Вторым последствием было то, что, видя, как стремительно мчится всадник на своем неутомимом коне, злодеи в засаде повели негромкий разговор о том, что всадника, без сомнения, поджидают в харчевне, что он туда завернет и, следовательно, поднимать стрельбу на проезжей дороге, выдавать себя нечего, - может статься, пройдет какой-нибудь. большой караван, сулящий кусочек пожирнее, чем добыча, которую захватишь, ограбив путника, пусть даже богача и щеголя. Люди, притаившиеся в засаде, и были "могильщиками", - как подобает добрым христианам, они возводили кресты над могилами, уложив туда путешественников, неосмотрительно защищавших свои кошельки, когда эти лихие сальтеадоры с аркебузами в руках встречали их сакраментальной фразой, что почти одинаково звучит на всех языках и у всех народов: "Кошелек или жизнь!" Должно быть, девушка знала об этой опасности и подумала о ней, когда, глядя на красавца всадника, проскакавшего мимо нее, невольно обронила со вздохом: - Какая жалость! Но мы уже видели, что разбойники в засаде, по той или иной причине, ничем не выдали своего присутствия. Однако ж, подобно охотникам на облаве, с которыми мы их сравнили, что снимаются с места, когда дичь уходит, они высунули головы из-за кустов, затем выбрались из зарослей, вышли на дорогу и зашагали вслед за путешественником к харчевне, во двор которой уже влетели конь и всадник. Во дворе его встретил служитель и с готовностью схватил лошадь под уздцы. - Меру ячменя коню! Мне - стакан хересу. А для тех, кто скоро будет здесь, - обед. Да получше! Не успел путешественник произнести эти слова, как в окне показался хозяин харчевни, а в воротах появились разбойники из засады. Разбойники и хозяин обменялись понимающим взглядом - они словно спрашивали: "Выходит, мы хорошо сделали, что не схватили его?" А он, должно быть, отвечал: "Отлично!" Всадник тем временем стряхивал пыль с плаща и сапог и до того был этим занят, что даже не заметил, как они переглядываются. - Входите же, любезный кавалер, - сказал хозяин. - Хоть постоялый двор "У мавританского короля" и затерялся среди гор, но, благодарение богу, кое-что у нас найдется. Кладовая полна дичи, нет только кролика - ведь это нечистое животное. Сейчас у нас жарится ollapodrida , и со вчерашнего дня готовится gaspacho , ну а если угодно, подождите: один из наших приятелей, отменный охотник на крупного зверя, сейчас гонится за медведем; повадился косолапый лакомиться моим ячменем, с горы за ним спускается. Так что скоро мы сможем попотчевать вас свежей медвежатиной. - Ждать твоего охотника некогда, хоть предложение и заманчиво. - Воля ваша, а я уж постараюсь вам услужить, любезный кавалер. - Вот и славно. Хоть я и уверен, что сеньора, гонцом которой я вызвался быть, настоящая богиня и вкушает лишь аромат цветов, а пьет лишь утреннюю росу, но все же приготовь самые отменные кушанья и покажи комнату, в которой думаешь ее принять. Хозяин распахнул дверь в большую комнату, выбеленную известкой, с белыми занавесками на окнах и дубовыми столами, и сказал: - Здесь. - Хорошо, - одобрил проезжий. - Подай-ка мне стакан хересу да узнай, дали ли меру ячменя моему коню. И срежь в саду самые лучшие цветы для букета. - Слушаюсь, - ответил хозяин. - А сколько приборов ставить? - Два: для отца и для дочери. Челядь, услужив господам, поест на кухне. - Будьте спокойны, любезный кавалер. Когда гость щедро платит, все делается быстро и хорошо. И хозяин, словно торопясь подтвердить сказанное, вышел из комнаты и крикнул: - Эй, Хиль, два прибора! Педро, ячмень коню задали? Амапола - мигом в сад за цветами. - Превосходно, - промолвил всадник с довольной улыбкой. - Теперь мой черед. Он снял с цепочки, висевшей на шее, золотой медальон старинной работы, величиной с голубиное яйцо, открыл его, положил на стол, принес из кухни горящий уголек, положил в золотую коробочку и присыпал уголек щепоткой порошка, - дым тотчас же развеялся по горнице, наполнив ее тем нежным и стойким ароматом, который ласкает ваше обоняние, когда вы входите в спальню арабской дамы. Тут появился хозяин, держа в одной руке тарелку, на которой стоял стакан с хересом, а в другой только что откупоренную бутылку; следом за ним шел Хиль, неся скатерть, салфетки и стопку тарелок; позади Хиля выступала Амапола с огромной охапкой пламенеющих цветов - во Франции они не растут, но в Андалусии так обычны, что я даже не узнал их названия. - Выберите самые лучшие, - приказал девушке проезжий. - А остальные дайте мне. Амапола взяла самые красивые цветы и, составив букет, спросила: - Так хорошо? - Превосходно, - ответил он, - перевяжите его. Девушка поискала глазами веревку, бечевку, шнурок. Тогда проезжий выхватил из кармана ленту, отливавшую золотом и пурпуром, как видно, заранее припасенную для букета, и отсек кинжалом кусок. Он передал ленту Амаполе, она перевязала букет и положила его по указанию молодого человека на одну из тарелок, которые Хиль только что расставил на большом столе. А проезжий собственноручно разложил остальные цветы на полу от двери, выходившей во двор, до стола, так что образовалась пестрая дорожка наподобие тех, что устраивают в день святого причастия. Затем он кликнул хозяина харчевни и сказал ему: - Приятель, вот золотой за то, что я ввел тебя в расход. Хозяин отвесил поклон. - Ну а теперь, - продолжал молодой человек, - если дон Иниго Веласко де Гаро спросит тебя, кто заказал для него обед, скажешь, что проезжий, имя которого тебе неведомо. Если донья Флора спросит тебя, кто сделал для нее дорожку из цветов, кто преподносит ей букет, кто курил благовония, ответишь ей, что все это сделал гонец любви дон Рамиро д'Авила. И, вскочив на своего прекрасного коня, которого держал под уздцы служитель, он вихрем вылетел со двора таверны и галопом продолжал путь по направлению к Гранаде. III. ДОН ИНИГО ВЕЛАСКО ДЕ ГАРО
Певунья, пасущая козочку, так и застыла у подножия одного из холмов, уже упомянутых нами, и не могла видеть, как всадник попал на постоялый двор, как выехал оттуда, зато она, казалось, настороженно прислушивалась и все ждала, не донесутся ли до нее какие-нибудь звуки, не угадает ли она по ним, что же там происходит, и она не раз устремляла ввысь недоуменный взгляд своих прелестных глаз, будто удивляясь, почему появление такого нарядного и богатого дворянина обошлось без бурных происшествий. Разумеется, не слыша здесь, за холмом, разговора путешественника с хозяином таверны, она даже не догадывалась, из-за каких злодейских замыслов поклоннику доньи Флоры суждено было остаться целым и невредимым. Надо сказать, что в тот миг, когда дон Рамиро д'Авила, отдав все распоряжения и подготовив таверну "У мавританского короля" к достойной встрече дона Иниго Веласко его дочери, стремглав выехал за ворота и помчался по пороге в Гранаду, перед взором девушки возник верховой в нарядной одежде, скакавший во главе отряда всадников. Отряд этот состоял из трех групп, отличных друг от друга. Первая, авангард, как мы сказали выше, уже вырисовывалась на западном склоне невысокой горы и состояла из одного-единственного человека - слуги дона Иниго Веласко однако, наподобие сицилийских campieri - слуг в мирное время и воинов в часы опасности, - одет он был в ливрею-мундир, сбоку прикрыт длинным щитом и держал прямо, как копье, прикладом к колену, аркебузу с горящим фитилем, не оставляя сомнения в том, что отряд даст отпор, если на него нападут. Главное звено отряда, старик лет шестидесяти - шестидесяти пяти и девушка лет шестнадцати - восемнадцати, двигалось шагах в тридцати позади авангарда. Замыкал цепочку арьергард, который двигался на таком же расстоянии от них, что и верховой, указывавший дорогу, в него входили двое слуг со щитом на боку, вооруженные дымящимися аркебузами. Итак, всего двое господ и трое слуг. В повествовании слугам уготовано весьма скромное место, зато главные роли суждено играть их господам, поэтому да будет нам позволено обойти молчанием Нуньеса, Камахо и Торрибио и особое внимание уделить дону Иниго Веласко де Гаро и его дочке, донье Флоре. Дон Иниго Веласко, как мы уже говорили, был старик шестидесяти - шестидесяти пяти лет, хотя слово "старик" вряд ли подходит человеку, пусть и преклонных лет, но моложавому. В самом деле, и борода, едва тронутая сединой, и длинные волосы во вкусе Филиппа Красивого и Фердинанда Католика, чуть посеребренные инеем, подходили человеку пятидесяти - пятидесяти пяти лет, не больше. Однако ж, на свою беду, как и все те, у кого была достославная молодость, он не мог скрыть своего возраста, ибо часто, в разные времена, оставлял глубокий след в истории своей страны. В тридцать лет дон Иниго Веласко, носивший одну из знаменитейших фамилий, наследник одной из богатейших семей Кастилии, воспылал страстью к приключениям, полюбив девушку, на которой не мог жениться, ибо отец доньи Мерседес де Мендо (так звалась эта королева красоты) был врагом его отца и оба поклялись в вечной ненависти; повторяем, в тридцать лет дон Иниго Веласко, - а наставником его был отец Марчена, первый пастырь королевства, который, невзирая на опасность, пошел наперекор Святому писанию и согласился с предположением Христофора Колумба о том, что земля круглая, так вот, дон Иниго тоже пришел к этой мысли и скорее от отчаяния, нежели из убежденности стал последователем теорий генуэзского мореплавателя, содействуя его замыслам. Известно, сколько довелось выстрадать при дворе католических королей этому мученику, этому гению, которого даже самые незлобивые советники Изабеллы и Фердинанда считали мечтателем и безумцем; после
того как он, не добившись успеха у себя на родине - в Генуе, где поведал всем о своем замысле, о том, что, направляясь на запад, можно достигнуть империи Катай , упомянутой его предшественником - Марко Поло, после того как Иоанн II, прогнав Колумба, предательски повелел одному лоцману попытаться осуществить план экспедиции, которую во всеуслышание называли бессмысленным предприятием, Колумб предстал перед королем Арагона Фердинандом и королевой Кастилии Изабеллой, посулив обогатить Испанию, одарив ее не городом, не провинцией, не королевством, а целым миром. Восемь лет прошли в тщетных хлопотах и ходатайствах. Но счастье прославленного генуэзца, - а мы уже не раз рассуждали о том, что в его жизни незначительные причины часто порождали значительные последствия, - так вот, на счастье прославленного генуэзца, по воле провидения в ту пору, когда Он, Христофор Колумб, намеревался пуститься в путешествие, именно в ту пору, когда владычество калифов в Испании пало вместе со своим последним оплотом, - племянник одной из самых близких подруг королевы до безумия влюбился в девушку, жениться на которой у него не было никакой надежды. Мы раболепно просим прощения у любви за то, что отнесли ее к числу причин незначительных. Так или иначе, причина эта, будь она незначительной или значительной, породила важные последствия. Имя племянника нам уже известно - дон Иниго Веласко, князь де Гаро. Имя его тетки - Беатриса, маркиза де Мойя. Итак, самой любимой подругой, самой близкой поверенной королевы была маркиза де Мойя. Пока отмечаем это для памяти, чтобы возвратиться к этому немного погодя. Веласко решил покончить счеты с жизнью и был бы убит, если бы смерть не отступала перед ним, как отступает перед людьми бесстрашными. В битвах, которые католические короли вели против мавров, он постоянно сражался в первых шеренгах: он был среди тех, кто брал приступом крепости Иллора и Моклина - эти укрепления столицы были так важны, что их называли глазами Гранады; участвовал в осаде Велеса, когда zagal Абу Абала попытался снять осаду с города и его войска были отброшены с огромными потерями; он участвовал в захвате Хибальфаро, когда город Ибрагима был захвачен с бою и разграблен; был он, наконец, под стенами столицы Буабдила, когда, как говорят испанцы, съев гранат зернышко за зернышком - другими словами, завоевав королевство город за городом, - католические короли обложили войсками старый город, возвели вокруг него новый с домами, церквами, крепостными укреплениями и назвали его Санта-Фе в знак того, что они выполнят обет и не снимут осады, покуда Гранада не сдастся. Гранада сдалась 25 ноября 1491 года - в 897 году хиджры , 22 дня месяца Мохаррема . Для Колумба, который выжидал целых восемь лет, наступило время действовать; король Фердинанд и королева Изабелла завершили дело, начатое Пелагием семь веков тому назад: они расправились с неверными в Испании. И Колумб предложил снарядить экспедицию, заявив, что главная ее цель - обращение неверных некоего Нового Света. А чтобы достичь этой цели, просил дать в его распоряжение всего две каравеллы, экипаж в сто человек и три тысячи крон. Говорил он не только о цели религиозной, но и о материальных благах, какие принесет экспедиция, о неисчислимых золотых россыпях, бесценных алмазных копях. Что же мешало алчному Фердинанду и благочестивой Изабелле попытать счастья в предприятии, которое и с мирской, и с духовной точки зрения - во всех отношениях задумано было удачно? Сейчас мы расскажем о том, что им мешало. Христофор Колумб заранее добивался высокого вознаграждения, достойного его службы, а именно - чина адмирала испанского флота, титула вице-короля всех тех земель, которые он намеревался открыть, десятую часть тех доходов, которые принесет экспедиция, и сохранения за своими потомками по мужской линии всех титулов и почетных званий, какие ему будут пожалованы. Требования эти казались непомерными, тем более что Христофор Колумб, хоть он и уверял, что является потомком одного из самых знатных родов Пьяченцы, хоть он и писал королеве Изабелле о том, что, если она назначит его адмиралом, он будет не первым адмиралом в его роде, но предъявить доказательства, подтверждающие его благородное происхождение, он не мог, и при дворе толковали, что он якобы просто-напросто сын бедного ткача не то из Когорзо, не то из Нерви. В конце концов требования Колумба повергли в негодование гранадского архиепископа Фердинанда Талаверу, которому их католические величества поручили изучить проект "генуэзского лоцмана" - так обычно называли при дворе Христофора Колумба. Особенно же возмутили архиепископа требования десятой части всех доходов, что в точности совпадало с налогом взимаемым церковью и называемым "dixme" , и уязвляло щепетильную, возвышенную душу дона Фердинанда Талаверы. Итак, бедняге Колумбу не повезло, ибо остальные три его требования - и о получении высокого чина адмирала, и о получении титула вице-короля, и, наконец, о получении права наследования этого титула, как это принято в королевском или княжеском роде, оскорбили гордость Фердинанда и Изабеллы, ибо самодержцы тех времен еще не привыкли относиться к людям незначительным, как к себе подобным, а Колумб, человек неимущий и безродный, говорил с ними с такой самоуверенностью, будто голову его уже украшал золотой венец Гваканагари или Монтесумы. Вот почему после ожесточенного спора в совете, где у Христофора Колумба было только два сторонника - дон Луис де Сент-Анхель, сборщик церковных доходов Арагона, и дон Алонсо де Кантанилья, управляющий финансами Кастилии, - предложение было окончательно отвергнуто, к немалому удовольствию короля Фердинанда и немалому огорчению королевы Изабеллы, сентиментальной особы. Ну а недруги Колумба - при дворе их было великое множество - считали, что решение принято бесповоротно, и воображали, будто навсегда отделались от потешного чудака, который пытался убедить всех, что по сравнению с услугами, которые он сулил оказать, все прочие услуги ничтожны. Но они упустили из виду дона Иниго Веласко, князя де Гаро, и его тетку Беатрису, маркизу де Мойя. И в самом деле, на следующий день после того, как архиепископ дон Фердинанд де Талавера сообщил Колумбу о том, что их католические величества отказали ему, и хотя дон Луис де Сент-Анхель и дон Алонсо де Кантанилья пытались смягчить это решение, но никаких надежд у несчастного мореплавателя больше не оставалось, донья Беатриса вошла в молельню к королеве и с явным волнением попросила Изабеллу соблаговолить принять ее племянника. Изабелла, удивленная печальным видом своей любимицы, взглянула на нее и, чуть помедлив, произнесла тем ласковым тоном, "каким обычно говорила с людьми, ей близкими: - Что ты сказала, дочь моя? Королева Кастилии имела обыкновение нарекать в знак дружбы "дочерьми" своих самых близких подруг, впрочем, оказывала она эту милость нечасто. - Я сказала, ваше величество, что племянник мой, дон Иниго Веласко, имеет честь просить вас о прощальной аудиенции. - Дон Иниго Веласко? - повторила Изабелла, как видно, стараясь припомнить, знаком ли он ей. - Да не тот ли это молодой воин, который так отличился во время нашей последней войны при взятии Иллора и Моклина, при осаде Белеса, взятии Хибальфаро и в других ратных делах? - Да, это он! - воскликнула донья Беатриса, вне себя от радости и гордости оттого, что имя ее племянника всколыхнуло воспоминания в душе королевы. - Да, да, государыня, это он и есть. - Так ты говоришь, он уезжает? - спросила Изабелла. - Да, государыня. - В дальние края? - Боюсь, что да. - Что ж, он покидает Испанию? - Очевидно. - Вот как! - Он, словно оправдываясь, говорит, что ныне уже не может быть полезным вашему величеству. - Куда же он отправляется? - Я надеюсь, - отвечала донья Беатриса, - что с соизволения королевы он сам ответит на этот вопрос. - Хорошо, дочь моя, скажи ему, что он может войти. |
