Беглеца с криками преследовали пять-шесть молодых дворян; изнемогая, он укрылся в башне и стал ждать преследователей. И тут завязалась ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть. Быть может, он расправился бы с пятью-шестью противниками, но на крики преследователей, звон шпаг, угрозы осаждающих поспешили солдаты дворцовой стражи, и узнав, что это тот самый дворянин, которого повелел арестовать король, они присоединились к нападающим. Дон Фернандо - ибо это был он - встал на узкой винтовой лестнице, которая вела на плоскую крышу, - там ему было легко обороняться, он бился, продвигаясь со ступени на ступень, и на каждую падал еще один раненый. Когда подошел дон Иниго, сражение длилось уже час. Он был встревожен, хоть и надеялся, что это не Фернандо, а кто-то другой, однако быстро понял, что обманулся в своей надежде. Не успел он войти в башню, как среди шума раздался зычный голос: - А ну, трусы, вперед! Я один против всех вас! Я знаю, что расстанусь с жизнью. Но плата за нее велика, а убивал я еще мало! Конечно, это был он! Предоставить событиям идти своим ходом - значило обречь Фернандо на верную смерть, как сказал он сам. Конец был близок и неизбежен. Но если бы дону Иниго удалось арестовать его, то осталась бы последняя надежда на помилование, надежда, которую поддерживает в осужденном любовь матери и снисхождение короля. Итак, дон Иниго решил прекратить побоище. - Остановитесь! - крикнул он, обращаясь к преследователям. - Я дон Иниго, верховный судья Андалусии, и я пришел от имени короля дона Карлоса. Но не так-то легко было усмирить ярость двадцати воинов, которые не смогли одолеть одного. - Смерть ему! Смерть! - повторяли несколько человек, и тут же раздался отчаянный вопль и послышался шум - по ступеням катилось тело убитого: шпага Фернандо поразила новую жертву. - Слышите меня? - еще громче закричал дон Иниго. - Повторяю: я - верховный судья и пришел сюда от имени короля. - Ну, нет! - возразил один из нападающих. - Пусть уж король предоставит нам самим творить суд, - суд наш будет правым. - Сеньоры, сеньоры! Опомнитесь! - взывал дон Иниго, который хотел одного - отвести опасность от беглеца. - Да что вам в конце концов от нас нужно? - спросили нападающие. - Чтобы мне дали возможность подняться в башню! - Для чего? - Чтобы отобрать у мятежника шпагу. - Пусть будет по-вашему! Любопытное будет зрелище! Давайте пропустим его. - Ну, что же? Вы колеблетесь, отступаете? Эх вы, мерзавцы, трусы! - неистовствовал дон Фернандо. И снова раздался вопль - значит, его шпага снова вонзилась в живую человеческую плоть. И снова толпа пришла в волнение, снова раздался лязг клинков. - Не убивайте его! Не убивайте! - твердил дон Иниго в отчаянии. - Мне надобно взять его живым. - Живым? - прогремел голос дона Фернандо. - Кто это сказал, что возьмет меня живым? - Я сказал, - ответил верховный судья с нижней ступени лестницы. - Вы?.. Кто это? - удивился дон Фернандо. - Я - дон Иниго. Дон Фернандо почувствовал, как дрожь пробежала по его телу, и он прошептал: - О, я узнал твой голос, прежде чем ты произнес свое имя. Затем он негромко спросил: - Что вам нужно? Поднимитесь, только один. - Сеньоры, пропустите меня! - приказал дон Иниго. И голос его звучал так повелительно, что все посторонились, прижимаясь к стене на узкой лестнице. Дон Иниго медленно поднимался все выше, и на каждой ступени стонал раненый или лежал убитый. Перешагнув через десяток трупов, он наконец добрался до второго этажа, где его ждал дон Фернандо. Левую руку он обмотал обрывками плаща, сделав что-то вроде перевязки, одежда была в лохмотьях, из ран сочилась кровь. - Итак, - обратился он к дону Иниго, - что вы от меня хотите? Одно ваше слово устрашило меня больше, чем вся эта свора вместе со своим оружием. - Хочу, чтобы вы отдали мне шпагу. - Отдать шпагу? - повторил дон Фернандо и расхохотался. - И еще я хочу, чтобы вы прекратили сопротивление и признали себя моим пленником. - А кому вы обещали сотворить это чудо? - Королю. - Так вот, воротитесь к королю и скажите ему, что он дал вам непосильную задачу. - Но на что же ты надеешься? Чего ты хочешь, безумец? - Умереть, убивая. - Тогда убивай! - проговорил дон Иниго, приближаясь к Фернандо. Молодой человек сделал угрожающий жест, но тотчас опустил шпагу. - Послушайте, - проговорил он, - не вмешивайтесь вы в это дело; предоставьте все мне и тем, кто его затеял. Вы ничего не добьетесь, клянусь вам, но, право, даю честное слово дворянина, я буду в отчаянии, если с вами случится беда. Дон Иниго сделал шаг вперед. - Вашу шпагу! - приказал он. - Я уже сказал, бесполезно ее добиваться, и вы сами видели, как опасно даже желание отнять ее у меня. - Вашу шпагу! - настаивал дон Иниго, делая еще шаг вперед. - Тогда выньте свою! - воскликнул дон Фернандо. - Да хранит меня бог! Угрожать вам! Я хочу убедить вас. Прошу вас, шпагу! - Никогда! - Умоляю, дон Фернандо! - Ваше влияние на меня просто непостижимо! Но нет! Шпаги я не отдам. Дон Иниго протянул руку: - Шпагу! Наступило молчание, и дон Фернандо снова, как при первой их встрече, почувствовал, что он подчиняется старику, силе его убеждения. Он негромко сказал: - О да, родной отец не мог заставить меня вложить шпагу в ножны. Двадцать человек не могли вырвать ее из моих рук, и сейчас, когда я чувствую прилив сил, готов перебить целый полк, как разъяренный израненный бык, вдребезги разнести любую преграду, а вам, безоружному, стоило произнести слово, и я подчинился. - Дайте же, - повторил дон Иниго. - Но знайте, что я сдаюсь только вам, что вы один внушаете мне не только страх, но и уважение, и только к вашим ногам, а не к ногам короля я кладу свою шпагу, окровавленную от эфеса до кончика клинка. И он смиренно положил шпагу к ногам дона Иниго. Верховный судья поднял ее. - Вот и хорошо! - сказал он. - И пусть небо мне будет свидетелем, я с радостью обменялся бы с тобой ролями, хоть ты и обвиняемый, а я - судья; будь я на твоем месте, я бы меньше страдал от опасности, чем страдаю теперь от тревоги за тебя. - Как же вы намерены поступить со мной? - спросил дон Фернандо, хмуря брови. - Даешь мне слово, что не убежишь, а пойдешь в тюрьму и будешь ждать там милости короля? - Хорошо. Даю слово. - Следуй за мной. Обращаясь к толпе, дон Иниго произнес: - Дорогу! И пусть никто не оскорбляет пленника, отныне он под охраной честного слова. Все расступились - верховный судья, а за ним дон Фернандо сошли по лестнице, залитой кровью. Выходя из дверей, молодой человек окинул всех презрительным взглядом, и тут, вопреки повелению дона Иниго, раздались угрожающие выкрики, послышались проклятия; дон Фернандо, смертельно побледнев, бросился к шпаге, выпавшей из рук убитого. Но дон Иниго сделал предостерегающий жест и произнес: - Вы дали честное слово! И пленник с поклоном ответил: - Можете на него рассчитывать. И один из них пошел по дороге к городу - в тюрьму, а другой пересек площадь Лос-Альхибес и направился ко дворцу Альгамбра - к дону Карлосу. Король ждал, в мрачном молчании прохаживаясь по Залу двух сестер, когда ему доложили о приходе верховного судьи. Он остановился, поднял голову и устремил взгляд на дверь. Появился дон Иниго. - Да позволит государь поцеловать его руку, - сказал верховный судья. - Вы явились, значит, виновный взят под стражу? - Да, ваше величество. - Где же он? - Должно быть, уже в остроге. - Вы отправили его под надежной охраной? - Надежней я не мог бы найти - под охраной его честного слова, ваше величество. - Вы уверены в его слове? - Ваше величество, не забывайте, что нет цепей крепче слова дворянина. - Что ж, хорошо. Вечером будете сопровождать меня в тюрьму. Я выслушал жалобы отца, остается услышать, что скажет в свое оправдание сын. Дон Иниго поклонился. - Впрочем, что может сказать в свое оправдание сын, ударивший отца! - негромко произнес король. XXIX. В КАНУН РАЗВЯЗКИ
День, и так уже переполненный событиями, сулил любопытным еще немало нового до того часа, когда солнце, вставшее поутру из-за ослепительных вершин Сьерры-Невады, скроется за мрачными отрогами Сьерры-Морены. Как мы уже сказали, дон Иниго пошел во дворец, а дон Фернандо, пленник своего слова, направился в тюрьму; он шел, высоко и гордо подняв голову, не как побежденный, а как победитель, ибо считал, что он не сдался, а покорился чувству, которое хоть и повелело ему сдержать гнев и, быть может, пожертвовать жизнью, но таило в себе нечто отрадное. Он спускался по дороге к городу; вслед за ним шли многие из тех, кто следил за ожесточенной борьбой, которую он только что вел; дон Иниго запретил оскорблять пленника, однако не только запрет верховного судьи владел сейчас благородными сердцами испанцев, но и то восторженное изумление, которое всегда вызывает безумная отвага у отважного народа, и люди, сопровождавшие его, толковали между собой о том, как ловко он наносил и отражал удары, и скорее напоминали почетную свиту, а не позорный эскорт. На повороте дороги из Альгамбры дон Фернандо встретился с двумя женщинами в покрывалах; обе остановились, раздались возгласы удивления и радости. Он застыл на месте, - то ли его остановили эти возгласы, то ли предчувствие, которое нами владеет, когда мы встречаем любимое существо или спешим на свидание. Но он еще не успел отдать себе в этом отчета, решить, кто же эти женщины, к которым помимо воли так влекло его сердце, когда одна из них припала к его руке, а другая, простирая объятия, тихо повторила его имя. - Хинеста! Донья Флора! - негромко сказал дон Фернандо, а люди, что шли за ним от площади Лос-Альхибес и намеревались довести до тюрьмы, тоже остановились поодаль, чтобы не стеснять узника и молодых женщин, проявив сочувствие, которое толпа питает к обреченному. Стояли они недолго, но Фернандо успел обменяться с Хинестой несколькими словами, а с доньей Флорой - взглядами. Девушки продолжали путь в Альгамбру, а дон Фернандо - в тюрьму. Понятно, зачем Хинеста торопилась во дворец: узнав от доньи Флоры, какая опасность грозит Фернандо, она решила еще раз испытать свою власть над доном Карлосом. Только теперь у нее не было ни пергамента, удостоверяющего ее происхождение, ни миллиона, который она внесла в монастырь. Предполагая, что у ее брата такая же короткая память, как у всех королей Испании, она решила, что для него, как и для всего света, она теперь простая девушка, бедная цыганка Хинеста. Но она надеялась, что слезы и мольбы, ее искренность смягчат холодное, неприступное сердце дона Карлоса. Одно обстоятельство пугало ее: вдруг ей не удастся добраться до короля. К ее великой радости, дверь перед ней распахнулась, стоило ей произнести свое имя. Донья Флора, дрожа от волнения, боясь утратить последнюю надежду, осталась ждать Хинесту у ворот. Хинеста пошла за царедворцем. Он отворил дверь в покой, превращенный в кабинет, отступил, пропуская молодую девушку, и, не доложив, затворил за ней дверь. Дон Карлос ходил взад и вперед большими шагами, опустив голову на грудь, устремив глаза в землю, словно тяжкий груз - полмира - лежал на плечах этого девятнадцатилетнего исполина. Хинеста преклонила колена и застыла в этой позе. Так прошло несколько минут - король, казалось, не замечал ее. Но вот Карлос поднял глаза, остановил на ней взгляд - из рассеянного он постепенно превратился в вопрошающий - и осведомился: - Кто вы такая? - Вы забыли меня, ваше величество? Как же я несчастна! - отвечала цыганка. Тогда дон Карлос, сделав над собой усилие, постарался припомнить ее: его взор порою как будто яснее видел будущее, нежели картины прошлого. - Хинеста? - спросил он. - Да, да, Хинеста, - прошептала девушка, радуясь, что он узнал ее. - Послушай, - сказал он, останавливаясь перед ней, - ведь нынче или завтра, если ничто не помешает, прибудет гонец из Франкфурта! - Какой гонец? - не поняла Хинеста. - Тот, что должен возвестить, кому, мне или Франциску Первому, будет принадлежать отныне империя. - Бог даст, вам, государь, - отвечала Хинеста. - О, если я стану императором, - воскликнул король, - я начну с того, что снова захвачу Неаполь, как я обещал папе, Италию, которую я уступил Франции, Сардинию, которую я… Дон Карлос умолк, вспомнив, что он не один, что разглашает свои замыслы. Он провел рукой по лбу. Хинеста воспользовалась его молчанием. - Если вы станете императором, вы помилуете его, государь? - Кого? - Фернандо - того, кого я люблю, за кого буду молиться до конца своих дней. - За сына, давшего пощечину отцу? - с расстановкой проговорил дон Карлос и нахмурился, казалось, слова ему даются с трудом, - Хинеста поникла головой. Что оставалось ей, бедняжке, делать после такого обвинения, да еще перед таким обвинителем? Одно - пасть ниц и плакать! И она упала к ногам короля и разрыдалась.
Дон Карлос несколько секунд смотрел на нее, а она не смела поднять глаз, - разумеется, она была бы поражена, заметив, как в его взгляде промелькнула искра сочувствия. - Завтра, - произнес король, - ты узнаешь вместе со всей Гранадой о моем решении. А пока оставайся во дворце, ибо все равно - жить или не жить преступнику - ты не вернешься в монастырь. Хинеста поняла, что все просьбы тщетны, и, поднимаясь, прошептала: - О государь! Не забывай, что я, чужая тебе перед людьми, - твоя сестра перед богом. Дон Карлос сделал знак рукой, и Хинеста удалилась. Донья Флора ждала ее у ворот. Хинеста рассказала о встрече с королем. Мимо прошел придворный, по велению короля он искал верховного судью. Девушки двинулись вслед за ним, надеясь узнать новости у дона Иниго. Меж тем донья Мерседес, преклонив колена, молилась у себя в комнате и ждала с тревожной тоской, как ждали Хинеста и донья Флора. Она была в своей прежней спальне - ведь тут дон Фернандо, ее отверженный, но еще свободный сын, навещал ее. Счастливая была пора! Бедная мать! Она дошла до того, что называла счастливыми те дни, когда изнывала от страха, тоски, тревоги.. Да, но тогда она находила утешение в мечтах. Теперь все мечты рухнули, надежды почти не осталось. Она послала Беатрису и Висенте разузнать что-нибудь о сыне. Новости становились все страшнее и страшнее. Сначала она надеялась, что дон Фернандо скроется в горах. Он уйдет в горы, убеждала она себя, а оттуда спустится в какой-нибудь порт, сядет на корабль и отправится в Африку или Италию. Ей не доведется больше увидеть сына, зато он будет жить! Но в первом часу пополудни она узнала, что он раздумал бежать и, преследуемый ревущей толпой, бросился на площадь Лос-Альхибес. В два часа ей стало известно, что он сражается в башне Вела, убил и ранил восемь или десять человек. В три часа сообщили, что Фернандо сдался дону Иниго и, дав честное слово не бежать, без стражи отправился в тюрьму. В четыре часа слуги доложили, что король обещал верховному судье не выносить приговор, пока сам не допросит обвиняемого. В пять часов она узнала о словах короля, сказавшего Хинесте, что завтра она вместе со всей Гранадой узнает его решение. Итак, значит, завтра будет вынесен приговор. Какой же? А вечером до нее дошли какие-то смутные, страшные слухи. В городе говорили, - правда, пока никаких доказательств не было, - так вот, в городе говорили, будто король приказал верховному судье ночью воздвигнуть эшафот на площади Лос-Альхибес. Эшафот, - но для кого? Король посетил с доном Иниго тюрьмы, но там он раздавал помилования. Для кого же эшафот, неужели для дона Фернандо? Но был ли такой приказ? Висенте вызвался все разузнать, обещав всю ночь провести на площади Лос-Альхибес, выяснить, что там произойдет, и рассказать обо всем своей госпоже. В девятом часу вечера он вышел из дома, но не прошло и часа, как вернулся, говоря, что добраться до площади Лос-Альхибес невозможно, ибо все подступы к ней заняты стражей. Оставалось одно: ждать и молиться. | 
