- Почти угадал.
- Итак - второй совет. Завтра с утра ты приходишь ко мне на работу, и мы делаем серию анализов, рентгеноскопии, тестов, всей этой ерундистики.
После чего, когда ты совершенно успокоишься, ты будешь заходить ко мне сюда просто поболтать с глазу на глаз, два-три раза в неделю, как это было с твоей дочкой. Или для этого ты вряд ли найдешь время?
Тон его голоса изменился, как изменилось выражение глаз за толстыми стеклами. Если с виду он по-прежнему остался участливым, славным парнем, немного скептиком, то теперь в нем чувствовался как бы настоятельный призыв и молчаливое обещание, что он все поймет и все примет.
- Не отвечай сразу… Ты нуждаешься в незамедлительном отдыхе - это просто бросается в глаза, и сколько бы я ни повторял одно и то же, вряд ли для тебя в этом будет что-то новое… А вот насколько это серьезно…
Пока, думаю, причин для опасений нет, хотя мне нужно узнать о тебе немного больше…
А как бы он заговорил, если бы знал, что у Шабо в кармане пистолет?
Отпустил бы он его с такой легкостью? Он даже не попытался удержать его.
Может, он и хотел расспросить Шабо поподробнее. Но, будучи другом и коллегой, не решился настаивать.
Когда Шабо встал, Барнакль спросил:
- Ты на машине?
- Нет.
- Я вызову такси.
- Поймаю на улице.
- В этот час они ходят редко.
Он решил вызвать такси по телефону, а это означало, что он не так уж спокоен за друга.
- Может, ты согласишься переночевать? - он указал на кушетку для пациентов.
Было "горячо", как говорят дети в известной игре. Еще несколько вопросов, несколько ответов - пусть самых осмотрительных, - и Барнакль не отпустит его.
Но Шабо еще чувствовал себя в силах вести тонкую игру; естественным жестом он закурил сигарету и непринужденно спросил, пока друг у телефона ждал ответа:
- Все еще не женат?
- И никогда не женюсь!
- Ты не переменился…
- Ну, разве что в этом… - Он провел рукой по голому черепу, покрытому коричневыми пятнами. - И в этом… - Он похлопал себя по выступающему животу. - Алло! Вы можете прислать такси на угол улицы Коленкур и Местр? Минутку… Ты поедешь прямо к себе? Ты по-прежнему живешь в Отейле?
Шабо солгал, сказав "да", и при этом испытал утонченную радость, что обманывает старого друга. В сущности, мысль посетить Барнакля - почти гениальная, заключительное звено в длинной цепи свидетельств. А что может быть сенсационнее, чем свидетельство психиатра? Он внутренне расхохотался.
- Что это тебя так развеселило? - спросил Барнакль, заметив, что Шабо улыбнулся.
- Так, ничего… Вспомнилось…
Он испугался, что чуть не выдал себя, потому что Барнакль нахмурился.
Чтобы как-то объяснить свое неожиданное веселье, он тут же нашелся:
- Я подумал о двух женщинах, которых только что встретил у своего шурина, это две американки, мать и дочь… Впрочем, долго рассказывать, а тебя, я думаю, ждут…
Он поспешил уйти, он не был уверен, что не проговорится. Его так и подмывало бросить Барнаклю вызов, сказать слишком много, но все же недостаточно для разгадки - пусть его мечется от одного решения к другому.
Он чуть было не ввязался в опасную игру, причем с таким человеком, которому хватило бы обмолвки, даже взгляда… Поэтому он избегал смотреть на него.
- Зайду на днях, если только мои пациентки не пустятся наперебой рожать…
- Я всегда дома после полудня и почти всегда - вечерами.
Дверь была открыта. Рука потянулась к кнопке лифта.
Он мог еще рассказать. Потом все будет кончено. Он будет предоставлен самому себе. И ничто больше ему не поможет. Он понимал это и жалел себя.
Лифт поднимался, но никто не обязывает его входить в лифт, как никто не обязывает садиться в такси, ждущее у парадной.
- Постарайся хотя бы побольше отдыхать. Возможно, у тебя и нет ничего серьезного, но может быть, это сигнал…
И в итоге - красная вспышка! Конец пробега! А дальше - ничего! Дыра…
- Спасибо тебе, старина…
Барнакль, желая расстаться на веселой ноте, прошептал, с комическим отчаянием глядя на свое брюхо:
- К сожалению, не могу тебе сказать: услуга за услугу!
Взгляд его погрустнел. Он оставался на площадке, пока лифт не опустился и не захлопнулась дверь парадной.
В такси Шабо не знал, какой адрес назвать. Он никуда не собирался.
Наконец он бросил наудачу:
- Сиамская улица…
Но вряд ли он туда доедет. Остановится где-нибудь по дороге. У Барнакля он растерял последние крохи душевных сил. Легкость мысли и проницательность испарились. Он даже ни о чем не думал, хотя еще час назад, перед кинотеатром, способен был с точностью восстановить события двадцатилетней давности.
Он поглаживал пистолет в кармане - единственная радость, которая ему осталась.
Все же он узнал бульвар Курсель; в доме шурина еще светились окна.
Его машина стояла теперь в первом ряду. Он постучал в стекло шоферу.
- Остановите здесь.
- Я думал, что довезу вас до Отейля.
Шофер был недоволен. Шабо ошибся: после Барнакля оказался еще один свидетель, к тому же сердитый на него. Шабо чуть было не отдал шоферу все деньги, какие были в карманах, говоря себе, что больше они ему не понадобятся, но раздумал, решив, что хорошо бы выпить последний стаканчик.
Сев за руль своей машины, он поехал еще медленнее, чем при возвращении из Версаля, и ему казалось, что паломничество в дом своего детства он совершил уже давно, много недель назад.
Разве Барнакль не говорил о тесте на агрессивность? Тесте Мира? Интересно узнать, что показал бы этот тест именно тогда, когда он возненавидел весь мир и даже начинал ненавидеть самого Барнакля!
Ведь он счастлив, Барнакль, и доволен собой, несмотря на свою уродливую внешность, лысину, брюхо, несмотря на редкие желтые зубы, за которыми он даже не следил. Он не осложняет себе жизнь и, по его собственному выражению, придерживается своей рутины, как цирковая лошадь.
Ладно, пусть это даже не соответствует действительности. Но он ведет себя так, словно это правда. Шабо тоже поступал так, словно все это считал правдой. Но у него хватило мужества взглянуть в лицо истине, и теперь он готов совершить логически вытекающее отсюда действие.
Теперь уже недолго. Он может себе позволить потерять еще немного времени. Он остановил машину на площади Терн, перед освещенными витринами кафе. Две девицы у входа зазывно посмотрели на него; одна из них, слишком легко одетая, посинела от холода.
Внутри кафе также имелись девицы - по его предположению, рангом повыше. У самой тощей был точно такой же макияж, как у Элианы.
- Коньяк…
Он забыл сказать: пробную. Не имеет значения. Он может, если захочет, выпить две, три, четыре рюмки - хоть всю бутылку.
У него больше нет никаких обязательств. Не осталось никаких преград, ничего запретного. Впервые в жизни он свободен.
Но в глубине души ему было грустно, что он уходит, и он стал раздумывать, каким образом это осуществить. Вопрос серьезный - не столько из-за самого действия, сколько из-за того, что произойдет потом.
Ему отвратительно было думать, что его увезет полицейская машина или карета "скорой помощи", что ему вывернут карманы с целью установить личность.
Опять завертелись в голове мысли о свидетелях - просто какая-то навязчивая идея. Ну ладно! Ему нужен еще один, последний, чтобы набраться храбрости. До чего глупо - ведь он и не боится, а все же ему необходимо, чтобы кто-то при этом присутствовал и все видел.
Вивиана уже дома. Она ходила в кино, а потом зашла куда-нибудь перекусить.
Второй рюмки не понадобилось. Он успокоился.
Все эти "почему" и "зачем" больше ничего не значат.
Он больше не мучился вопросами. Как только он пришел к определенному решению, все проблемы исчезли. Ему это состояние знакомо как хирургу.
Теперь оставалось только провести операцию, в общем, довольно несложную.
Он подготавливает операционное поле - без ассистентов и медсестер, без перчаток и маски.
Тем хуже для Барнакля, которому только и останется упрекать себя всю жизнь! Ведь все держалось на тонкой ниточке. Шабо почти натолкнул его на разгадку, когда засмеялся, и потом еще на площадке: Шабо чем-то выдал себя, пока ждал лифта, медленно идущего наверх.
Будут речи - одну, конечно, произнесет декан, это в традициях медицинского факультета.
На этот раз он не позабыл уплатить, не пришлось ни окликать его, ни смеяться над ним. Женщины проводили его взглядом до самой машины, и та, что посинела от холода, наклонилась к дверце:
- Возьмешь меня с собой?
Знала б она, куда он отправляется!
Он опустил стекло и почувствовал на лице дуновение свежего воздуха.
Это было приятно, как привычная ласка, на которую не обращаешь внимания.
В какой-то миг ему показалось, что он заблудился, он сделал круг и выехал на улицу Помп.
Он был в своем квартале. Из любопытства он проехал мимо своего дома, увидел свет в окне жены - она, должно быть, собиралась лечь. Остальные окна были темными.
Он остановился на Сиамской, не обратив внимания на стоящий у тротуара мотороллер. Дом, в котором жила Вивиана, был новый, роскошный, дверь, как у Филиппа, была остекленной, с чугунными завитушками.
Проходя через первый холл, он назвал себя - консьержка привыкла к его ночным визитам. Затем надо перейти внутренний двор и войти во второе здание, такое же, как первое. Квартира Вивианы налево, в первом этаже, у него свой ключ. Под лестницей всегда стоят детские коляски.
Но он не сразу вошел в дом. Он остановился во дворе, нашаривая в кармане ключ, и машинально бросил взгляд на металлические ставни с дырочками, расположенными розеткой.
Он был удивлен, увидев свет, и не только в спальне, но и в гостиной.
Мыслей в связи с этим у него не возникло. Если и были, то очень смутные. Велико ли будет удивление Вивианы, если она вдруг услышит выстрел под своими окнами? Казалось, она не верила, когда он говорил, что ему ничего не стоит уйти из жизни и даже порой появляется такое искушение.
Должно быть, она воображает, что таким способом он пытается вызвать у нее жалость…
Не придя ни к какому решению, он подошел к ее окнам и услышал голоса.
Нет, это не радио - он узнал голос своей секретарши. Он даже понял, что Вивиана находится в спальне и говорит достаточно громко, чтобы ее услышали в гостиной, откуда ей отвечал мужской голос.
По звуку он безошибочно определил, что мужчина сидит в английском кресле - его кресле; Вивиана подарила ему это кресло ко дню рождения, потому что он жаловался на неудобные узкие кресла ее обстановки.
По акценту он узнал студента-венгра, которого Вивиана как-то представила ему во дворе Пор-Рояля.
Его звали Януш Микульский, ему едва ли было года двадцать два, его черные волосы завивались кольцами, а глаза ярко блестели.
Он беженец. Семья его погибла. Он очень беден и не ходит на лекции Шабо, а посещает гинекологические курсы профессора Бланка, в том же здании.
- Если бы вы могли выхлопотать для него какую-нибудь платную должность, хоть с самым низким окладом! Мне жаль его, хотя он никогда не плачется. Я знаю от его товарищей, что он редко ест досыта…
Вивиана познакомилась с ним во дворе Института материнства, когда ждала своего шефа. Иногда, сверху из окон или на выходе, Шабо видел, как венгр стоит, облокотясь на его машину.
Он ему не нравился. И это было видно. Никогда он не заговаривал о нем с Вивианой. Тем не менее он замолвил за Микульского словечко в разговоре с Бланком, но не слишком настойчиво, и даже не дал себе труда осведомиться о результатах своего ходатайства.
Они разговаривали, сидя в разных комнатах, спокойно и мирно, без волнения, как люди, которым уже не надо выставляться друг перед другом. Шабо не различал слов. Но его поразил ритм беседы, потому что он раскрывал их подлинную близость.
После того как он принял решение, это предательство показалось ему последним и наивысшим оскорблением. Никогда его не щадили, а теперь, когда он готов уйти, никого не проклиная и не возмущаясь, для него приберегли последнее разочарование.
Со знанием дела Вивиана отлучила от него молоденькую эльзаску. На целые месяцы установила вокруг него настоящий санитарный карантин и не моргнула глазом, не проявила ни малейшего раскаяния, когда полицейский инспектор показал ей фотографию утопленницы.