Александр Дюма - Жорж

    Не случалось ли вам, в один из грустных и холодных зимних вечеров, когда, наедине со своими мыслями, вы слушаете, как ветер свистит в коридорах и дождь хлещет по стеклам окон, не случалось ли вам, когда вы сидите у камина и смотрите на потрескивающие в нем угли, не случалось ли вам почувствовать отвращение к нашему мрачному климату, к нашему сырому и грязному Парижу и умчаться в мечтах в какой-то волшебный оазис, зеленый и свежий, где вы можете в любое время года, на берегу живительного источника, у подножия пальмы, в тени ямбозы, задремать, постепенно погружаясь в блаженство и негу?

    Ну, так вот! Этот рай, о котором вы мечтаете, существует, этот Эдем, куда вы стремитесь, вас ждет, этот ручей, убаюкивающий вашу дневную дремоту, устремляется водопадом и рассыпается водяной пылью; пальма, охраняющая ваш сон, колышет на ветерке свои длинные листья, словно султан на шлеме великана. Ветви ямбозы, покрытые плодами, отливающими цветами радуги, манят вас в свою благоухающую тень. Следуйте за мной.

    Поплывем в Брест, этот воинственный брат торгового Марселя - вооруженный часовой, сторожащий океан, и там, среди сотен кораблей, охраняющих его порт, выберите один из бригов с узким корпусом, с легкими парусами и удлиненными мачтами, какими наделил своих смелых пиратов соперник Вальтера Скотта, автор поэтических романов о море.

    Сейчас как раз сентябрь - месяц, благоприятствующий долгим путешествиям. Взойдем на борт корабля, которому мы доверили нашу общую судьбу, оставим за собой лето и пойдем на встречу с весной. Прощай, Брест, привет тебе, Нант, привет, Байонна, прощай, Франция.

    Видите ли вы направо от нас этот гигант высотой в десять тысяч футов, гранитная голова которого теряется в облаках, словно подвешенная к ним? Сквозь прозрачную воду можно различить его каменные корни, вонзающиеся в бездну. Это пик Тенериф, древняя Нивария, место встречи океанских орлов: вы видите, как они летают вокруг своих гнезд; отсюда они кажутся не крупнее лесных голубок. Но проплывем мимо, не это цель нашего путешествия, ведь здесь только цветник Испании, а я обещал вам сад мира.

    Видите ли вы слева эту голую скалу, лишенную растительности, беспрерывно обжигаемую тропическим солнцем: к этой скале шесть лет был прикован современный Прометей, это пьедестал, на котором Англия сама воздвигла статую своего позора, под стать костру Жанны д'Арк и эшафоту Марии Стюарт, это политическая Голгофа, у которой в течение восемнадцати лет благоговейно встречались все корабли; но мы направляемся не сюда. Проплывем мимо, нам здесь нечего делать; цареубийца Святая Елена лишилась останков погибшего на ней мученика.

    Вот мы и у мыса Бурь. Вы видите эту гору, устремляющуюся вверх посреди туманов, это тот самый великий Адамастор, который предстал перед автором "Лузиады". Мы проплываем мимо крайней точки земли, этот мыс, обращенный к нам, выглядит словно нос корабля. В самом деле, посмотрите, как об него свирепо разбивается океан, но он бессилен, потому что корабль не боится бурь, потому что он направляется в порт вечности, а ведет его сам бог. Проплывем мимо; за зеленеющими горами мы увидели бы бесплодные земли и обожженные солнцем пустыни. Проплывем мимо; я обещал вам прохладные воды, нежную тень ветвей, беспрерывно зреющие фрукты и вечные цветы.

    Привет Индийскому океану, куда нас несет западный ветер, привет тем местам, где происходит действие сказок "Тысячи и одной ночи", мы приближаемся к цели нашего путешествия. Вот печальный остров, Бурбон, подтачиваемый вечным вулканом; бросим взгляд на пылающий там огонь и улыбнемся царящим вокруг ароматам, потом, сделав еще несколько узлов, пройдем между островами Плоским и Пушечным клином, обогнем мыс Канониров; остановимся у флагманского судна. Бросим якорь, рейд здесь удобный, наш бриг, утомленный столь долгим переходом, требует отдыха.

    Впрочем, мы достигли цели своего путешествия, потому что это и есть та счастливая земля, которую природа, кажется, скрыла на краю света, как ревнивая мать прячет девственную красоту своей дочери от оскверняющих ее взглядов, потому что эта земля - земля обетованная, жемчужина Индийского океана, это Иль-де-Франс.

    А теперь, целомудренная дочь морей, родная сестра острова Бурбон, счастливая соперница Цейлона, позволь мне приподнять край твоей вуали и показать тебя моему другу иностранцу, сопровождающему меня брату-путешественнику, позволь мне развязать твой пояс, о прекрасная пленница, ведь мы два странника из Франции, а быть может, когда-нибудь Франция выкупит тебя, богатая дочь Индии, ценою какого-нибудь захудалого королевства Европы.

    А вы, следившие за нами глазами и мыслью, позвольте теперь рассказать вам о чудесной стране, о ее всегда плодородных полях, где урожай собирают два раза в год, где весна и лето следуют друг за другом, беспрестанно чередуясь, и где фрукты приходят на смену цветам, а цветы - плодам. Позвольте мне рассказать вам о поэтическом острове, ноги которого погружены в море, а голова прячется в облаках; это словно Венера, его сестра, этот остров, рожденный морской пеной, поднимающийся из влажной колыбели к своему небесному Царству, украшенный то сверкающим днем, то звездной ночью, вечными нарядами, дарованными ему самим господом, которых Англия не смогла еще у него отнять.

    Пойдемте же! Если воздушные путешествия пугают вас не больше, чем морские, ухватитесь, подобно новому Клеофасу, за край моего плаща, и я перенесу вас на перевернутый конус Питербоота, самой высокой горы на острове после пика Черной реки. Когда мы окажемся там, мы посмотрим во все стороны: направо, потом налево, вперед и назад, вниз и вверх.

    Над нами вы видите небо, всегда чистое, усеянное звездами, как лазурная скатерть, где бог своей поступью поднимает золотую пыль, любая пылинка которой являет собой целый мир.

    Перед нами - весь остров, он расстилается у наших ног, как географическая карта в сто сорок пять лье в окружности со своими шестьюдесятью речками, которые кажутся отсюда серебряными нитями, привязывающими море к берегам острова, и тринадцатью горами, украшенными лианами и пальмами. Среди всех речек обратите внимание на водопады Редюи и Ла Фонтан, которые из глубины лесов, где они зарождаются, устремляют свои потоки и со страшным шумом, подобным грохоту бури, несутся на встречу с морем, которое ждет их и, спокойное или бушующее, отвечает на их вечный вызов то презрением, то гневом: победители соревнуются, кто совершит на земле больше опустошений и создаст больше грохота. Потом, после этой картины обманутого тщеславия, полюбуйтесь Черной рекой, спокойно катящей живительные воды; она отдает свое славное имя всему, что ее окружает, доказывая тем самым победу мудрости над силой и спокойствия над гневом. Среди всех этих гор вы увидите еще мрачный Брабант - гигантский часовой, стоящий на северной оконечности острова, чтобы защищать его от внезапных нападений врага и от яростных волн океана. Посмотрите на Тройной Пик, у подножия которого протекают реки Тамарэн и Рампар, как будто индийская Исида захотела во всем оправдать свое имя. Наконец, посмотрите на Пус, самый величественный пик острова после Питербоота, на вершине которого мы с вами находимся. Пус как будто поднимает к небу палец, чтобы показать хозяину и его рабам, что над ними есть судия, который рассудит их дела по справедливости.

    Перед нами Порт-Луи, бывший Порт-Наполеон, столица острова с многочисленными деревянными домами, с двумя ручьями, которые после каждой грозы превращаются в потоки, с островом Бочаров, защищающим подступы к городу с его пестрым населением; последнее, кажется, состоит из представителей всех народов мира, начиная с ленивого креола, который, если ему нужно перейти на другую сторону улицы, заставляет нести себя в паланкине, а говорить для него так утомительно, что он приучил своих рабов повиноваться жестам, и до негров, которых утром ведут на работу, погоняя кнутом, а вечером тот же кнут возвращает их домой. Между этими двумя крайними ступенями социальной лестницы вы видите ласкаров , одетых в зеленое и красное, - вы их отличите по тюрбанам исключительно тех же цветов и по бронзовым лицам, являющим смесь малайского и малабарского типов. Посмотрите на негра Иолофа, высокого и красивого уроженца Сенегалии, черного, как агат, с глазами, горящими, как рубины, с белыми, словно жемчуг, зубами. Маленький китаец с плоской грудью и широкими плечами, с голым черепом и висячими усами; никто не понимает, что он говорит, и все же все с ним общаются, потому что китаец продает любые товары, знает все ремесла и все профессии; потому что китаец - это еврей колоний.

    Малайцы, медного цвета, маленькие, мстительные, хитрые, всегда забывают благодеяние и вечно помнят обиду, как цыгане; они продают такие вещи, о которых у них спрашивают только вполголоса. Мозамбикцы, кроткие, добрые и глупые, их уважают лишь за их физическую силу. Мальгаши, хитрые, изворотливые, с оливковым цветом лица, с широким носом и тонкими губами, отличаются от негров-сенегальцев красноватым оттенком кожи. Намакейцы, высокие, стройные, ловкие и гордые, с детства приученные к охоте на тигров и слонов, изумляются, что их перевезли на землю, где нет чудовищ, с которыми надо бороться. Наконец, среди всех этих народностей - английский офицер из островного гарнизона или служащий в порту; офицер в красном жилете с круглым вырезом, с кивером в форме фуражки и в белых штанах; английский офицер, который с высоты своего величия смотрит на креолов и мулатов, на хозяев и рабов, на колонистов и туземцев, говорит только о Лондоне, хвалит только Англию и уважает лишь самого себя.

    За нами Большой порт, бывший Имперский порт, когда-то построенный голландцами, но покинутый ими, потому что ветер там всегда дует с моря к острову, и тот же бриг, который гонит корабли в этот порт, мешает им из него выйти. Поэтому порт развалился и превратился в поселок, где дома понемногу поднимаются из развалин, теперь это маленькая бухта, где шхуна ищет укрытия от абордажа пиратов, вокруг нее горы, покрытые лесами, где раб спасается от тирании хозяина. Потом.., переведя взгляд поближе, мы различим почти у нас под ногами, на внешней стороне гор, окружающих порт, Моку, благоухающую алоэ, гранатами, смородиной. Местность Мока - такая свежая, что она, кажется, вечером снимает сокровища своего убора, чтобы на заре вновь украситься ими; Мока, которая наряжается каждое утро так же, как другие наряжаются к празднику; Мока - сад острова, названный нами садом мира.

    Займем Наше прежнее положение, повернемся лицом к Мадагаскару и посмотрим налево: у наших ног, по ту сторону опорного пункта, расстилаются равнины Уильямса, они начинаются за Мокой, самой прелестной частью острова, заканчиваются у равнины Сен-Пьер горой Кордегардии, по форме похожей на спину лошади; потом за горой и за большими лесами расположен район Саванн; здесь протекают реки, получившие нежные названия: речка Лимонных деревьев, Купальня негритянок, Аркадия, со своим портом, так хорошо защищенным крутыми берегами, что туда не может проникнуть никакой враг; вокруг него пастбища, соперничающие с равнинами Сен-Пьер, там такая девственная почва, какая встречается только в безлюдной Америке; наконец, в глубине лесов - большой пруд, где водятся такие гигантские мурены, что их уже нельзя назвать ужами, - это змеи; случалось, что они затаскивали к себе преследуемых охотниками оленей и пожирали их, а также беглых негров, рискнувших выкупаться в пруду.

    Посмотрим направо. Вот район Крепости, над которым возвышается пик Открытия; над вершиной его парят мачты кораблей, которые отсюда кажутся тонкими и гибкими.., как ветви ивы. Вот мыс Несчастный, вот бухта Могил, вот церковь Памплемуссов. В этом районе находились по соседству друг с другом хижины мадам де ла Тур и Маргариты ; о мыс Несчастный разбился "Сен-Жеран" ; у бухты Могил нашли тело девушки, сжимавшей в руке чей-то портрет; в церкви Памплемуссов два месяца спустя рядом с этой девушкой похоронили юношу такого же возраста. Вы уже угадали имена этих двух возлюбленных, покоящихся в одной могиле, под одним камнем. Это Поль и Виржиния, два Алкиона тропиков; море, со стоном разбиваясь о прибрежные скалы, кажется, беспрестанно оплакивает их, как тигрица, вечно оплакивающая своих тигрят, которых сама же и растерзала в приступе ярости или ревности.

    Теперь вы пройдете по острову от Декорн на юго-западе, или от Маэбура до Малого Малабара, проследуете вдоль берега или направитесь вглубь, спуститесь по течению рек или подниметесь в горы, и воспламенит ли равнину своими огненными лучами сверкающий диск солнца или посеребрит холмы лунный серп своим печальным светом, если у вас ноги устали, голова отяжелела, глаза закрываются, если, опьяненный благоуханием китайских роз, испанского жасмина, вы чувствуете, как ваши ощущения в истоме тают, вы сможете, о мой спутник, без страха погрузиться в сокровенное и глубокое блаженство индийского сна. Ложитесь же в густую траву, спите спокойно и проснитесь без страха, потому что легкий шум, который, приближаясь, колышет листву, устремленные на вас черные сверкающие глаза - это не шорох ямайской змеи, это не глаза бенгальского тигра, спите спокойно и просыпайтесь безмятежно. Никогда на острове эхо не повторяло резкого шипения змеи или ночного рева хищного зверя. Нет, это молодая негритянка раздвигает стебли бамбука, чтобы показать свою красивую головку и с любопытством посмотреть на вновь прибывшего европейца. Подайте ей знак, даже не изменив позы, она сорвет для вас сочный банан, душистый плод манго или стручок тамаринда, скажите ей хоть одно слово, и она ответит вам ласкающим голосом: "Позвольте мне сделать то, что вам будет приятно". Она обрадуется, если за ее услугу заплатят приветливым взглядом, тогда она предложит проводить вас в жилище своего хозяина. Следуйте за ней, куда бы она ни повела, и когда вы увидите красивый дом, окруженный цветами, к которому ведет обсаженная деревьями аллея, это будет значить, что вы пришли: это жилище плантатора, тирана или патриарха, доброго или злого; но, будь он тем или другим, это вас не касается и не имеет для вас значения. Входите смело, садитесь за семейный стол, скажите: "Я ваш гость", и тогда перед вами поставят самую красивую китайскую тарелку с прекрасной гроздью бананов и хрустальный в серебре бокал, наполненный лучшим пенистым пивом острова; вы будете охотиться, сколько захотите, с ружьем хозяина в его саваннах, вы будете ловить рыбу в речке его сетями, и каждый раз, когда вы придете к нему сами или пошлете своего друга, будет заколот жирный теленок, потому что появление гостя - это праздник, такое же счастье, как некогда было возвращение блудного сына.

    Вот потому-то англичане, вечные завистники Франции, издавна устремили взгляд на ее любимую дочь, беспрестанно присматривались к ней, пытаясь то соблазнить ее золотом, то напугать угрозами, но на все эти предложения прекрасная креолка отвечала презрением, так что скоро стало очевидно, что влюбленным англичанам не удастся соблазнить ее, и они решили завладеть ею силой. Пришлось не спускать с нее глаз, охраняя ее, как испанскую монахиню. Некоторое время они пытались захватить ее, но это были недостаточно серьезные, а следовательно, безрезультатные попытки. Наконец, Англия, не в силах больше сдерживаться, бросилась на остров, очертя голову, и когда однажды утром на Иль-де-Франс узнали, что его брат, остров Бурбон, уже захвачен, его обитатели попросили своих защитников лучше охранять их, чем это делалось в прошлом, и те начали всерьез точить ножи и раскалять ядра, потому что врага ждали с минуты на минуту.

    23 августа 1810 года по всему острову загремела грозная канонада, возвестившая о прибытии врага.

    Было около пяти часов вечера в один из нечастых в нашей Европе чудесных летних дней. Половина обитателей Иль-де-Франс расположилась полукругом на холмах, возвышающихся над Большой гаванью, и, затаив дыхание, созерцала битву, разыгравшуюся внизу, как когда-то римляне с высоты ступеней Колизея смотрели на бой гладиаторов или на гибель мучеников. Только на этот раз ареной служила широкая бухта, окруженная подводными скалами, где сошлись противники.

    Лишенные возможности маневрировать, они без помех терзали друг друга. И здесь не было весталок, которые, поднимая палец, требовали бы пощады побежденным; все хорошо понимали, что бой идет смертельный, до полного уничтожения.

    Десять тысяч зрителей хранили тревожное молчание. Молчало и море, так часто бушующее в этих широтах, как будто старалось не заглушать рев грохочущих пушек.

    А произошло вот что.

    20-го утром капитан Дюперре, шедший от Мадагаскара на фрегате "Белл она" в сопровождении корветов "Минерва", "Виктория", "Цейлон" и "Уиндгэм", распознал Горы Ветров, что на Иль-де-Франс, и решил зайти в Большую гавань отремонтировать свои суда, сильно потрепанные после трех сражений, из которых он вышел победителем; это было тем более легко, что остров принадлежал французам, и трехцветный флаг, развевающийся на укреплениях острова Пасс и на трехмачтовом судне, стоявшем на якоре у его берега, внушал храброму моряку уверенность в том, что он будет встречен друзьями. Поэтому капитан Дюперре велел обогнуть остров Пасс, расположенный приблизительно в двух лье от Маэбура и, чтобы осуществить этот маневр, приказал корвету "Виктория" выйти вперед, "Минерве", "Цейлону" и "Беллоне" следовать за ним, а "Уиндгэму" замыкать шествие. Итак, флотилия пустилась в путь, причем корабли следовали друг за другом, потому что ширина пролива не позволяла даже двум судам идти рядом. Когда "Виктория" приблизилась на расстояние пушечного выстрела к трехмачтовому судну, стоявшему на якоре у форта, с этого корабля подали сигналы, означавшие, что в виду острова курсируют английские суда. Капитан Дюперре ответил, что он это отлично знает; флотилия, замеченная с корабля, состояла из "Волшебницы", "Сириуса" и "Ифигении", и командовал ими командор Ламбер. Поскольку с подветренной стороны острова находился еще капитан Гамлен с кораблями "Предприимчивый", "Ла-Манш" и "Астрея", сил у французов хватало, чтобы принять бой, если неприятель станет его навязывать. Несколько секунд спустя капитану Буве, шедшему вторым, показалось, что он замечает враждебные действия на корабле, только что подававшем сигналы. К тому же сколько он ни рассматривал этот корабль во всех его деталях проницательным взглядом, так редко обманывающим моряка, он не мог признать, что это судно принадлежит французскому флоту. Буве поделился своими наблюдениями с капитаном Дюперре; тот приказал ему подготовиться к бою. Что касается "Виктории", то ей невозможно было передать эти распоряжения, она ушла вперед слишком далеко, и всякий поданный ей сигнал мог быть замечен с форта или с подозрительного корабля.