Если сейчас заплатить долг за квартиру, это отнимет слишком много времени, да к тому же Франсуа не хотелось оставаться без наличных. Ладно, можно отложить до завтра. И без того он хорошо удружит г-же Буссак: она взбесится, так как лишится возможности срывать на нем дурное настроение. Впрочем, раньше для него это было просто необходимо, как для мамочки всевозможные превратности судьбы. Франсуа перешагивал через три ступеньки, а когда подошел к своей квартире, так разволновался, что на глаза у него навернулись слезы, но это были не слезы уныния. С этим покончено навсегда! Дрожащей рукой он вставил ключ в замочную скважину. Ноги у него были как ватные. Держа в левой руке сверток, Франсуа вошел в прихожую и, услышав голоса, вздрогнул.
Боб не выбежал навстречу, а он так ждал этого.
Франсуа миновал прихожую и, недовольный, хмурый, застыл в дверях столовой, залитой багровыми лучами заходящего солнца. Они молча уставились на него. Боб с салфеткой, повязанной на шее, сидел перед кремовым тортом. Вид у него был сконфуженный. Рауль в рубашке с закатанными до локтей рукавами развалился в кресле, держа в руке рюмку и попыхивая сигарой небывало черного цвета. Вместо того чтобы насладиться ожидавшимся и даже запланированным восторгом сына, Франсуа машинально ловил взгляд Рауля, так как понимал: тот все заметил и оценил.
- Не ожидал увидеть тебя здесь, - холодно бросил Франсуа.
- А мы с племянником уже добрый час тут сидим.
Правда, выходили кое-что купить. Он наотрез отказывался пойти со мной. Говорил, что должен дождаться тебя, и ни за что не хотел выйти из квартиры.
Боб сидел пристыженный, словно его поймали на предательстве. Он разглядывал новый костюм отца, но молчал.
- Боб, я принес тебе корзиночек с омарами.
Мальчик, видимо, догадался, что отец разочарован, и попытался изобразить ликование, хотя было ясно: есть ему совсем не хочется.
- Ой, папочка, спасибо! Я их так люблю, ты же знаешь! Спасибо!
Торт есть он уже не решался. Но и встать из-за стола тоже.
- Еще я купил тебе туфли.
- С рубчатыми подошвами?
- В точности такие, как ты хотел.
- Можно посмотреть?
Франсуа аккуратно развязал бечевку, совсем не так, как сделал бы, если бы они были одни.
- Да, еще булочки со сливками! - вспомнил он, взглянув на торт.
Рауль молчал и наблюдал за ним с непонятной улыбкой. Это была не его обычная улыбка, и вообще он чувствовал себя немножко глупо. Рауль не мог поверить, что попал впросак. Он, считавший, будто все понимает, сейчас ничего не понимал, и это его беспокоило. Он даже вроде бы смутился, когда Франсуа переставил принесенную им и уже початую бутылку коньяка.
- Я подумал, что у тебя, наверно, пусто по части выпивки…
- У меня нет охоты пить.
- А они мне хороши? Пап, можно я примерю? - попросил Боб.
- Можно, но только у себя в комнате.
- Я вернусь и доем, - бросил Боб Раулю.
Похоже, он уже ничуть не боится дяди. Впечатление такое, будто между ними мир и согласие, и Франсуа с беспокойством спрашивал себя, что брат нарассказал мальчику.
- Ну вот, она и умерла, - сказал Рауль, едва захлопнулась дверь спальни, и, не ожидая реакции Франсуа на свою реплику, поинтересовался:
- С Марселем виделся?
Его взгляд на миг задержался на костюме, на дорогостоящих дополнениях к нему.
- Нет, и не пытался.
О Рене Рауль не подумал и поэтому безрезультатно искал ответ на загадку.
- Пап, смотри. Они мне в самый раз. Ничуть не малы, нигде не жмут. Можно я похожу в них, пока не лягу спать?
- Подойди ко мне, мой мальчик.
Присутствие Рауля сломало все планы Франсуа. По дороге домой он вспомнил, что сообщил сыну о смерти матери как-то мельком, и решил поговорить с ним со всей возможной торжественностью. Но из-за брата на первый план вылезли туфли, корзиночки и булочки со сливками.
- Ты уже почти взрослый, верно? Последние месяцы мы с тобой жили не так уж плохо. Ты ведь не чувствовал себя несчастным?
- Нет, папа.
Рауль, воспользовавшись их разговором, налил себе и отошел с рюмкой к окну.
- Ну вот! Теперь, Боб, мы всегда будем вместе, и я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы заменить тебе маму.
- Я знаю. Мама умерла, - спокойно глядя на отца, промолвил мальчик, и в голосе его не отражалось никаких чувств.
- Да, Боб, она умерла. Я был чересчур взволнован и занят и не мог сразу поговорить с тобой, как собирался.
Франсуа намеревался в этом месте своей речи заключить сына в объятия, но мальчик задумчиво опустил взгляд на новые туфли, а потом неспешно направился к себе в комнату.
- Боб, ты очень горюешь?
- Нет.
На этот раз мальчик сам закрыл за собой дверь. Рауль повернулся, секунду пытливо смотрел на брата и вдруг, словно сделал открытие, проронил:
- Выходит, ты вдовец!
- Малыш тебе что-нибудь говорил?
- О чем?
- Не знаю. О матери. Обо мне.
- Мы вообще не говорили о тебе. Он сообщил, что Жермена умерла, а потом мы потолковали о джунглях, слонах, львах и удавах.
Франсуа не очень поверил ему и вдруг поймал себя на том, что в нем рождается чувство, смахивающее на ревность.
- Он не испугался, когда ты пришел?
- А тебе хотелось бы, чтобы он боялся меня! Тебе, я вижу, не по душе, что мы подружились.
- Раз уж ты здесь, я попрошу тебя об одной услуге. Мне не хочется в этот вечер оставлять Боба одного, но, с другой стороны, нужно договориться с похоронным бюро.
- Ты этого не сделал?
- Времени не было.
Рауль, должно быть, знает от мальчика, когда Франсуа вышел из дома. Ну, покупка костюма и других вещей.
Больница, мэрия. А остальное время? И сейчас Рауль, видимо, мучительно соображает, куда брат ходил добывать деньги.
- Тело привезут сюда?
Франсуа обвел взглядом столовую, где придется поставить гроб, и снова засомневался. Нет! Они с Бобом просто не смогут жить, есть, спать рядом с трупом.
- Думаю, лучше не стоит. Тем не менее мне хотелось бы, чтобы на дверях дома была черная драпировка и похоронная процессия отправилась отсюда. - Держа раскрытый бумажник так, чтобы видна была пачка банкнот, Франсуа добавил:
- Если понадобится за что-то платить сразу…
- Не надо. Я знаю, деньги у тебя есть.
Этим Рауль хотел сказать, что перед ним новый Франсуа, не тот, которого он знал, а не просто в новой одежде.
И еще Рауль был недоволен, потому что ничего не понимал, потому что все произошло слишком быстро, не так, как он предполагал. Вид у него был чуть ли не встревоженный.
- Так ты возьмешься? Пусть все будет как полагается. Пыль пускать в глаза я не собираюсь, но хочу, чтобы все было на уровне.
- Церковь?
- Обязательно.
- Заупокойная?
- Если считаешь, что это будет лучше обычного отпевания. Жермена была очень набожна.
Когда-то они все были набожны. Франсуа не стал спрашивать Рауля, ходит ли тот в церковь, поскольку был уверен в противном. Он и сам уже много лет не бывал там, хотя в последнее время у него часто возникало такое желание. Интересно, Марсель и Рене ходят в церковь? Если да, то, вне всяких сомнений, лишь из соображений предвыборной тактики.
- Я пошел, - вздохнул Рауль, опустив рукава рубашки и застегнув пуговицы. - Может быть, после на минутку забегу к тебе. Посмотрю с улицы, есть ли свет. - Он стоял лицом к лицу с Франсуа и наконец-то задал вопрос, уже давно витавший в воздухе:
- Ну как, не слишком трудно было?
- Что? - спросил Франсуа, хотя сразу понял, что речь идет не о смерти Жермены.
- Не строй из себя дурачка. Со мной это не пройдет.
Ясно? Привет!
Франсуа, не двигаясь, стоял у стола, пока на лестнице не затихли шаги Рауля, и только после этого стронулся с места и медленно растворил двери спальни. Боб сидел на кровати и внимательно изучал устройство револьвера, как две капли воды похожего на настоящий. Вопрос был излишен, но Франсуа все равно задал его:
- Кто тебе его дал?
- Дядя Рауль. Он ушел?
- Да.
- Еще он сказал, что мы с ним сходим в кино. Если ты разрешишь.
- Когда траур, в кино не ходят.
- Да, правда. Прости, пожалуйста.
- Пошли есть.
- Я накрою на стол.
Мальчик с сожалением оторвался от револьвера, но положил его на видное место, чтобы можно было любоваться издали, поставил на стол два прибора, а в это время на кухне, где уже впору было зажечь электричество, отец кипятил воду для кофе.
- У тебя красивый костюм.
- Нравится?
- Да. Мне нравится, когда ты нарядно одет. - Боб замолчал и после небольшой паузы спросил:
- А у меня тоже будет новый костюм?
- Да.
- До похорон?
- Завтра пойдем и купим.
- Черный, да?
Франсуа предпочел не отвечать.
- А когда мы пойдем посмотреть на маму? Она лежит в той же палате?
- Не знаю.
- Прости, - вторично извинился мальчик.
Это потрясло отца. Никогда еще он так отчетливо не понимал, до чего Боб боится совершить какую-нибудь оплошность. Не потому ли он так беспокоится из-за ухода Рауля? Он ведь не поблагодарил и не попрощался с дядей.
- Ну как, после торта у тебя еще осталось место для корзиночек?
- Да. Но можно я съем только одну, а вторую оставлю на завтра? Дяде Раулю хотелось, чтобы я сразу принялся за торт, и я не посмел отказаться.
- Ничего.
- Папа, ты очень огорчен?
Франсуа чуть было не ответил "нет", решив, что сын имеет в виду корзиночки и торт, но вовремя спохватился, поняв, что речь идет о смерти Жермены.
- Это большое горе, Боб. Но я приложу все силы, чтобы ты не чувствовал себя несчастным.
- Я тоже, - произнес мальчик и быстро коснулся руки отца.
- Ладно, давай есть.
- Ага.
- Вкусно?
- Да. Мы уже год не пробовали их, - заметил Боб и замолк, а потом нерешительно спросил:
- Видел мой револьвер? Он совсем как настоящий. И лучше, чем у Жюстена.
Синеватый полумрак затоплял углы комнаты, но прямоугольники окон еще горели медно-красным закатным светом. Отец с сыном, сидя за белой скатертью, неторопливо ели, а с улицы врывался шум, чуть приглушенный домами, да занавески время от времени вздрагивали от легких порывов ветерка.
- Папа, ты не будешь сердиться? Но я правда сыт.
На этот раз Боб не пытался притворяться, будто у него болит живот. Франсуа тоже не хочется есть. Он, как и сын, любит омаров под майонезом, но сейчас совершенно машинально сжевал корзиночку и не получил никакого удовольствия. Бутылка коньяка на комоде ничуть не соблазняла его. Может, он и вправду покончил с выпивкой? Новые пиджак и галстук он снял, вокруг шеи повязал салфетку, чтобы не испачкать чистую сорочку, и все время следил, как бы не помять стрелки на брюках.
- А теперь. Боб, ступай спать. Посудой я займусь сам, - велел Франсуа и добавил, зная, что сыну, который мыл тарелки утром, это будет приятно, поскольку ставит их как бы на одну доску:
- Сейчас моя очередь.
- А завтра моя, - по-взрослому согласился сын. - А можно я пять минуток поиграю с револьвером? Только пять минуток!
И Боб пошел к окну взглянуть на часы г-на Пашона, которые снова шли.
Жермена умерла.
Рауль обещал, что вечером, вероятно, заглянет на улицу Деламбра, а Франсуа не догадался сказать брату, чтобы не приходил, так как сразу после ужина он ляжет спать. И теперь он вынужден ждать Рауля, хотя, едва опустилась темнота, у него появилась непреодолимая тяга уйти из дома.
Боб спит. Ночью он, как правило, не просыпается. Но на случай, если такое произойдет, можно оставить на видном месте записку: "Я на минутку вышел. Не беспокойся. Спи". С тех пор как Жермену увезли в больницу, они часто пишут друг другу записки, да и Боб привык оставаться один.
Поразительно, но в первый день свободы Франсуа испытывает по отношению к Бобу такое же чувство вины, как раньше по отношению к Жермене.
Он сидел, облокотясь на подоконник, свет в комнате погашен; и вдруг, увидев под фонарем проходящую женщину, ощутил резкий позыв желания, и оно мгновенно кристаллизовалось на определенном объекте. Словно маньяк, он в подробностях представил себе маленький бар на улице Гэте, трех девиц, которые заходят туда, выходят, фланируют по панели и в сопровождении мужчины исчезают иногда в гостинице на соседней улочке.
Он ни разу не был там с Вивианой. Ни разу даже не заговорил с ней. Даже имя ее он знает только потому, что слышал, как к ней обращаются товарки и Пополь. В баре она пользуется популярностью, и неожиданно Франсуа до того захотелось пойти с ней в номер, что он, лишь представив ее синий костюм и красную шляпку, до крови прикусил губу.
Если Рауль придет, то, вероятнее всего, будет здорово пьян. Не был ли он под хмельком уже вечером, когда сидел тут с Бобом? Да нет, он, конечно, пьет. И уже дошел до такой точки, когда с самого утра чувствуешь потребность выпить. Но даже если Рауль не увидит в окнах света, он способен подняться наверх и наделать шуму. А придя на следующий день, станет задавать каверзные вопросы и еще, чего доброго, заставит Франсуа устыдиться своих сексуальных порывов.
Впрочем, ничего сексуального в его желании не было.
Так, наплыло и растаяло. Единственное, чего он хочет (и сейчас это стало возможным), чтобы Вивиана увидела в нем другого человека, не того, в потертой одежде, что каждый вечер сидел в своем углу за одним и тем же столиком и с отчаянной робостью издали поглядывал на нее.
Нет, не совсем так. Все это составляет часть целого, а в этом целом из-за того, что, когда он вернулся, здесь был Рауль, появились трещины. Теперь Франсуа уже не так уверен в себе. Еще в такси он предчувствовал это.
Понимал, что никоим образом нельзя допустить, чтобы полученный импульс ослаб, исчез.
Уже с трудом он сумел все-таки вызвать в памяти смех Рене и уверился, что между ними установилось нечто вроде сообщничества. Нет, еще не подлинное сообщничество. Это даже нельзя назвать взаимопониманием, и тем не менее Франсуа знал: контакт возник.
Было что-то колдовское в покое улицы, где лишь иногда раздаются шаги запоздалого прохожего, в приглушенной музыке, доносящейся из ночного заведения, что находится через четыре дома; его неоновая вывеска бросает на часть улицы фиолетовый отсвет.
Франсуа испытывал потребность начать. Слишком долго он находился на обочине. Он задыхался. Это была потребность одновременно и физическая, и духовная, но ведь если он слишком долго прождет брата, Вивиана может уйти. Франсуа не знает, до какого часа она там бывает. Он никогда не был у Пополя в такое позднее время. Более того, даже не представляет, как в этот час выглядит бар. Франсуа зажег свет, вырвал листок из тетрадки, которую они с сыном использовали для записок, и нацарапал несколько слов на случай, если Боб проснется.
Франсуа вслушался в шум города, в тишину лестницы. Он стремительно сбежал вниз, так как боялся встретиться с возвращающимся Раулем, на улице оглянулся, проверяя, погашен ли свет, и торопливо пошел, чувствуя неприятное стеснение в груди. Оно было сильней, чем тогда в такси, когда ему казалось, что он опаздывает, и он беспокоился о Бобе.
Тем не менее это необходимо. Неподалеку от бара он чуть не налетел на Фельдфебеля, и она с удивлением досмотрела ему вслед. Она узнала Франсуа, хотя он непохож на прежнего, да и время сейчас не его. Решив сегодня не пить, он вошел в бар, но не уселся за свой столик, а остался у стойки. Пополь, тоже удивленный, потянулся к бутылке, виноградной водки.
- Бутылочку "Виши".
Соверши он убийство или будь арестован по какой-нибудь другой причине, какие нелепые показания дали бы о нем эти люди! "Каждый день приходил в одно и то же время, садился за один и тот же столик в углу, выпивал две стопки виноградной водки". Они же ничего о нем не знают. Он ни разу с ними не говорил.
- Вивианы нет? - поинтересовался он и не узнал своего голоса.
- Скоро должна прийти. - Пополь перегнулся и глянул сквозь витрину. - Э, да вот же она!
Из темной поперечной улочки вынырнула фигурка и смешалась с прохожими, идущими по улице Гэте. Женщина в синем костюме спокойно, не торопясь, покачивая бедрами, приближалась к бару. Увидев Франсуа у стойки, она тоже удивилась, но он тут же бросил ей своего рода ритуальный взгляд, означающий: "Жду вас на улице".
И она, опустив ресницы, показала, что поняла этот взгляд.
- Пополь, мятной.
Итак, все решилось, Франсуа заплатил, вышел, завернул за угол и встал в темноте, сразу за светлым прямоугольником витрины. Что, интересно, сказала она Пополю? И что сказал он? Не может быть, чтобы они не поговорили о нем. Оба они обратили внимание на его новый элегантный костюм, черную шляпу, галстук, безукоризненно белую сорочку.