Вот тогда наступит время этих неизвестных личностей, таинственных проводников роковых страстей; они проникают в толпу, подхватывают ее движение и, развивая его до крайних пределов, приводят в ужас даже тех, кто открыл им этот путь и улегся посреди дороги, полагая, что дело уже сделано, а цель - достигнута". Мы назвали трех таких неизвестных людей в книге; у них мы и позаимствовали только что процитированные строки. Мы просим позволения пригласить на нашу сцену, то есть к двери кабачка у Севрского моста, действующее лицо, еще не названное нами, что, однако, ничуть не принизит его роли в событиях этой ужасной ночи. Это был человек лет сорока восьми, в костюме ремесленника, то есть в бархатных штанах, подвязанных кожаным фартуком с карманами, как у кузнецов и слесарей. На ногах у него были серые чулки и башмаки с медными пряжками, а на голове - подобие колпака, похожего на наполовину срезанную шапку улана; из-под колпака выбивались густые седые волосы и налезали на брови, затеняя большие, живые и умные глаза навыкате, выражение которых так быстро менялось, что было даже трудно разглядеть, зеленые они или серые, голубые или черные. У него был крупный нос, толстые губы, белоснежные зубы и смуглая кожа. Это был человек невысокого роста, великолепного сложения; у него были тонкие запястья, изящные ноги, можно было также заметить, что руки у него маленькие и нежные, правда, бронзового оттенка, как у ремесленников, привыкших иметь дело с железом. Однако, подняв взгляд от его запястья до локтя, а от локтя до того места на предплечье, где из-под засученного рукава вырисовывались мощные мускулы, можно было заметить, что кожа на них была нежной, тонкой, почти аристократической. Он стоял в дверях кабачка у Севрского моста, а рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, находилось двуствольное ружье, богато инкрустированное золотом; на его стволе можно было прочесть имя оружейника Леклера, входившего в моду в аристократической среде парижских охотников. Возможно, нас спросят, как такое дорогое оружие оказалось в руках простого мастерового. На это мы можем ответить так: в дни восстания, - а нам, слава Богу, довелось явиться их свидетелями, - самое дорогое оружие не всегда оказывается в самых белых руках. Этот человек около часу назад прибыл из Версаля и отлично знал, что там произошло, ибо на вопросы трактирщика, подавшего ему бутылку вина, к которой он даже не притронулся, он отвечал: Что королева отправилась в Париж вместе с королем и дофином; Что они тронулись в путь около полудня; Что они, наконец, решились остановиться во дворце Тюильри и, значит, в будущем в Париже больше не будет перебоев с хлебом, так как теперь здесь поселятся и Булочник, и его жена, и их Подмастерье; И что сам он ждет, когда проследует кортеж. Это последнее утверждение могло быть верным, однако нетрудно было заметить, что взгляд ремесленника с большим любопытством поворачивался в сторону Парижа, нежели в сторону Версаля; это обстоятельство позволяло предположить, что он не считал себя обязанным давать подробный отчет достойному трактирщику, задавшему этот вопрос. Впрочем, спустя несколько минут его внимание было вознаграждено: в конце улицы показался человек, одетый почти так же, как он сам, и, по-видимому, занимавшийся сходным ремеслом. Человек этот шагал тяжело, как путник, за плечами которого долгая дорога. По мере того, как он приближался, становилось возможным разглядеть его лицо и определить его возраст. Лет ему, должно быть, было столько же, сколько и незнакомцу, то есть можно было смело утверждать, что ему, как говорят в народе, давно перевалило за сорок. Судя по лицу, это был простой человек с низменными наклонностями и грубыми чувствами. Незнакомец с любопытством его рассматривал; при этом на лице у него появилось какое-то непонятное выражение, словно одним взглядом он хотел бы оценить, на что дурное и порочное способен этот человек. Когда мастеровой, подходивший со стороны Парижа, оказался всего в двадцати шагах от человека, стоявшего в дверях, тот зашел в дом, налил в стакан вина и, вернувшись к двери, приподнял стакан и окликнул путника: - Эй, приятель! На дворе холодно, а путь неблизкий; не выпить ли по стаканчику вина, чтобы согреться? Шагавший из Парижа ремесленник огляделся, словно желая убедиться в том, что приглашение относилось к нему. - Вы со мной говорите? - спросил он. - С кем же, по-вашему, я мог разговаривать, если вы один? - И вы мне предлагаете стакан вина? - А что в этом такого? - Хм… - Разве мы с вами не из одного цеха или почти так? Мастеровой в другой раз взглянул на незнакомца. - Многие могут причислять себя к одному цеху, - отвечал он, - тут важно знать, мастер ты в своем деле или только подмастерье. - Вот это как раз мы и можем выяснить за стаканом вина. - Добро! - кивнул ремесленник, направляясь к двери кабачка. Незнакомец показал ему стол и подал стакан. Ремесленник взял стакан, взглянул на вино, словно оно внушало его недоверие, которое прошло сразу же после того, как незнакомец наполнил до краев и другой стакан. - Вы что же, так зазнались, что и не хотите со мной чокнуться? - спросил он. - Да что вы, наоборот: давайте выпьем за нацию! На мгновение взгляд серых глаз незнакомца задержался на ремесленнике. Ремесленник повторил: - Ах, черт возьми, как хорошо сказано: "За нацию!" И он одним махом осушил стакан, после чего вытер губы рукавом. - Эге! - воскликнул он. - Бургундское! - Да! Отменное, а? Мне говорили об этом кабачке. Проходя мимо, я заглянул сюда и вот не раскаиваюсь. Да садитесь, приятель; в бутылке еще кое-что плещется, а когда перестанет, так в нашем распоряжении целый погреб. - Вот как? - обрадовался ремесленник. - А что вы тут делаете? - Как видите, возвращаюсь из Версаля и жду, когда проедет кортеж, чтобы потом к нему присоединиться. - Какой кортеж? - Как какой? Короля, королевы и дофина; они возвращаются в Париж в сопровождении рыночных торговок, двухсот членов Национального собрания и под охраной Национальной гвардии господина Лафайета. - Так наш хозяин решился приехать в Париж? - Пришлось… - Я так и подумал сегодня в три часа ночи, когда отправился в Париж. - А-а, так вы нынче ночью в три часа покинули Версаль вот так, просто, даже не удосужившись узнать, что там готовится? - Ну почему же?! Я очень хотел узнать, что будет с хозяином, тем более, что, не подумайте, будто я хвастаю, мы с ним знакомы! Но вы должны меня понять: работа прежде всего! У меня жена и дети, и я должен их кормить, особенно теперь, когда я не работаю в королевской кузнице. Незнакомец сделал вид, что не расслышал. - Так вас ждала в Париже срочная работа? - настойчиво продолжал он. - Ну да! Похоже, что срочная, и заплатили за нее хорошо, - прибавил он, позвенев в кармане несколькими экю, - хотя мне заплатили, передав деньги с лакеем, - что само по себе невежливо, - да еще лакей оказался немцем, так что с ним и словечком перекинуться не удалось. - А вы не прочь поболтать? - Ну еще бы! Если не злословить, то поговорить приятно. - Да если и позлословить - тоже приятно, правда? Оба собеседника расхохотались, незнакомец - показав белоснежные зубы, ремесленник - гнилые. - Итак, - продолжал незнакомец, продвигаясь к цели медленно, но верно, - вам, стало быть, поручили срочную и хорошо оплачиваемую работу? - Да. - Уж верно, это была трудная работа? - Да, трудная! - Замок с секретом, а? - Потайная дверь… Представьте дом в доме; кому-нибудь понадобилось спрятаться, так? И вот, он дома, но его как бы и нет. Звонок в дверь: лакей отпирает. "Где хозяин? - Нету. - Врешь! Он дома! - Да сами поглядите!" И вот начинают искать. Хе-хе! Как же, найдут они его! Железная дверь, понимаете ли, аккуратнейшим образом пригнана к настенному орнаменту. Сверху все это покрыто дубовым шпоном, так что невозможно отличить дерево от железа. - А если простучать стены? - Да что вы! Деревянное покрытие толщиной в одну линию - это как раз то, что нужно: звук везде будет одинаковый: тук-тук, тук-тук… Знаете, когда я закончил работу, я и сам не смог найти эту дверь. - А где это происходило? - Эх, кабы знать! - Вы не хотите сказать? - Не могу: я и сам не знаю. - Вам что, глаза завязали? - Вот именно! У городских ворот меня ждала карета. Меня спросили: "Вы такой-то?" Я говорю: "Да…" - "Прекрасно! Вас-то мы и ждем; садитесь". - "Садиться?" - "Да". Я сел, мне завязали глаза, карета ехала около получаса, потом распахнулась дверь... большая дверь. Я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, насчитал всего десять ступеней, вошел в приемную. Там был немец-лакей, он сказал, обращаясь к остальным: "Карашо! Ступайт! Ви больше не есть нужны". Те удалились. Он снял мне с глаз повязку и показал, что я должен делать. Я взялся за работу. В час все было готово. Мне заплатили звонкой монетой, опять завязали глаза, посадили в карету, высадили на том же месте, где я садился, пожелали мне счастливого пути, и вот я здесь! - Вы, стало быть, ничего не видели, даже краешком глаза? Что за черт! Неужели повязку так туго затянули, что нельзя было подсмотреть? - Хм! Хм! - Да ну же! Признайтесь, что вы что-то видели… - продолжал настаивать незнакомец. - Да, знаете ли… Когда я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, я улучил минуту и капельку сдвинул повязку. - Ну, а когда вы сдвинули повязку?.. - лукаво спросил незнакомец. - Я увидел по левую руку ряд деревьев, из чего и заключил, что дом выходит фасадом на бульвар, только и всего! - И это все? - Да, честное слово! - Хм, немного… - Да, принимая во внимание, что бульвары длинные и что на них не один большой дом с крыльцом, начиная от кафе Сент-Оноре и до самой Бастилии. - Значит, вы не смогли бы узнать дом? Слесарь на минуту задумался. - Нет, признаться, не мог бы, - отвечал он. Незнакомец, прекрасно владевший своим лицом, был, казалось, удовлетворен тем, с какой уверенностью отвечал слесарь. - Вот как? - переспросил он и, внезапно переходя на другую тему, спросил: - А что, разве в Париже больше нет слесарей? Почему люди, которым нужно заказать потайную дверь, посылают за слесарем в Версаль? С этими словами он налил своему собеседнику полный стакан вина и стукнул пустой бутылкой по столу, чтобы хозяин заведения принес еще. Глава 2. МЭТР ГАМЕН
Слесарь поднес стакан к глазам и принялся любовно рассматривать его на свет. С наслаждением отпив глоток, он проговорил: - Ну почему же, в Париже тоже есть слесари. Он отпил еще немного. - Есть среди них и мастера. Он сделал еще глоток. - Я тоже так думал! - заметил незнакомец. - Ну, мастера бывают разные. - Ага! - с улыбкой молвил незнакомец. - Я вижу, вы - как святой Элигий: вы не просто мастер, но мастер мастеров. - И всеобщий учитель. Вы тоже занимаетесь ремеслом? - Можно сказать, что так. - И кто же вы будете по профессии? - Оружейник. - У вас есть при себе что-нибудь, сделанное вашими руками? - Вот это ружье. Слесарь принял из рук незнакомца ружье, внимательно его осмотрел, проверил пружины, одобрительно кивнул, услышав сухой щелчок курка; потом, прочитав имя, выгравированное на стволе и платиновой пластинке, заметил: - Леклер? Простите, дружище, но этого не может быть. Леклер будет постарше меня лет на двадцать восемь, самое меньшее, а мы с вами примерно одного возраста, нам обоим под пятьдесят. - Вы правы, я не Леклер, но это все равно, как если бы я им был. - То есть как? - Я его учитель. - Здорово! - со смехом вскричал слесарь. - Так и я мог бы сказать: "Я не король, но все едино что король!" - То есть как? - переспросил незнакомец. - Ну, я же его учитель! - заметил слесарь. - Ого! - присвистнул незнакомец, поднимаясь и по-военному приветствуя слесаря. - Уж не с господином ли Гаменом я имею честь разговаривать? - Да, я самый! - отвечал слесарь, довольный произведенным эффектом. - Всегда к вашим услугам! - Ах, дьявольщина! - продолжал незнакомец. - Я и не знал что имею дело со столь значительным человеком. - А? - Со столь значительным человеком, - повторил незнакомец. - Вы хотели сказать: "Со столь последовательным"? - Да, простите! - со смехом подхватил незнакомец. - Знаете, простой оружейник не умеет выражаться так же красиво, как мастер, да какой мастер! Учитель короля Французского! Потом он продолжал серьезно: - Скажите, наверно, не очень приятно быть учителем короля? - Почему? - Да как же, черт подери! Верно, приходится каждый раз надевать перчатки, прежде чем поздороваться или попрощаться? - Вовсе нет. - Вы, должно быть, прежде чем обратиться к королю, обдумываете каждое слово: "Ваше величество! Извольте взять этот ключ в правую руку! Государь! Пожалуйста, возьмите этот напильник в левую руку!"… - Да нет! С ним очень приятно иметь дело, потому что в глубине души он - добряк! Если б вам довелось увидеть его когда-нибудь в кузнице в фартуке и с засученными рукавами, вы бы ни за что не поверили, что перед вами - старший сын Людовика Святого, как его называют. - Да, вы правы, невероятно, до чего король похож на одного человека. - Да, да, правда! Те, кто видел их вблизи, уже давно это заметили. - Ну, если бы это замечали только те, кто их видит вблизи, было бы полбеды, - как-то странно усмехнувшись, молвил незнакомец. - Но это начинает бросаться в глаза тем, кто постепенно от них отдаляется. Гамен бросил на собеседника удивленный взгляд. Однако собеседник, на минуту забывшись из-за того, что по-своему истолковал услышанные слова, спохватился и не дал ему времени задуматься над тем, что он сейчас сказал; он поспешил вернуться к прежнему разговору. - Это лишний раз подтверждает мою мысль, - заметил он. - Я считаю, что унизительно, когда приходится называть "величеством" и "государем" человека, который ничем не лучше других. - Да не приходится мне так его называть! Когда я работал в кузнице, ничего этого не было. Я его называл хозяином, он меня - Гаменом; правда, я обращался к нему на "вы", а он ко мне - на "ты". - Ну да! А когда наступало время обеда или ужина, Гамена посылали поесть в лакейскую вместе с прислугой, верно? - Вот и нет! Никогда этого не было! Наоборот! По его приказанию мне в кузницу приносили уже накрытый стол, и частенько, особенно во время обеда, он оставался со мной; он говорил: "Пожалуй, я не пойду к королеве: тогда и руки мыть не придется!" - Что-то я не совсем понимаю… - Что же тут непонятного? Когда король работал со мной, когда он имел дело с железом, черт возьми, у него руки становились, как у всех нас, и что же? Это не мешает нам оставаться честными людьми, верно? Ну, а королева ворчала: "Ах, государь, у вас грязные руки!" Она думала, что, работая в кузнице, можно не испачкать рук! - Лучше и не говорите! - подхватил незнакомец. - Послушаешь вас, так можно расплакаться! - Словом сказать, ему по-настоящему бывало хорошо или в его географическом кабинете, или со мной, или с библиотекарем; но думаю, что со мной - лучше всего. - Ну и что? Для вас-то невелика радость быть учителем плохого ученика?! - Плохого? - вскричал Гамен. - Ну нет, не скажите! Ему не повезло, что он родился королем и вынужден тратить время на кучу всяких глупостей, вместо того, чтобы совершенствоваться в своем искусстве. Путного короля из него не получится, он для этого слишком честен, а вот слесарем он мог бы стать отменным! Там есть один , ух, терпеть я его не мог! Сколько же времени он отнимал у короля! Господин Неккер! Уж сколько из-за него времени ушло впустую, ах, сколько времени! - Верно, из-за его докладов, а? - Да, из-за этих дурацких докладов, устных докладов, как их называли. - Ну что же, дружище... а скажите… - Что? - Должно быть, вы недурно зарабатывали на таком ученике? - Нет вот тут вы как раз ошибаетесь, за это я и сердит на этого вашего Людовика Шестнадцатого, на этого отца народа, на этого вашего спасителя французской нации. Все думают, что я богат, словно Крез, а я беден, как Иов. | 
