Асканио прислонился к стене, в глазах у него потемнело: случилось то, чего он не предвидел. В комнате вместе с дуэньей была Коломба, и он очутился лицом к лицу с ними. Госпожа Перрина сидела за прялкой и пряла. Коломба сидела за пяльцами и вышивала. Обе подняли голову одновременно и посмотрели на дверь. Коломба сразу же узнала Асканио. Девушка ждала его, хотя рассудок и говорил ей, что прийти он не может. А юноша, встретившись с ней глазами, решил, что сейчас умрет, хотя взгляд девушки и выражал бесконечную нежность. Дело в том, что, думая о встрече с Коломбой, Асканио предвидел множество затруднений, рисовал в воображении множество препятствий; препятствия должны были воодушевить, трудности – укрепить. И вот все сложилось так просто, так хорошо. Юноша встретился с Коломбой неожиданно, и все великолепные речи, уготованные заранее, пылкие, образные речи, которые должны были тронуть и поразить девушку, исчезли из его памяти – не осталось ни фразы, ни слова, ни слога. Коломба тоже замерла, сидела не шелохнувшись, не проронив ни словечка. Чистые и юные существа, словно заранее соединенные в небесах, уже чувствовали, что принадлежат друг другу, и, устрашенные первой встречей, трепетали, полные смущения, и не могли вымолвить ни слова. Госпожа Перрина встала со стула; отложив веретено, она оперлась о колесо прялки и первая нарушила молчание. – Этот простофиля Рембо мелет вздор! – произнесла достойная дуэнья. – Вы слышали, Коломба? Коломба не ответила. И дуэнья продолжала, подойдя к Асканио: – Кто вам здесь нужен, сударь?.. Ах, да простит мне господь бог! – воскликнула она, вдруг узнав юношу. – Да ведь это тот самый любезный молодой человек, который вот уже три воскресенья так учтиво предлагает мне святую воду у дверей церкви. Что вам угодно, дружок? – Мне нужно поговорить с вами, – пробормотал Асканио. – Наедине? – жеманясь, спросила госпожа Перрина. – Наедине… И, говоря это, Асканио понимал, что совершает непростительную глупость. – В таком случае, пожалуйте сюда, молодой человек, пожалуйте сюда, – проговорила госпожа Перрина, открывая боковую дверь и знаком приглашая Асканио следовать за ней. И Асканио последовал за ней, но, уходя, он бросил на Коломбу один из тех долгих взглядов, в которые каждый влюбленный умеет вкладывать так много, – они непонятны для непосвященных, зато полны глубокого значения для тех, к кому обращены. И Коломба, разумеется, поняла смысл этих речей, ибо, когда ее глаза невольно встретились с глазами молодого человека, она вдруг вспыхнула и, почувствовав это, потупилась, будто разглядывая вышивание, и принялась немилосердно калечить ни в чем не повинный цветок. Асканио, увидев, что личико Коломбы вспыхнуло, тотчас же остановился и устремился было к ней, но в эту минуту госпожа Перрина, обернувшись, окликнула молодого человека, и ему пришлось пойти вслед за ней. Не успел он перешагнуть порог, как Коломба бросила иголку, уронила руки на подлокотники кресла, откинула голову и глубоко вздохнула, причем во вздохе ее – такова необъяснимая тайна сердца – воедино слилось все: и сожаление, что Асканио уходит, и чувство облегчения оттого, что его уже нет. Асканио же был явно не в духе: он сердился на Бенвенуто, который дал ему такое нелепое поручение; сердился на себя за то, что не воспользовался удобным случаем, а больше всего сердился на госпожу Перрину, ибо по ее вине он вышел именно в тот миг, когда ему показалось, будто Коломба взглядом просит его остаться. Поэтому, когда дуэнья, оказавшись наедине с Асканио, спросила о цели его прихода, юноша ответил довольно дерзко, решив отплатить ей за свой собственный промах: – Я пришел, уважаемая, попросить вас показать мне Нельский замок и обойти его со мной вдоль и поперек. – Показать вам Нельский замок? – переспросила госпожа Перрина. – А для чего вам это понадобилось? – А чтобы посмотреть, годится ли он для нас, удобно ли нам тут будет и стоит ли нам хлопотать и переселяться сюда. – Как так – переселяться сюда? Разве вы сняли замок у господина прево? – Нет, нам дарует замок его величество. – Его величество дарует вам замок?! – воскликнула госпожа Перрина вне себя от удивления. – В полную собственность, – ответил Асканио. – Вам? – Не мне, милейшая, а моему учителю. – А кто такой, дозвольте полюбопытствовать, ваш учитель, молодой человек? Уж верно, какой-нибудь вельможа из иностранцев? – Поважнее, госпожа Перрина, – великий художник, нарочно приехавший из Флоренции, чтобы служить его христианнейшему величеству! – Вот оно как! – произнесла дуэнья, которая не совсем хорошо понимала, о чем идет речь. – А что делает ваш учитель? – Что делает? Да все на свете: перстеньки для девичьих пальчиков, кувшины для королевского стола, статуи для храмов, а в свободное время он то осаждает, то защищает города, если ему вздумается повергнуть в ужас императора или укрепить власть папы. – Господи Иисусе! – воскликнула госпожа Перрина. – Как же зовут вашею учителя? – Его зовут Бенвенуто Челлини. – Странно, не слышала этого имени, – пробормотала дуэнья. – Кто же он по званию? – Он золотых дел мастер. Госпожа Перрина взглянула на Асканио, вытаращив глаза от удивления. – Золотых дел мастер? – повторила она. – И вы воображаете, что мессер прево так и уступит свой замок какому-то золотых дел мастеру? – А не уступит – силой возьмем. – Силой? – Вот именно. – Надеюсь, ваш учитель не посмеет идти наперекор господину прево? – Ему случалось идти наперекор трем герцогам и двум папам. – Господи Иисусе! Двум папам! Уж не еретик ли он? – Он такой же католик, как мы с вами, госпожа Перрина. Успокойтесь: сатана нам не союзник, зато нам ворожит сам король. – Ах, вот как! Ну, а господину прево тоже ворожат, и не хуже, чем вам. – Кто же это? – Госпожа д'Этамп. – Ну, в таком случае наши силы равны, – заметил Асканио. – А если мессер д'Эстурвиль вам откажет? – Маэстро Бенвенуто захватит замок силой. – А если мессер Робер запрется здесь, как в крепости? – Маэстро Челлини приступит к осаде замка. – У мессера прево двадцать четыре вооруженных стражника. Подумайте-ка об этом. – У маэстро Бенвенуто Челлини десять учеников. Наши силы равны – сами видите, госпожа Перрина. – Зато сам мессер д'Эстурвиль – опасный противник. Он поверг на землю всех, кто осмелился с ним состязаться на турнире в честь свадьбы Франциска Первого. – Что ж, госпожа Перрина, вот с таким-то храбрецом Бенвенуто и хочет помериться силами. Он, как и мессер д'Эстурвиль, поверг на землю всех своих неприятелей. Только те, кого победил ваш прево, недели через две были веселы и здоровы; те же, кто имел дело с моим учителем, так уж и не поднялись, и через три дня их отнесли на кладбище. – Ох, быть беде, быть беде! – пробормотала госпожа Перрина. – Говорят, в осажденных городах творятся ужасные дела. – Успокойтесь, госпожа Перрина, – со смехом отвечал Асканио, – ваши победители будут милосердны. – А сказала я все это, мой юный друг, оттого, что боюсь, как бы не пролилась кровь, – отвечала госпожа Перрина, которая была, очевидно, не прочь приобрести поддержку среди осаждающих. – Ваше соседство, сами понимаете, нам будет приятно. Ведь нам в этой проклятой глуши не хватает общества. Мессер д'Эстурвиль подверг нас – свою дочку и меня – настоящему заточению, как двух бедных монахинь, хоть, сохрани бог, мы не давали обета безбрачия. Нельзя быть человеку одному, гласит Священное писание, а когда священное писание гласит "человек", то тут подразумевается и женщина. Не правда ли, сударь? – Само собой разумеется. – А мы здесь в огромных покоях совсем одни и, конечно, ужасно скучаем. – Разве вас никто не посещает? – спросил Асканио. – Господи боже! Да живем мы хуже монахинь, я ведь вам уже сказала. Монахини хоть родственников, друзей принимают, видятся с ними через решетку. У них есть трапезная, где они собираются, где беседуют, болтают. Не очень-то это все весело, конечно, но все же немного отвлечешься. К нам же время от времени только мессер прево приходит да пробирает дочку – видно, за то, что она все хорошеет. Право же, только в том и повинна бедняжка. И меня бранит – построже велит смотреть за ней. Благодарение богу, ведь она не видит ни единой живой души и, если не считать разговоров со мною, только и открывает ротик, чтобы сотворить молитву. И я прошу вас, молодой человек, никому не говорить, что вас сюда впустили и что после осмотра Большого Нельского замка вы зашли побеседовать с нами в Малый. – Как, после осмотра Большого Нельского замка?.. – воскликнул Асканио. – Значит, я вернусь с вами в Малый? Значит, я… – И Асканио осекся, поняв, что его радость слишком очевидна. – Вряд ли было бы учтиво, молодой человек, представившись мадемуазель Коломбе, – а она, прошу принять к сведению, здесь хозяйка, когда ее отца нет дома, – итак, по-моему, вряд ли было бы учтиво с вашей стороны покинуть Нельский замок, поговорив только со мной, не сказав ей ни словечка на прощанье. Впрочем, если вам это не угодно – сами понимаете, вольному воля, – выходите прямо через Большой Нельский, там есть свои ворота. – Ни за что, ни за что, черт возьми! – воскликнул Асканио. – Госпожа Перрина, право же, я воспитан не хуже других и учтив с дамами. Только прошу вас, госпожа Перрина, осмотрим поскорее покои Большого замка, я очень спешу. И действительно, теперь, узнав, что можно вернуться в Малый замок, Асканио торопился покончить с осмотром Большого. А госпожа Перрина побаивалась, что вдруг ее застанет врасплох прево, и не хотела задерживать Асканио; прихватив связку ключей, висевшую за дверью, она пошла вперед. Бросим же вместе с Асканио взгляд на Нельский замок, где отныне будут происходить самые важные события нашего повествования. Замок, или, вернее, поместье Нель – так его обыкновенно называли и в те времена, – был расположен, как уже знает читатель, на левом берегу Сены, на том самом месте, где потом воздвигли Неверский дворец, а позже построили Монетный двор и академию. Он стоял на юго-западной окраине Парижа, за стенами его виднелся лишь городской ров и расстилались зеленые лужайки Пре-о-Клер. Построил его в конце VIII века владетельный сеньор Нельский из Пикардии, Амори. В 1308 году Филипп Красивый[61] купил замок и сделал его королевской резиденцией. В 1520 году Нельскую башню – память о ее кровавом, разгульном прошлом осталась в веках – отделили от замка, по берегу реки проложили набережную, а через ров перекинули мост. Мрачная башня стояла на острове одиноко и угрюмо, словно кающаяся грешница. Поместье Нель было так обширно, что отторжение башни на нем почти не отразилось. Оно напоминало целое селение. Высокая стена с широкими стрельчатыми воротами и узкой дверью отделяла его от набережной. Сначала вы попадали в обширный четырехугольный двор, тоже обнесенный стеной, в которой было пробито две двери: одна – слева, а другая – в глубине двора. Если вы входили, как это только что сделал Асканио, через дверь слева, то вашему взору являлось небольшое прелестное здание XIV века в готическом стиле: то был Малый Нельский замок, вдоль южной стены которого тянулся сад. Если же вы проходили через дверь, видневшуюся в глубине двора, то справа от вас вставал Большой Нельский замок, сложенный из камня, с двумя своими островерхими башнями, окаймленными балюстрадами, с фасадом, поднимавшимся уступами, высокими расписными окнами и двадцатью флюгерами, скрипевшими под порывами ветра. В наши дни там хватило бы места для трех банкирских домов. А если бы вы пошли дальше, вы бы просто заплутались в садах всех видов и размеров, и в садах этих вы увидели бы помещение для игры в мяч, для игры в серсо, литейную, склад военных припасов, а за ними – птичьи дворы, овчарни, хлева и конюшни. В наши дни там хватило бы места для трех ферм. Надобно заметить, что на всем лежала печать запустения, все обветшало. Садовник Рембо и два его помощника едва успевали ухаживать за садом Малого Нельского замка, где Коломба разводила цветы, а госпожа Перрина выращивала капусту. Но места в замке было много, освещение было хорошее, построено все на славу, и, вложив немного труда и денег, можно, конечно, было устроить там чудеснейшую в мире мастерскую. Но даже если бы здание и не было таким удобным, Асканио восторгался бы ничуть не меньше, ибо тут, поблизости, жила Коломба, а это было главное. Осмотр он произвел быстро: проворный юноша все оглядел, все проверил, все оценил в мгновение ока. Госпожа Перрина сначала тщетно пыталась за ним поспеть, но немного погодя отдала ему связку ключей, которую он честно вернул ей, окончив осмотр. – А теперь, госпожа Перрина, – сказал Асканио, – я в вашем распоряжении. – Ну что ж, вернемся в Малый Нельский замок, молодой человек, ибо так следует поступить из учтивости. – Конечно! Иначе я был бы просто нелюбезен. – Да смотрите, Коломбе ни гугу о причине вашего посещения! – Господи, о чем же я тогда буду говорить с ней? – воскликнул Асканио. – Не смущайтесь, ангел мой! Ведь вы сами сказали, что вы золотых дел мастер! – Так оно и есть. – Вот и говорите с ней об украшениях. Такой разговор всегда приятен даже самой скромной девице. Или ты дочь Евы, или нет. А ежели ты дочь Евы, то любишь все, что блестит. Да и у бедняжки так мало развлечений, она живет так уединенно, что развеселить ее немного – просто благодеяние. И всякий раз, когда господин Робер приходит к нам, я тихонько говорю ему: "Выдайте ее замуж, выдайте бедняжку замуж". С этими словами госпожа Перрина направилась к Малому Нельскому замку и вошла в сопровождении Асканио в покой, где они оставили Коломбу. Коломба сидела с задумчивым и мечтательным видом в той же позе, в какой мы оставили ее, только раз двадцать она поднимала головку и устремляла взгляд на дверь, через которую вышел красавец юноша. И если бы кто-нибудь проследил за ее взглядами, то решил бы, что она ждет Асканио. Однако, как только дверь приотворилась, девушка проворно принялась за рукоделье. И ни госпожа Перрина, ни Асканио не заподозрили, что работа была прервана. Как же она догадалась, что молодой человек шел за дуэньей? Все это можно было бы объяснить гипнотизмом, если бы в те времена его уже придумали. – Коломба, я привела юношу, который давал нам святую воду. Милочка, это он, я его тотчас же узнала. Я собралась было проводить его до ворот Большого Нельского замка, да он сказал, что не простился с вами. И это истинная правда – ведь вы не перемолвились ни словечком. А ведь оба, слава богу, не онемели… – Госпожа Перрина! – перебила дуэнью Коломба вне себя от смущения. – Ну да! Что же тут такого? Нечего вам краснеть. Господин Асканио порядочный молодой человек, а вы девица благонравная. Кроме того, он, как видно, превосходный мастер по части безделушек, драгоценных камней и украшений, а хорошенькие девушки их обычно любят. И, если вам угодно, дочь моя, он принесет свои изделия. – Мне ничего не нужно, – пролепетала Коломба. – Сейчас, может быть, и не нужно, но, надеюсь, не зачахнете же вы в этом глухом углу! Вам уже шестнадцать лет, Коломба, и придет день, когда вы станете красавицей невестой и вам понадарят уйму драгоценностей; а потом – знатной дамой, и вам понадобятся всякие украшения. Уж лучше предпочесть этого молодого человека иным мастерам, не стоящим его, конечно. Коломба страдала. Заметив это, Асканио, не слишком обрадованный предположениями госпожи Перрины, поспешил на помощь бедной девушке, которой гораздо легче было бы разговаривать с юношей, чем слушать монолог дуэньи. – О мадемуазель, – сказал он, – не отказывайте мне в милости, дозвольте принести кое-что из моих поделок! Теперь мне кажется, что я мастерил все украшения для вас и что, мастеря их, думал о вас. О, поверьте этому, ибо мы, художники-ювелиры, порой воплощаем в безделушках из золота, серебра и драгоценных камней свои помыслы!.. И, скажем откровенно, как полагается бытописателю, что при этих словах, исполненных нежности, сердце Коломбы возликовало, ибо Асканио, долго молчавший, наконец заговорил, и заговорил так, как подобало говорить тому, кто являлся ей в мечтах, причем, даже не поднимая глаз, девушка чувствовала, какой пламенный, лучистый взгляд устремлен на нее. Иностранный выговор придавал особую прелесть словам юноши, новым, непонятным для Коломбы, придавал глубокий смысл и неотразимое очарование тому неуловимому, гармоничному языку любви, который девушки понимают, прежде чем сами на нем заговорят. – Конечно, – продолжал Асканио, не сводя глаз с Коломбы, – конечно, мы ничуть не обогащаем вашу красоту. Бог не становится все сильнее оттого, что мы украшаем его алтарь. Мы просто обрамляем красу женщины пленительными и чудесными, как сама она, драгоценностями, и, когда, притаившись в тени, мы, скромные, смиренные мастера блестящих и очаровательных безделушек, видим вас во всей вашей сияющей красоте, мы, размышляя о своем ничтожестве, утешаемся тем, что наше мастерство сделало вас еще прекраснее. – О сударь, – ответила Коломба, вконец смущенная его словами. – мне, вероятно, никогда не носить ваши очаровательные безделушки! Право же, мне они не пригодятся. Живу я в уединении и безвестности, и уединение это и безвестность меня вовсе не тяготят. Признаюсь, мне хотелось бы так жить всегда. И все же, признаюсь, мне очень хотелось бы взглянуть на ваши украшения… Не иметь их, нет, а просто так, посмотреть… Не надевать их, а просто полюбоваться ими. |
