Микитка вместе с другим мальчиком, постарше, снял со стола квадратную дубовую доску. Они осторожно понесли её к большому деревянному станку. Микитка кожаной подушечкой старательно смазал чёрной краской свинцовые буквицы, вставленные правильными рядами в углубления доски. Другой подушечкой он нанёс красную краску на деревянный резной квадратик, выступающий в правом верхнем углу доски. Потом осторожно прикрепил поверх набора деревянными иголками лист бумаги.

    Когда доска была задвинута в станок под пресс, помощник печатника Пётр Мстиславец нажал на толстый деревянный винт пресса. Снова нажал и отпустил. Затем нажал со всею силой ещё раз.

    По знаку печатника сын его вместе с Микиткой вынули доску с набором из-под пресса и отнесли на стол к окну.

    Сам Иван Фёдоров снял матерчатую рамку, которая прижимала бумажный лист к набору. Осторожно вынул деревянные шипы - иголки. Потом медленно, осторожно отодрал лист с доски.

    Высокий, отставив на каблук одну ногу, весь освещённый солнцем, стоял он у окна, рассматривая только что полученный оттиск.

    Слева, вверху листа, красной краской вился узорчатый рисунок, изображавший большую букву "Г".

    - Глаголь, - произнёс в тишине звонкий голос Утемиша.

    Он незаметно уже подобрался к печатнику и впился чёрными блестящими глазами в волшебный лист. Печатник улыбнулся мальчику. И все вдруг разом заговорили, зашумели.

    - А вот, поглядите, как такие узоры получаются.

    У другой стены за узким длинным столом под окном сидели два человека. Они, не отрываясь от работы, взглянули на гостей, поклонились и продолжали своё дело.

    - Вот это знаменщик: он гусиным пером наносит узор на дерево. Что резальщик вырежет прочь, то на листе белым окажется, что оставит - красной краской обозначится.

    Тонким острым ножичком резальщик удалял из деревянного квадратика мельчайшие стружки. На дереве проступал замысловатый рисунок из цветов и листьев.

    - А буквицы эти откуда берёте? - полюбопытствовал Филатыч.

    - Да всё оттуда же. Своими руками производим. Резальщик по рисунку режет, а мы с Петром Мстиславцем отливаем их из свинца. Словолитня наша помещается в подвале. Одначе я вас туда не поведу. Угарно там от горна с угольями, где свинец плавится, да и тесно.

    Никита ходил за Микиткой, не сводя с него глаз. Ему казалось, что Микитка стал и выше и старше. Он даже побаивался его чуть-чуть.

    - Микитка, а ты царя видел?

    - Видел, - важно ответил Микитка. - Сюда он приходил. Я ему для показа доску с буквицами в станок так же вот задвигал. Он страшный, глазищами так и зыркает.

    - Ишь ты! Вот ты какой теперь! - восхищённо шепнул Никита.

    Иван Фёдоров на прощанье ласково погладил круглую головёнку Утемиша своей большой, чёрной от свинца и краски рукой, ущипнул легонько за ухо и сказал потом ребятам такое напутственное слово:

    - Чтение книжное - добро великое. Когда читаешь книгу, не спеши дочитать, но уразумей сперва, о чём в ней говорится. Краса воина - меч острый, корабля - ветрило, а мужа государственного - знание книжное. Наш народ книги полюбит и их сбережёт.

    Прошло полтора года, как Микитка покинул родной дом. Один из возчиков, ездивших из усадьбы "Весёлые пеньки" в Москву, привёз письмо от учителя к матери княжича Никиты. Мастер Кузьма Демьяныч писал так:

    "Всемилостивейшей княгине, Арине Федосеевне, её холопишко Кузьмёнок радоваться и здравствовать много лет желает.

    Сообщаем, что с божьей помощью ваше благоумное чадо, княжич Никита Петрович, в книжной хитрости от нижней ступени на вышнюю восступает. Он уже изучил все 44 буквицы, читает двоесложные и троесложные словеса, одолевает начало "Азбуковника" и радует очи взирающих на него.

    Ещё молим вашу княжескую пресветлость не забыть раба вашего, мастера Кузьмёнку, и прислать некоторую толику от обильных даров: маслица, рыбицы сушёной, яичек и птах водоплавных, либо иного, чем милость ваша соблаговолит меня облагодетельствовать.

    Пребываю вашей княжеской пресветлости раб и молитель Кузьмёнок, книжный доброписец и школьный мастер".

    Тот же возчик побывал на государевом Печатном дворе и привёз оттуда письмецо Микитки к матери и деду.

    Мать положила в лукошко пяток яиц и пошла к церковному пономарю. Тот переложил яйца в свою деревянную миску, важно развернул скрученный трубочкой листок, расправил его и медленно, с расстановкой прочёл:

    "Моей мамане, Василисе Кондратьевне, и деду, Касьяну Гавриловичу, сын и внук Микитка низкий поклон бьёт и желает много лет здравствовать.

    Я теперь заделался учеником на Печатном дворе под началом диакона Ивана Фёдорова, ко мне дюже ласкового. Он мне подарил свою кожаную опояску и передник, чтобы я сажей не измазался.

    Для печатания книжиц сделаны станки из дерева, отменно прочные. На этих станках печатаются чёрной и красной красками разумные книжицы, я их все читаю. Работать мне здесь более по сердцу, чем на козла деревянного ложиться. Да и никакого козла здесь нету.

    Ежели наши возчики сызнова в Москву поедут, приезжайте, маманя или дедушка, с ними меня проведать и привезите ржаных лепёшек и яблок мороженых. Мне же отсюда уехать нельзя. А охота вас повидать большая и снегирей бы половить.

    А больше мне писать нечего, да и работы много.

    Ваш покорный сынишка и внучонок Микитка".

    Мать Микитки всхлипнула, вытерла слезу концом полинялого платка, которым была повязана её голова, поклонилась в ноги пономарю и отправилась домой.

    Вечером, разговаривая с дедом Касьяном о Микитке, она спросила:

    - А что это за козёл деревянный?

    Дед Касьян, поморщившись, отмахнулся рукой:

    - Эх, матушка, лучше не спрашивай! Все мы на козле побывали, холопские спины батогами мечены! - И добавил: - Микитка наш, видимо, попал к мастеру доброму, в работе преуспевает и в жизни не пропадёт.