Нет мне дела ни до вашего вождя, ни до всего света. А уж о таких ничтожествах, как вы, мне и думать не стоит. Кто сам на себя решил руки наложить, тот убийц не испугается. Пусть ваш вождь творит свое черное дело. Вы же оставайтесь такими, какие вы есть, чтобы ваше убожество возрастало с годами. Скажу вам то же, что вы мне говорили: "Прочь с глаз моих!" (Уходит.)
Первый часовой
А ведь правду сказать - человек-то он достойный!
Второй часовой
Нет, достойный человек - это наш вождь: он вроде скалы или дуба - его никакой ветер не свалит.
Уходят. СЦЕНА 3
Палатка Кориолана. Входят Кориолан, Авфидий и другие.
Кориолан
Итак, с рассветом войско Рим обложит. (Авфидию.) Тебя, мой сотоварищ по походу, Прошу я донести сенату вольсков, Что вам я верен был.
Авфидий
Лишь в вашей пользе Стремился ты, не внял моленьям Рима И уповавших на тебя друзей Не выслушал ни разу.
Кориолан
Тот старик, Что в Рим с разбитым сердцем мной отослан, Любил меня сильнее, чем отец, - Боготворил меня. Его посольство Последнею надеждой Рима было. О нашей стародавней дружбе помня, Я, хоть и встретил холодно его, Вновь предложил им мир на тех условьях, Который они отвергли раньше, Да вряд ли примут и теперь. Я сделал Лишь самые ничтожные уступки, Чтоб старика утешить (он ведь думал, Что может многого достичь). Отныне Я не хочу посланцев Рима видеть, Мольбам друзей внимать.
За сценой шум.
Что там за шум? Не снова ли пытаются склонить Меня к тому, чтоб я нарушил клятву В тот миг, когда принес ее? Ну нет!
Входят в траурной одежде Виргилия, Волумния, ведущая маленького Марция, Валерия и свита.
Идет моя жена! За нею следом, Ведя с собою маленького внука, - Та, что служила благородной формой Для лепки этой плоти. (Указывает на себя.) Прочь, любовь! Да распадутся узы прав природы! Пусть будет добродетелью моею Неумолимость! Да, но как прелестны Глаза и стан моей голубки! Боги, И вы презрели б клятву ради них! Растроган я. Как все другие люди, Я создан не из камня. Предо мной Склонилась мать моя, как будто должен Олимп сгибаться перед кротовиной. И мальчик мой глядит с такой мольбою, Что мне кричит всевластная природа: "О, сжалься!" Нет, пусть вольски Рим распашут И взборонят весь италийский край, - Не подчинюсь я, как птенец, влеченью, Но твердость сохраню, как если б сам Я был своим творцом, родства не зная.
Виргилия
Мой муж и господин, ты не узнал нас?
Кориолан
Мои глаза теперь не те, что в Риме.
Виргилия
Так говоришь ты потому, что горе Нас изменило.
Кориолан
Как плохой актер, Я сбился с роли, к своему позору. О половина лучшая моя, Прости мою жестокость, но не требуй, Чтоб римлян я простил. (Целует Виргилию.) Твой поцелуй, Как мщенье, сладок, как изгнанье, долог! Клянусь небес ревнивою царицей, Мои уста твой поцелуй прощальный Всегда хранили в чистоте. - О боги, За болтовней я позабыл склониться Пред благороднейшей из матерей! (Становится на колени.) Колени, опуститесь, чтобы в прах Вдавил я след почтенья так глубоко, Как ни один из сыновей.
Волумния
О, встань И будь благословен. Не на подушки - На камни я склоню свои колени Перед тобой, чтоб так тебя почтить, Как по ошибке дети почитали Доныне матерей. (Становится на колени.) Кориолан
Что! На колени Пред сыном, столь наказанным, ты встала? Тогда пускай до звезд подпрыгнут камни Бесплодных побережий; пусть хлестнет Ветвями гордых кедров дерзкий ветер По пламенному солнцу. Все возможно, Раз невозможное сбылось.
Волумния
Мой воин, Ты создан мною. (Указывает на Валерию.) Узнаешь ее?
Кориолан
Публиколы достойная сестра, О римская луна, что чище льдинки, Морозом на святилище Дианы Повешенной!.. Валерия, привет!
Волумния (подводя к Кориолану сына) А вот и малое твое подобье, Которое с годами может стать Совсем таким, как ты.
Кориолан
Пусть бог войны С согласия Юпитера дарует Тебе высокий дух, чтоб для бесславья Ты был неуязвим и в ратных бурях Стоял неколебимо, как маяк, Спасая тех, кто лик твой светлый видит.
Волумния
Встань на колени, внук.
Кориолан
Мой славный мальчик!
Волумния
Валерия, твоя жена, я, он - Мы все пришли тебя просить…
Кориолан
Умолкни! А если не просить не можешь, помни: Не отступлюсь я от того, в чем клялся. Не требуй, чтобы распустил я войско Иль с подлыми мастеровыми Рима Покончил дело миром, не тверди, Что я бесчеловечен, и не пробуй Взывать к рассудку, чтобы охладить Мой гнев и жажду мести.
Волумния
О, довольно! Ты нас предупредил, что не уступишь, А мы пришли просить о том, в чем нам Ты отказал заранее. Но все же Попросим мы, чтоб в случае отказа Твое жестокосердье на тебя Легло пятном. Поэтому послушай.
Кориолан
Авфидий, вольски, подойдите. Римлян Без вас не стану слушать я. - В чем просьба?
Волумния
Без наших слов - по лицам и по платью Ты можешь угадать, как нам жилось Со дня изгнанья твоего. Подумай, Найдутся ль в мире женщины несчастней, Чем мы? Твой взгляд, который был бы должен Нам увлажнить глаза слезою счастья, Сердца наполнить трепетом восторга, Несет нам лишь отчаянье и ужас. Ты нас - супругу, сына, мать - заставляешь Смотреть, как раздирает грудь отчизны Супруг, отец и сын. Твою враждебность Нам видеть горше, чем другим: тобою Закрыт нам путь к молитве - утешенью, Доступному для всех. Нельзя ж молиться Одновременно за твою победу, Как долг велит, и за отчизну нашу, Как долг велит. Увы! Лишимся мы Иль дорогой, вскормившей нас отчизны, Или тебя, дарованного ею На утешенье нам. Нас горе ждет, Какой бы из молитв ни вняли боги: Ведь ты или по улицам в цепях Пройдешь, как чужеземец и предатель, Или, поправ развалины отчизны, Венком увенчан будешь за отвагу, С которой пролил кровь жены и сына. Что до меня, то я, мой сын, не стану, С судьбою примирясь, покорно ждать Конца войны. Уж если я не в силах Склонить тебя великодушным быть К обеим сторонам, а не стремиться Добить одну из них, то знай, что, прежде Чем двинуться на Рим, тебе придется Ногою наступить на чрево той, Что жизнь тебе дала.
Виргилия
И на мое, Где зачат сын, который должен имя Твое сберечь.
Мальчик
Он на меня не ступит: Я спрячусь, вырасту и драться буду.
Кориолан
Чтоб неженкой, как женщины, не стать, Глядеть не надо на детей и женщин. Я засиделся тут. (Встает.) Волумния
Ты не уйдешь. Когда б мы римлян пощадить просили На гибель вольскам, чей слуга ты ныне, Ты был бы вправе упрекнуть нас в том, Что честь твою мы ядом отравляем. Но молим мы тебя лишь примирить Враждебные народы, чтобы вольски Могли воскликнуть: "Мы явили милость!". А римляне: "Мы приняли ее!", Чтоб обе стороны тебя встречали Приветом общим: "Будь благословен, Ты, что принес нам мир!" Мой сын великий, Ты знаешь, счастье на войне - неверно; Но верно то, что, если Рим ты сломишь, Заслужишь ты одну награду - имя, Которому проклятья будут вторить И под которым летопись напишет: "Он был велик, но все его деянья Последнее из них свело на нет. Он родину сгубил, за что навеки Покрыт позором!" - Отвечай мне, сын! Ведь ты считал, что высший признак чести - Быть равным в милосердии богам, Чья молния, пронзая щеки неба, Становится затем секирой грома И лишь дубы разит. Что ж ты молчишь? К лицу ли тем, кто сердцем благороден, Обиду помнить? - Нет, он глух к слезам. - Дочь, говори же с ним. - Малыш, проси. Твой лепет, может быть, его скорее, Чем наши слезы, тронет. Кто на свете Обязан большим матери, чем он? И все ж он допустил, чтоб я к нему Взывала безответно, как колодник. - О, ты всегда был с матерью неласков, Ни в чем не уступал ей, хоть она, Клохча, как одинокая наседка, Жила тобой, тебя для битв растила, Ждала, когда со славой из похода Вернешься ты… Что ж, если наша просьба Несправедлива, прогони меня; А если справедлива - ты бесчестен И гнев богов изведаешь сполна За то, что посягнул своим отказом На право матери. - Он отвернулся! Все на колени: пристыдим его!
Все падают к ногам Кориолана.
Ведь он Кориолан, а это имя Не жалости, но гордости сродни. Склонимся перед ним в последний раз. Откажет - возвратимся, чтобы дома Среди соседей встретить смерть. - Взгляни же На нас, взгляни хотя б на малыша: Не знает он, о чем просить, но с нами К тебе ручонки тянет на коленях. А это довод посильнее тех, Которыми отказ ты подкрепляешь. - Идем. Довольно. Этот человек На свет от вольской матери родился, Жена его, наверно, в Кориолах, И внук мой на него похож случайно. - Что ж ты не гонишь нас? Я помолчу, Пока наш город пламя не охватит, А уж тогда - заговорю.
Кориолан
О мать, Что сделала со мною ты! Взгляни, Разверзлось небо, и со смехом боги На зрелище неслыханное смотрят. О мать моя! Счастливую победу Для Рима одержала ты, но знай, Что сына грозной, может быть, смертельной Опасности подвергла. Будь что будет! - Авфидий, заключу я мир почетный, Раз не могу войну вести как надо. Скажи, сумел бы ты, Авфидий добрый, Когда б со мною местом поменялся, Остаться твердым, матери не внять И ей не уступить? Скажи, Авфидий.
Авфидий
Я тоже был растроган.
Кориолан
Я дерзну Поклясться в том, что говоришь ты правду: Ведь и мои глаза не так-то просто Подернуть влагой состраданья, друг. Но посоветуй, на каких условьях Мы им даруем мир. Что до меня, Мне в Рим возврата нет. Уйду я с вами. А ты мне помоги. - О мать! Жена!
Авфидий (в сторону) Я рад, что честь твоя и состраданье Вступили в ссору, - это мне вернет Удачу прежних дней.
Женщины хотят прощаться с Кориоланом.
Кориолан
Не торопитесь! Сначала выпьем мы вина и этим Надежней слов скрепим наш договор, Который вы потом снесете в Рим. Идемте, женщины. За этот подвиг Должны бы храм воздвигнуть вам. Без вас Мечи всех италийских государств Не вынудили б нас к такому миру.
Уходят. СЦЕНА 4
Рим. Площадь. Входят Менений и Сициний.
Менений
Видишь вон тот выступ Капитолия, угловой камень?
Сициний
Вижу. А что?
Менений
А вот если сдвинешь его с места мизинцем, значит, еще есть надежда, что римлянки, особенно его мать, Кориолана уговорят. Но я тебе скажу: надежды нет! У нас на шее петля - осталось только ее затянуть.
Сициний
Неужели человек за такой короткий срок может так перемениться?
Менений
Гусеница тоже на бабочку непохожа, а ведь бабочка была гусеницей. Марций из человека стал драконом: у него выросли крылья и ползать ему больше незачем.
Сициний
Но он так горячо любил свою мать.
Менений
Меня тоже. А теперь думает о матери не больше, чем жеребец-восьмилетка. От его хмурого вида спелый виноград киснет. Он ходит как осадная башня; под его шагами земля дрожит. Взглядом он, кажется, панцирь пробить в состоянии. Голос у него вроде набата, каждое слово - громче пушечного залпа. Он сидит в кресле под балдахином, словно статуя Александра.14 Не успеет он отдать приказ, как тот уже выполнен. Дайте ему бессмертие да трон на небе - и будет настоящий бог.
Сициний
Ему для этого еще одного не хватает - милосердия, если ты, конечно, верно его описал.
Менений
Я изобразил его доподлинно. Вот увидишь, с какой милостью мать от него вернется. Милосердия в нем столько же, сколько молока у тигра. Наш бедный город скоро в этом убедится. И все из-за вас!
Сициний
Да сжалятся над нами боги!
Менений
Нет, уж на этот раз они над нами не сжалятся. Когда мы изгоняли его, мы о них и не вспомнили. Зато теперь, когда он явится свернуть нам шею, они тоже о нас не вспомнят.
Входит гонец.
Гонец
Беги домой, трибун, иль ты погиб! Плебеями твой сотоварищ схвачен. Они его по улицам волочат, Клянясь, что, если только нам пощады | 
