Александр Дюма - Шевалье де Мезон-Руж

    - Ты губишь себя, Морис.

    - Плевать!

    - Морис, подумай. Друг мой, подумай.

    - Уже подумал.

    - Я ведь не все сказал.

    - И что еще?

    - Я не рассказал всего, что говорил мне Сантер.

    - И что же он еще говорил?

    - Когда я предложил, чтобы ты возглавил эту экспедицию, он посоветовал мне: "Будь осторожен".

    "С кем?"

    "С Морисом".

    - Со мной?

    - Да. Он добавил: "Морис очень часто бывает в этом квартале".

    - В каком?

    - В котором живет Мезон-Руж.

    - Как! - воскликнул Морис. - Так он прячется там?

    - По крайней мере, есть такое предположение, потому что именно там живет его возможный соучастник, купивший дом на Канатной улице.

    - Он живет в предместье Виктор? - спросил Морис.

    - Да, в предместье Виктор.

    - И на какой улице предместья?

    - На Старой улице Сен-Жак.

    - Ах, Боже мой! - поднося руку к глазам, словно ослепленный молнией, прошептал Морис.

    Через мгновение - похоже было, что он призвал на помощь все свое мужество, - Морис спросил:

    - Кто он?

    - Хозяин кожевенной мастерской.

    - Его имя?

    - Диксмер.

    - Ты прав, Лорен, - сказал Морис, стараясь усилием воли подавить малейший признак волнения. - Я иду с вами.

    - И правильно делаешь. Ты вооружен?

    - Сабля, как всегда, при мне.

    - Возьми еще пару пистолетов.

    - А ты?

    - У меня карабин. Ружья на плечо! На руку! Вперед, марш!

    И патруль направился дальше. Морис был рядом с Лореном, а впереди шел какой-то человек, одетый во все серое. Это был представитель полиции.

    Время от времени видно было, как от угла улицы или от двери дома отделялась какая-то тень и обменивалась несколькими словами с человеком в сером. Это были полицейские.

    Когда отряд прибыл на Старую улицу Сен-Жак, человек в сером не колебался ни секунды. Он был хорошо осведомлен и сразу свернул в проулок.

    Перед воротами в сад (через них однажды внесли Мориса со связанными руками и ногами) человек в сером остановился и сказал:

    - Это здесь.

    - Что здесь? - спросил Лорен.

    - Здесь мы схватим обоих главарей.

    Морис прислонился к стене. Ему казалось, что еще мгновение - и он упадет в обморок.

    - А теперь, - добавил человек в сером, - давайте посмотрим. Здесь три входа: главный; тот, где мы стоим сейчас; вход в павильон. Вместе с шестью-восемью гвардейцами я войду через главный вход. Вы же наблюдайте за этим входом - оставим здесь четверых или пятерых, а трех самых надежных поставьте у входа в павильон.

    - А я, - сказал Морис, - перелезу через стену и буду стеречь в саду.

    - Прекрасно, - сказал Лорен, - тем более что ты сможешь открыть нам ворота изнутри.

    - Охотно, - заметил Морис, - но не покидайте проулка и не входите, пока я не позову вас. Из сада я увижу все, что будет происходить в доме.

    - Ты никак знаешь этот дом? - поинтересовался Лорен.

    - Когда-то я хотел его купить.

    Лорен расставил засады по углам изгороди и в нише ворот. А полицейский с восемью-десятью гвардейцами направился, как он сказал, захватывать главный вход.

    Через минуту звуки их шагов растворились в пустынной темноте, не привлекая ни малейшего внимания.

    Люди Мориса заняли отведенные им места и из всех сил старались слиться с тем, что их окружало. Все делалось тихо: можно было поклясться, что на Старой улице Сен-Жак не происходит ничего необычного.

    Морис полез на стену.

    - Подожди, - остановил его Лорен.

    - Что еще?

    - А пароль?

    - Да, верно.

    - "Гвоздика и подземный ход". Арестовывай всех, кто не скажет этих слов; пропускай всех, кто их скажет. Таков приказ.

    - Спасибо, - сказал Морис. И он спрыгнул со стены в сад.

    Полученный удар был ужасен. Морис должен был собрать всю свою волю, чтобы скрыть от Лорена потрясение, охватившее все его существо. Но, оказавшись в одиночестве, в тишине ночного сада, он немного успокоился: беспорядочно роившиеся в его голове мысли более или менее пришли в порядок.

    Как же так? Выходит, дом, куда Морис приходил часто и с самой чистой радостью, дом, ставший для него земным раем, был притоном кровавых интриг! Выходит, радушный Прием, оказанный в ответ на его горячую дружбу, был лицемерием, а вся любовь Женевьевы была только страхом!

    Читатели уже хорошо знакомы с расположением сада, где неоднократно прогуливались наши молодые люди. Морис скользил от одной группы деревьев и кустов к другой, пока не укрылся от лунного света в тени той самой оранжереи, где он был заперт в первый раз, как оказался в этом доме.

    Оранжерея находилась напротив павильона, где жила Женевьева.

    Огонь в этот вечер, вместо того чтобы ровно и спокойно освещать комнату молодой женщины, блуждал от одного окна к другому. Занавеска случайно оказалась наполовину поднятой, и Морис заметил Женевьеву, поспешно бросавшую вещи в чемодан. Его удивило, что в ее руках блеснуло оружие.

    Чтобы лучше видеть происходящее в комнате, он встал на одну из каменных тумб. Его внимание привлек жаркий огонь, пылавший в камине: Женевьева жгла какие-то бумаги.

    В это время открылась дверь и в комнату вошел какой-то человек.

    Вначале Морис решил, что это Диксмер.

    Молодая женщина подбежала, схватила его руки, и они какое-то время смотрели друг на друга, как будто охваченные сильным волнением. Причину этого волнения Морис не мог угадать, потому что не слышал, о чем они говорили.

    Но тут Морис смерил глазами фигуру вошедшего.

    - Это не Диксмер, - прошептал он.

    Действительно, вошедший был худощав и невелик ростом; Диксмер же был высок и плотен.

    Ревность - действенный стимул; Морис мгновенно вычислил в уме рост незнакомца с точностью до одной десятой дюйма и представил себе фигуру мужа.

    "Это не Диксмер", - прошептал он, как будто должен был повторить это еще раз, чтобы убедить себя в коварстве Женевьевы.

    Он потянулся к окну, но чем ближе подходил к нему, тем меньше видел: в голове его пылал жар.

    Его нога наткнулась на приставную лестницу. Окно находилось на высоте семи-восьми футов. Он приставил лестницу к стене, поднялся по ней и впился глазами в щель занавески.

    Незнакомец, находившийся в комнате Женевьевы, был молод, лет двадцати семи-двадцати восьми. Голубые глаза, изящная внешность. Он держал руки молодой женщины в своих и что-то ей говорил, стараясь осушить слезы, стоявшие в чудесных глазах Женевьевы.

    Легкий шум, произведенный Морисом, заставил молодого человека повернуть голову к окну.

    И тут Морис едва сдержал крик удивления: он увидел своего таинственного спасителя с площади Шатле.

    В эту минуту Женевьева отняла свои руки и подошла к камину, чтобы убедиться, что все бумаги сгорели.

    Морис не мог больше сдерживаться. Все страсти, терзающие мужчину - любовь, месть, ревность, - огненными зубами стиснули его сердце. Не теряя времени, он с силой толкнул плохо закрытую оконную раму и спрыгнул в комнату.

    В тот же миг к его груди были приставлены два пистолета.

    Женевьева повернулась на шум и онемела, увидев Мориса.

    - Сударь, - холодно сказал молодой республиканец тому, кто держал его жизнь под двойным прицелом своего оружия, - сударь, вы шевалье де Мезон-Руж?

    - А если и так? - ответил шевалье.

    - О, если это так, то я знаю, что вы человек мужественный, а стало быть, спокойный, потому хотел бы сказать вам два слова.

    - Говорите, - согласился шевалье, не убирая пистолетов.

    - Вы можете меня убить, но вы не убьете меня прежде, чем я закричу; вернее, я не умру, не закричав. А услышав крик, множество людей, окруживших этот дом, обратят его в пепел за десять минут. Так что опустите ваши пистолеты и послушайте, что я сейчас скажу этой даме.

    - Женевьеве? - спросил шевалье.

    - Мне? - прошептала молодая женщина.

    - Да, вам.

    Женевьева, став бледнее статуи, схватила Мориса за руку, но молодой человек оттолкнул ее.

    - Вы сами знаете, в чем вы меня заверяли, сударыня, - с глубоким презрением произнес он. - Теперь я вижу, что вы говорили правду. Вы действительно не любите господина Морана.

    - Морис, выслушайте меня! - воскликнула Женевьева.

    - Мне нечего слушать, сударыня, - ответил Морис. - Вы обманули меня. Вы одним ударом разрубили все нити, скреплявшие мое сердце с вашим. Вы мне говорили, что не любите господина Морана, но вы мне не сказали, что любите другого.

    - Сударь, - сказал шевалье, - что вы там говорите о Моране, или, вернее, о каком Моране вы говорите?

    - О химике Моране.

    - Химик Моран перед вами. Химик Моран и шевалье де Мезон-Руж - одно и то же лицо.

    И протянув руку к столу, он мгновенно надел лежавший там черный парик, так долго делавший его неузнаваемым для глаз молодого республиканца.

    - Ах так, - с еще большим презрением произнес Морис, - теперь я понимаю, вы любите не Морана, потому что Морана не существует; но обман, даже самый ловкий, не становится от этого менее отвратительным.

    Шевалье сделал угрожающий жест.

    - Сударь, - продолжал Морис, - соблаговолите оставить меня на минутку с госпожой Диксмер. Впрочем, можете присутствовать при беседе, если хотите; она будет недолгой. Женевьева подала Мезон-Ружу знак набраться терпения.

    - Итак, - продолжал Морис, - итак, вы, Женевьева, сделали из меня посмешище для моих друзей! Они будут чувствовать омерзение ко мне! Вы заставили меня слепо служить всем вашим заговорам; вы извлекали из меня пользу, как из какого-нибудь инструмента. Послушайте: это бесчестно! Но вы будете за это наказаны, сударыня. Сейчас этот господин убьет меня на ваших глазах! Но не пройдет и пяти минут, как он тоже упадет у ваших ног, а если выживет, то только для того, чтобы лишиться головы на эшафоте.

    - Он умрет? - воскликнула Женевьева, - его лишат головы на эшафоте? Но вы, Морис, не знаете, что это мой покровитель, покровитель моей семьи, я отдам жизнь за него. Если он умрет, умру и я. Если вы - моя любовь, то он - моя вера!

    - Ах, - сказал Морис, - вы, может быть, станете по-прежнему говорить о своей любви ко мне? И правда, женщины слишком слабы и трусливы.

    Потом, обернувшись, обратился к молодому роялисту:

    - Что же, сударь, вам нужно убить меня или умереть.

    - Почему?

    - Потому что, если вы меня не убьете, я вас арестую. И Морис протянул руку, чтобы схватить его за ворот.

    - Я не стану отвоевывать у вас свою жизнь, - ответил шевалье де Мезон-Руж, - берите!

    И он бросил пистолеты на кресло.

    - Почему же вы не будете драться со мной за свою жизнь?

    - Потому что моя жизнь не стоит тех душевных мук, которые будут меня терзать, если я убью порядочного человека. И особенно… особенно потому, что Женевьева любит вас.

    - О! - воскликнула молодая женщина, заламывая руки. - Как вы добры, великодушны, преданны и благородны, Арман!

    Морис смотрел на них почти остолбенев от изумления.

    - Итак, - сказал шевалье, - я возвращаюсь в свою комнату; даю вам слово чести не для того чтобы сбежать, а чтобы спрятать один портрет.

    Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы. Тот был на своем обычном месте.

    Мезон-Руж либо угадал мысль Мориса, либо захотел довести свое великодушие до предела.

    - Да, - сказал он, - я знаю, что вы республиканец. Но я знаю также, что у вас чистое и преданное сердце. Я доверяюсь вам до конца: смотрите!

    И он вынул спрятанную на груди миниатюру: это был портрет королевы.

    Морис уронил голову на руки.

    - Жду ваших распоряжений, сударь, - сказал Мезон-Руж. - Если вы хотите меня арестовать, то, когда мне настанет момент отдаться в ваши руки, постучите в эту дверь. С тех пор как моя жизнь не поддерживается больше надеждой на спасение королевы, я не дорожу ею.

    И шевалье вышел. Морис не сделал ни одного движения, чтобы задержать его.

    Едва Мезон-Руж покинул комнату, Женевьева бросилась к ногам молодого человека.

    - Простите, Морис, простите за все зло, что я вам причинила. Простите мои обманы. Простите во имя моих слез и страданий, потому что, клянусь вам, я много плакала, много страдала. Мой муж уехал сегодня утром; я не знаю, куда он отправился, может быть, я больше никогда его не увижу. Теперь у меня остался единственный друг, даже не друг, а брат, и вы хотите его убить. Простите Морис! Простите!

    Морис поднял молодую женщину.

    - Что вы хотите? - сказал он. - Такова судьба; сейчас все ставят свою жизнь на карту. Шевалье де Мезон-Руж играл, как и другие, но проиграл. Настало время платить.

    - То есть, умереть, если я правильно поняла?

    - Да.

    - Он должен умереть! И это мне говорите вы!

    - Не я, Женевьева, а судьба.

    - Судьба еще не сказала своего последнего слова в этом деле, поскольку вы можете спасти его, именно вы.

    - Ценой своего слова, а следовательно, и своей чести? Я понимаю вас, Женевьева.

    - Закройте глаза, Морис; вот все, о чем я прошу вас, и я обещаю вам, что моя признательность будет такой, на какую только может пойти женщина.

    - Я напрасно буду закрывать глаза, сударыня. Есть пароль; не зная его, никто отсюда не сможет выйти, потому что, повторяю, дом окружен.

    - И вы знаете его?

    - Конечно, знаю.

    - Морис!

    - Что?

    - Друг мой, мой дорогой Морис, скажите мне пароль, мне необходимо его знать.

    - Женевьева, - воскликнул Морис, - Женевьева! Но кто вы мне, чтобы сказать: "Морис, ради моей любви к тебе лишись слова, чести, измени своему делу, отрекись от своих взглядов"? Что вы предлагаете мне, Женевьева, взамен всего этого, вы, которая так меня искушает?

    - О Морис! Спасите его, сначала спасите его, а потом требуйте мою жизнь.

    - Женевьева, - мрачно ответил Морис, - послушайте: я стаю одной ногой на дороге бесчестья. Чтобы окончательно встать на эту дорогу, у меня должен быть, по крайней мере, веский довод против самого себя. Женевьева, поклянитесь, что не любите шевалье де Мезон-Ружа…

    - Я люблю шевалье де Мезон-Ружа как сестра, как друг, и никак иначе, клянусь вам!

    - Женевьева, вы любите меня?

    - Морис, я люблю вас, это правда, как и то, что Бог меня слышит.

    - Если я сделаю то, о чем вы меня просите, покинете вы родных, друзей, родину, чтобы бежать с предателем?

    - Морис! Морис!

    - Она колеблется… О, она колеблется! И Морис в презрении отпрянул. Женевьева опиралась на его руку, и, лишившись опоры, упала на колени.

    - Морис, - сказала она, откинувшись назад и заламывая руки, - все, что только захочешь, клянусь тебе! Приказывай, я повинуюсь!

    - Ты будешь моей, Женевьева?

    - Как только ты потребуешь.

    - Клянись Христом. Женевьева протянула руки.

    - Боже мой! - произнесла она. - Ты простил прелюбодейку, ты, надеюсь, простишь и меня.

    Крупные слезы покатились по ее щекам и упали на длинные разметавшиеся волосы, струящиеся по груди.

    - О, не клянитесь так, - воскликнул Морис, - или я не приму вашей клятвы!

    - Боже мой, - прошептала она, - я клянусь посвятить свою жизнь Морису, умереть вместе с ним и, если будет нужно, умереть ради него, если он спасет моего защитника, моего брата, шевалье де Мезон-Ружа.

    - Хорошо, он будет спасен, - сказал Морис. Он подошел к комнате шевалье.

    - Сударь, переоденьтесь в костюм кожевенника Морана. Я возвращаю вам ваше слово, вы свободны. И вы тоже, сударыня, - обратился он к Женевьеве. - Пароль: "Гвоздика и подземный ход".

    И словно страшась остаться в этой комнате, где он произнес слова, превратившие его в предателя, Морис открыл окно и выпрыгнул в сад.

    Морис снова занял свой пост в саду напротив окна Женевьевы; только на этот раз оно было темным: молодая женщина ушла в комнату шевалье де Мезон-Ружа.

    Морис вовремя покинул дом, потому что едва он дошел до угла оранжереи, как ворота в сад открылись и в сопровождении Лорена с пятью-шестью гвардейцами появился человек в сером.

    - Ну что? - поинтересовался Лорен.

    - Как видите, - ответил Морис, - я на посту.

    - Никто не пытался нарушить запрет? - спросил Лорен.