Глава 2
Отношение сержанта Пэрли Стеббинса ко мне и Вулфу довольно противоречивое или, вернее, настороженное. Когда мы попадаемся ему на глаза хотя бы в десяти милях от места какого-нибудь убийства, он начинает сожалеть, что занимается расследованием тяжких преступлений, а не дорожных происшествий или ловлей торговцев наркотинами. Вместе с тем он по опыту знает: если мы где-то поблизости, то непременно случится что-то неожиданное, чего ему никак нельзя пропустить. Мое отношение к нему сложилось под влиянием убеждения, что встречаются сержанты полиции и похуже. Мог бы назвать здесь некоторых поименно. Утром, в четыре часа пятьдесят две минуты, Стеббинс сидел в кабинете в желтом кожаном кресле. Проглотив очередной кусок сандвича, приготовленного из выпеченного Фрицем хлеба и вареного языка, он заявил: - Тебе - черт возьми! - прекрасно известно: по долгу службы я обязан спросить Вулфа, не сказал ли когда-нибудь Дакос или кто-то другой в ресторане что-либо такое, что могло бы помочь расследованию. И если он не ответит мне, то эти же самые вопросы задаст ему тот, кто придет сюда в одиннадцать часов утра или в шесть часов вечера. Разделавшись с собственным сандвичем, я заметил: - Сомневаюсь, чтобы кому-то удалось добраться до Вулфа. Ни в одиннадцать, ни даже в шесть. Возможно, он не станет разговаривать даже со мной. Ведь человека убили в его доме, в каких-то десяти футах от него! Ты ведь его знаешь, не так ли? - Еще бы. Инспектор тоже знает его не хуже меня. Но я хорошо знаю и тебя. Если ты полагаешь, что сможешь… - Не начинай все снова! - хлопнул я ладонью по столу. - В подписанном мною протоколе допроса я указал, что обыскал Пьера. Надеялся обнаружить хоть что-нибудь, о чем следовало бы упомянуть, оповещая полицию. Но я ничего не присвоил. Признаюсь: я не включил в протокол некоторые собственные заключения, касающиеся улик, которые непременно будут использованы в суде, если и когда он состоится. - Ах, ты все-таки что-то утаил. - Совершенно верно. Но ты ведь все равно отправишь найденные здесь вещественные доказательства в лабораторию, и им не понадобится много времени, чтобы сделать правильные выводы, не больше двух-трех дней. Но, возможно, тебе доставит удовольствие самому навести их на след. Мне известно, в чем была бомба. - Тебе было известно и ты не включил это в свои показания? - Изложение моих умйзаключений заняло бы целую страницу, а я здорово устал и, кроме того, предпочитаю информировать тебя устно. Приходилось ли тебе когда-либо видеть Сигары "Дон Педро"? Не спуская с меня пристального взора, Стеббинс проглотил остаток сандвича. - Нет, не приходилось, - ответил он. - Кремеру жевать их не по карману. Стоят девяносто центов за штуку. Ресторан "Рустерман" держит их для своих состоятельных клиентов. Каждая сигара в алюминиевой трубке, на которой заглавными темно-зелеными буквами напечатано: "ДОН ПЕДРО", а ниже, строчными: "Гондурас". Среди собранных специалистами вещественных доказательств есть три кусочка алюминия, на которых заметны печатные буквы "до", "ду" и "едр". Таким образом, как я понимаю, ночью произошло следующее. Когда я вышел из Южной комнаты, Дакос несколько минут посидел, или постоял, или же походил взад и вперед, а потом решил разуться и лечь спать. Он подошел к стенному шкафу и открыл дверцу. Когда ты снимаешь пальто и готовишься его повесить, ты автоматически проверяешь карманы? Я всегда это делаю. Пьер, по-видимому, поступал точно так же. В одном из карманов он обнаружил алюминиевую трубку от сигары "Дон Педро". Не имея представления, как она попала к нему, он, естественно, отвернул крышку, держа предмет довольно близко к лицу - скажем, в десяти дюймах. Это осколком трубки рассекло ему нижнюю челюсть. Существует научный термин для той силы, которая вдавила его лицо вовнутрь черепа, но я его забыл. Если желаешь включить это название в протокол, то я постараюсь вспомнить. Крепко сжав губы, Стеббинс молча смотрел на меня из-под полуопущенных век. В стакане еще оставалось на два пальца молока, и я выпил все до капли. - Что касается тех кусочков алюминия, - возобновил я разговор, - то это я сообразил еще до звонка в полицию, а вот до остального - где предмет находился и как все случилось - я додумался потом, желая чем-то занять свои мозги, - пока слонялся без дела по дому. Я также размышлял о том, что бы произошло, если бы я обыскал его, прежде чем проводить наверх, в Южную комнату. Я обязательно захотел бы взглянуть на содержимое трубки. Ну что ж, я здесь, перед тобой, живой. Почему его не обыскал, я уже объяснил. Поскольку свои выводы я не включил в протокол, а сохранил лично для тебя, ты должен мне коробку конфет. Предпочитаю карамель. - Я пришлю тебе орхидею, - наконец разжал губы Стеббинс. - Ты прекрасно знаешь, как поступил бы Роуклифф, выслушав твою исповедь. - А как же. Он послал бы целую команду с заданием - выяснить, где я недавно приобрел сигары "Дон Педро". Но у тебя есть мозги, которые ты порой используешь по прямому назначению. - Включи эти слова когда-нибудь в свои показания. Мои мозги говорят мне: что-то сказанное Дакосом могло навести тебя на мысль, каким путем алюминиевая трубка попала к нему в карман пальто. Но в твоем протоколе ничего похожего нет. - Видимо, я все начисто забыл. - Кроме того, мозги подсказывают мне: окружной прокурор пожелает знать, почему я не доставил тебя в полицейский участок в качестве подозреваемого. Бомба взорвалась около половины второго, ты оказался в комнате и обнаружил труп через три-четыре минуты, в полицию же позвонил в два часа одиннадцать минут, то есть через сорок пять минут, а тебе законы хорошо известны, ведь ты лицензированный детектив. - Нужно ли еще раз пережевывать одно и то же? - Окружной прокурор потребует объяснить, почему я не взял тебя под стражу. - Не сомневаюсь, и ты сумеешь объяснить. Я сделаю то же самое, когда высплюсь. К чему было спешить? Орудие убийства Дакос явно принес с собой. Стояла глухая ночь. Если бы ты приехал через две минуты, то все равно не смог бы предпринять никаких срочных мер. Ты и сейчас должен ждать до утра, чтобы выяснить: с кем он встречался и чем занимался до прихода к нам. В ресторане "Рустерман" теперь никого, кроме ночного сторожа, да и тот, вероятно, сладко спит. У меня есть предложение. Вместо орхидеи дай мне письменное разрешение пройти в Южную комнату и закрыть чем-нибудь выбитые окна. Или хотя бы одно из окон. Иначе любой может пролезть в помещение, поднявшись по пожарной лестнице. Со штукатуркой и другими повреждениями можно повременить. - Всю штукатурку с пола забрали, - проговорил Стеббинс. Он посмотрел на часы и поднялся, опираясь руками на подлокотники, что делает редко. - Черт возьми! Ты все-таки в конце концов с чем-то соглашаешься, с тобой уже можно иметь дело. Окно уже опечатано. Оставь печать в покое. Придет кто-то из специалистов по взрывчатым устройствам, чтобы еще раз все осмотреть. Еще кто-нибудь явится поговорить с Вулфом. - Я уже сказал, его, по всей вероятности… - Слышал. Знаешь, что я думаю? По-моему, Вулф проделал дырку в потолке и бросил сквозь нее бомбу. - С этими словами Стеббинс направился к выходу. Я встал и, не торопясь, последовал за ним. Мне некуда было торопиться. Выпустив Стеббинса, я запер входную дверь, навесил цепочку, выключил свет в кабинете и в коридоре, потом поднялся к себе на третий этаж, оставив тарелки и стаканы на своем письменном столе - невероятный случай. Фриц забрался под одеяло часом раньше, накормив по собственной инициативе сандвичами ораву непрошеных гостей и дождавшись, когда все, кроме Стеббинса, уйдут. Я крепко спал уже через две минуты после того, как голова коснулась подушки. Я не хвастаю своей способностью спать при любых обстоятельствах, поскольку это, как я подозреваю, только свидетельствует о моей примитивной или плебейской натуре и, быть может, еще кое о чем, но тем не менее я вынужден признать за собой подобное качество. Устанавливая радиобудильник на десять часов утра, я был уверен, что меня поднимут задолго до этого срока. Правда, я выключил городской телефон и оставил только внутреннюю связь. Но никто и ничто не нарушило моего сна. Когда приятный голос проговорил: "Вы никогда не пожалеете, что, поддавшись порыву, решили попробовать единственный в своем роде крем, который пробуждает желание нежно коснуться собственной кожи", - я, не открывая глаз, протянул руку, чтобы выключить радио. Одновременно я попытался убедить себя, что еще один часок сна никому не повредит, но из этого ничего не вышло; я вспомнил: существовала проблема, не терпящая отлагательства. Она касалась Теодора. Кое-как разлепив веки, я по домашнему телефону позвонил в кухню. Через пять секунд раздался голос Фрица: - Да. По его словам, он вовсе не копирует Вулфа. Дескать, Вулф говорит "да?", а он, Фриц, произносит просто - "да". - Ты уже встал и одет, - заметил я. - Конечно. Отнес ему завтрак. - И он поел? - Да. - Боже мой, ты немногословен, хотя и чувствуешь себя, судя по голосу, довольно бодро. - Вовсе нет. Арчи. И он тоже в скверном настроении. А как ты? - Я не бодрый и не вялый, а измочаленный. Что с Теодором? - Он пришел и отправился наверх, в оранжерею. Я сказал ему, чтобы не ждал Вулфа. - Я скоро буду внизу, но не хлопочи по поводу завтрака. Съем второй раздел "Таймс". С уксусом. - С кетчупом вкуснее, - ответил Фриц и положил трубку. Но когда я наконец появился в кухне, все было готово. Прибор, чашка с блюдцем, тостер и сливочное масло - на маленьком столе, "Таймс" - на специальной подставке, а сковородка - на плите. На большом столе посредине кухни - ломтики свиного рулета с кукурузной начинкой домашнего приготовления. Я подошел к холодильнику, налил апельсинового сока и сделал первый глоток. - Я по-прежнему считаю, - заявил я, - что мы с тобой друзья. Ты - мой единственный друг на всем белом свете. Давай отправимся куда-нибудь вместе. Может быть, в Швейцарию? Или еще дальше. Кто-нибудь звонил? - Четыре раза, но я не снимал трубку, и Вулф тоже звонил, - ответил Фриц, прибавляя огня под сковородкой. - Эта наклейка с надписью "Нью-Йорк, управление полиции" на двери той комнаты - как долго она будет оставаться? - Прекрасная мысль, - заметил я, отхлебывая апельсиновый сок. - Давай-ка забудем все остальные проблемы, вроде газетных заголовков: "Гость Ниро Вулфа убит в его доме" или "Арчи Гудвин впускает в дом будущего мертвеца", и сосредоточим все внимание на этой двери. Великолепная мысль. Фриц положил на сковородку ломтики бекона, а я, пристроившись за маленьким столом, принялся за "Таймс". Президент Форд призывал американцев кое-что предпринять против инфляции. Никсон пребывал в шоке после Уотергейтской операции. Судья Сирика заявил адвокату Эрлихмана, что он слишком много говорит. Арабы ставят на Арафата. Все эти сообщения обычно мало интересовали меня, но усилием воли я заставил себя дочитать до конца. Потом я попробовал другие разделы: спорт, погоду, некрологи, городские новости - и пришел к выводу, что приказать голове заняться чем-то конкретным можно только в том случае, если ваш разум в согласии с вами. Затем я попытался оценить значение этого моего вывода, но тут Фриц принес тарелку с двумя порциями свиного рулета с кукурузной начинкой. Ставя тарелку на стол, он издал какой-то звук, похожий на "а-ах!". Я спросил, что случилось, и он ответил, что забыл подать мед, но сейчас принесет его. Когда я намазывал масло на третий ломтик поджаренного белого хлеба, зазвонил телефон. Я начал считать. После двенадцатого звонка телефон умолк. Через некоторое время Фриц сказал: - Никогда прежде не видел, чтобы ты так поступал. - Тебе еще предстоит увидеть многое из того, что я никогда прежде не делал. Ты убрал тарелки и стаканы, оставленные мною в кабинете? - Я гам еще не был. - Вулф говорил обо мне, когда ты относил ему завтрак или приходил за подносом с грязной посудой? - Нет. Лишь спросил, бодрствовал ли я ночью. Я начал рассказывать ему обо всем: сколько их было и тому подобное, но он меня остановил. - Каким же образом? - Взглянул на меня и повернулся ко мне спиной. - Он был одет? - Да. Коричневый костюм в тонкую полоску, желтая рубашка, коричневый галстук. Когда я наконец поставил пустую чашку на стол и отправился в кабинет, часы показывали десять минут двенадцатого. Раз Вулф не сошел вниз, как обычно, в одиннадцать часов, то, вероятно, сегодня уже вообще не появится. Решив, что было бы ребячеством отступить от ежедневной рутины, я вытер пыль с письменных столов, оторвал вчерашний листок календаря, сменил воду в вазе на столе Вулфа, отнес в кухню тарелки и стаканы, поставил кресло, в котором сидел Стеббинс, на свое место и принялся вскрывать почту, но меня прервал звонок домашнего телефона. Сняв трубку, я проговорил: - Я сейчас в кабинете. - Ты позавтракал? - Да. - Поднимись ко мне. Захватив копию своих показаний из ящика стола, я поднялся по лестнице. Будучи приглашенным, я вошел без стука. Вулф сидел у стола между двух окон с книгой в руках. Или он уже расправился со своим экземпляром "Таймс", или же его мозги, подобно моим, отказывались сотрудничать. Когда я приблизился, он опустил книгу - "Дворцовая гвардия" Дэна Ратера и Гэри Гейтса - и пробурчал: - Доброе утро. - Доброе утро, - ответил я также хмуро. - Был уже в управлении полиции или у окружного прокурора? - Нет еще. На телефонные звонки пока не отвечаю. - Садись и доложи. Как всегда, он устроился в большом кресле. Я пододвинул другое кресло, поменьше, и сел. - Для начала вам лучше познакомиться с копией моих показаний сержанту Стеббинсу. Я передал Вулфу копию протокола допроса на четырех страницах. Обычно ему достаточно прочесть один раз, однако в данном случае он опять вернулся к первым двум страницам, где я дословно изложил беседу с Пьером Дакосом. - А что ты не включил в свои показания? - взглянул на меня Вулф. - Мой разговор с Пьером приведен полностью. Слово в слово. Из остального - тоже практически все; не упомянул только, что вы явились вооруженным увесистой тростью и сказали мне, что, по вашему мнению, я не мог поступить иначе. А так все здесь на бумаге: и слова и поступки. И, конечно, я опустил собственные догадки. Их я оставил для Стеббинса. После моего ухода Пьер Дакос нащупал что-то в кармане и вытащил этот предмет на свет. То была алюминиевая трубка, в какие упаковываются сигары "Дон Педро". Отворачивая колпачок, он держал трубку перед глазами, всего в нескольких дюймах. Вы сами видели его лицо. На полу валялись кусочки алюминия, и я различил на них отдельные печатные буквы. Естественно, специалисты собрали их и показали Стеббинсу. И конечно же они скоро придут к аналогичному заключению, а потому я счел целесообразным самому все выложить Стеббинсу. Вулф покачал головой. Не знаю только, относилось ли это ко мне или к Стеббинсу. - Что еще ты рассказал ему? - Ничего. У меня больше ничего и не было… И никому другому… Ни медицинскому эксперту, ни лейтенанту Бернему, которого вы никогда не встречали. Я не считал, но, по словам Фрица, всего перебывало у нас девятнадцать человек. Дверь Южной комнаты опечатана. Специалист по взрывным устройствам собирается там поискать возможные улики, по всей вероятности, уже сегодня днем. Когда Вулф хочет что-то хорошенько обдумать и находится в кабинете за своим письменным столом в самом удобном для него кресле, он обычно откидывается назад и закрывает глаза, однако спинка кресла в спальне не имеет нужного угла наклона, поэтому он лишь прищурился и стал дергать себя за мочку уха. Так продолжалось минуты две. - Ничего, - произнес он наконец. - Абсолютно ничего. - Согласен. Ведь вы - величайший сыщик в мире. Но Стеббинс не верит. По его мнению, Дакос все-таки кое-что мне сообщил - возможно, не фамилию, а просто дал какой-то намек, который я не включил в свои показания, поскольку мы намерены опередить полицию и сами поймать убийцу. Безусловно, мы этого хотим - по крайней мере, я хочу. Могло ведь так случиться, что колпачок отвинтил бы я сам. Следовательно, я в неоплатном долгу перед тем малым, который все это устроил. - Я тоже. В моем собственном доме, в то время, когда я мирно спал в своей кровати. Это… это… Я удивленно поднял брови. Впервые за многие годы нашей совместной работы Вулф оказался не в состоянии подобрать подходящие слова. Он с силой ударил кулаком по подлокотнику. - Итак. Позвони Феликсу и передай: мы будем у него обедать… - Он взглянул на стенные часы. - Через полчаса. Если комнаты на втором этаже заняты, то на самом верху, где удобно. Известны ли тебе какие-нибудь другие источники информации о Пьере Дакосе, кроме ресторана "Рустерман"? Ответив, что такие источники мне не известны, я поднялся, подошел к телефону, стоявшему на тумбочке у кровати, и набрал нужный номер. Глава 3
На самом верхнем этаже ресторана "Рустерман" когда-то располагалась квартира Марко Вукчича, бывшего хозяина заведения и друга детства Вулфа, с которым они вместе росли в Черногории. Вукчич был одним из трех знакомых мне людей, называвших Ниро Вулфа по имени. Примерно в течение года после смерти Марко квартира пустовала, потом в нее въехал с женой и двумя детьми Феликс, который, будучи владельцем одной трети пакета акций, управлял рестораном под попечительством Вулфа. Без двадцати пяти час мы с Вулфом сидели за столом у окна, выходившего на Мэдисон-авеню, между нами стоял Феликс - тонкий, подтянутый и элегантный, в черном костюме и белой рубашке, готовый к встрече гостей. |
