- Доставай блокнот, Арчи, - сказал он тоном человека, принявшего окончательное решение. Я вытащил блокнот из ящика, снял колпачок с ручки. - Если это не сработает, - зарычал он на меня, будто я был виноват, - другого средства нет. Я пытался что-то изобрести, оставить лазейку на случай неудачи, но ничего не выходит. Либо мы берем его на эту наживку, либо не берем вовсе. Бумага простая, через два интервала, две копирки. - Заголовок, дата? - Ничего не надо, - нахмурившись, он уставился на извлеченные из кармана страницы. - Первый абзац: "19 августа 1948 года в восемь часов вечера в холле девятого этажа многоквартирного дома на Восточной Восемьдесят четвертой улице в Манхэттене собрались двадцать человек. Все они занимали высокие посты в коммунистической партии США, и встреча эта была одной из ряда подобных, призванных разработать стратегию и тактику проведения избирательной кампании Прогрессивной партии и ее кандидата на пост президента Соединенных Штатов Генри Уоллеса. Один из них, высокий, поджарый человек с подстриженными коричневыми усами, говорил: "Мы должны постоянно помнить, что не можем доверять Уоллесу. Мы не можем полагаться на его личность, на его интеллект. Мы можем положиться на его тщеславие, это несомненно, но, разыгрывая эту карту, нам следует помнить, что в любую минуту он может что-нибудь выкинуть, и тогда Ставка даст нам приказ избавиться от него". Американская коммунистическая верхушка под словом Ставка подразумевает Москву или Кремль. Возможно, это мера предосторожности, хотя непонятно, зачем она нужна, коль скоро они встречаются в обстановке секретности. Возможно, все объясняется их привычкой вообще ничего не называть своим именем. Заговорил еще один из них, тучный, лысоватый мужчина с пухлым лицом…" Часто заглядывая в листы, Вулф продолжал диктовать, пока я не исписал тридцать две страницы; он посидел, чуть выпятив губы, и велел мне все перепечатать. Что я и сделал, как было велено, через два интервала. Заканчивая страницу, я передавал ее ему, и он проглядывал ее с карандашом в руках. Обычно в надиктованный и перепечатанный текст он почти не вносил изменений, но тут, видимо, счел дело как из ряда вон выходящее. Я с ним был полностью согласен. Текст чем дальше, тем становился горячее. В нем содержались десятки подробностей, о которых не имел права знать никто ниже помощника комиссара, если, конечно, сведения были верны. Я хотел спросить об этом Вулфа, но времени оставалось мало, и я отложил вопрос на потом. Вулф дочитывал последнюю страницу - и тут зазвонил звонок на двери; я пошел открывать и впустил Лона. Когда мы только познакомились, Лон был рядовым сотрудником, или просто сотрудником, теперь же в городской редакции "Газетт" он был вторым по старшинству. Он вознесся, но это, насколько я знал, никоим образом не ударило ему в голову, разве что в ящике стола он стал держать расческу и каждый вечер, прежде чем прилипнуть к стойке любимого питейного заведения, тщательно начесывал шевелюру. В остальном высокая должность никак на нем не отразилась. Он пожал руку Вулфу и повернулся ко мне: - Эй, мошенник ты эдакий, ты мне обещал… а-а, все есть. Здравствуй, Фриц. Ты единственный, кому в этом доме можно доверять, - он взял с подноса стакан, кивнув Вулфу, опорожнил его на треть и сел в красное кожаное кресло. - Я принес канцтовары, - объявил он. - Три листа. С удовольствием обменяю их на информацию из первых рук о том, как некто Сперлинг умышленно и злонамеренно отправил Луиса Рони к праотцам. - Именно это я и хочу предложить, - сказал Вулф. Голова Лона дернулась как от удара. - Некто Сперлинг? - резко спросил он. - Нет. "Именно это" тут не совсем корректно. С фамилией нам придется подождать. Но в остальном ясность полная. - Черт подери, ведь уже полночь! Неужели вы думаете… - Не сегодня. И не завтра. Но, как только у меня будет вся информация, к вам она попадет в первую очередь. Лон взглянул на него. В комнату он вошел легкомысленным, беззаботным и жаждущим промочить горло, теперь он снова превратился в охочего до сенсаций журналиста. Исключительное право на материал об убийстве Луиса Рони - дело серьезное. - За это, - сказал он, - вы получите три фирменных бланка, даже с конвертами. Я наклею на них марки - этого хватит? Вулф кивнул: - Великодушное предложение. Но и я хочу предложить вам кое-что еще. Понравится ли вам написанная специально для вашей газеты серия статей, совершенно достоверных, в которых будут описаны тайные встречи лидеров Американской коммунистической партии со всеми подробностями дискуссий и принимаемых решений? Лон склонил голову набок: - Длинные, белые бакенбарды, красная шуба, и вы - типичный Санта-Клаус. - Нет, я слишком толстый. Ну что, это вас заинтересует? - Похоже. Кто отвечает за достоверность? - Я. - Имеется в виду ваша подпись под статьями? - Упаси господи. Статьи будут анонимными. Но я даю гарантию, если угодно, письменную, что источник информации надежен и компетентен. - Кому платить и сколько? - Никому и нисколько. - Эй, вам даже бакенбарды не нужны. А какого типа подробности? Вулф повернул голову: - Дай ему почитать. Арчи. Я дал Лону первый экземпляр отпечатанного текста. Он поставил стакан на стол у своего локтя, чтобы обе руки были свободны. Текста набралось на семь страниц. Он начал быстро, потом медленнее, добравшись до конца, сразу вернулся к первой странице и перечел все сначала. Я тем временем долил ему в стакан и, зная, что Фриц занят, пошел на кухню за пивом дли Вулфа. Заодно я решил, что и мне стаканчик чего-нибудь покрепче не помешает. Лон сложил прочитанные страницы, увидел, что о его стакане позаботились, и отхлебнул еще. - Горяченький матерьялец, - признал он. - По-моему, вполне готов к печати, - скромно заметил Вулф. - Абсолютно. А за клевету не привлекут? - Нет никакой клеветы. И никого не привлекут. Имена или адреса не названы. - Да, знаю, но возбудить судебное дело все равно могут. Ваш источник в случае чего можно пригласить для дачи показаний? - Нет, сэр, - категорично возразил Вулф. - Мой источник засекречен и таковым останется. Если хотите, я даю вам свою гарантию и обязательство компенсировать ущерб в случае обвинения в клевете, но это все. - Что ж, - Лон снова выпил, - мне это нравится. Но у меня есть боссы - в таком деле решать будут они. Завтра пятница, и они… Господи, это еще что такое? Только не говорите мне… Арчи, ну-ка посмотри! Мне так или иначе пришлось подняться и убрать бумаги со стола, чтобы Фрицу было куда поставить поднос. Блюдо на нем было воистину царским. Бифштекс был сочный и отлично прожаренный, рядом дымились кусочки сладкого, поджаренного на вертеле картофеля и грибов, на краю блюда тянулись вверх листья кресс-салата, и аромат исходил такой, что я даже пожалел: надо было заказать Фрицу второй экземпляр. - Теперь я знаю, - сказал Лон, - что все это мне снится. Арчи, а ведь я готов был поклясться, что ты звонил мне и просил сюда приехать. Ладно, будем грезить дальше. Он аккуратно напластал бифштекс, дал соку стечь, отрезал кусочек и широко разинул рот. Потом туда же послал сладкий картофель, грибочек. Я смотрел на него так, как собаки, допущенные до стола, смотрят на занятых трапезой хозяев. Это было слишком. Я пошел на кухню, вернулся с двумя кусками хлеба на тарелке и толкнул ее к нему. - Ну-ка, братишка, поделись. Три фунта бифштекса - это тебе будет жирно. - Тут и двух нет. - Как же, а то я не вижу. Давай, сваргань мне бутербродик. Деваться ему было некуда - все-таки он в гостях. Когда чуть позже он ушел, тарелка была вылизана дочиста. Уровень в бутылке шотландского виски снизился на три дюйма, фирменные бланки и конверты лежали в ящике моего стола, и мы достигли полной договоренности - если не воспротивится высокое начальство "Газетт". Поскольку надвигались выходные, выбить разрешение начальства было делом непростым, но Лон считал, что есть неплохие шансы дать материал уже в субботу и очень приличные - в воскресенье. По его мнению, у плана было одно слабое звено. Вулф не мог дать гарантии, что все это будет именно серия статей. Он твердо обещал, что представит две статьи, и скорее всего третью, но связывать себя дальнейшими обещаниями не стал. Лон хотел, чтобы Вулф гарантировал минимум шесть, но ничего не вышло. Оставшись с Вулфом наедине, я пристально посмотрел на него. - Хватит пялиться, - буркнул он. - Прошу прощения. Я кое-что подсчитывал. Две статьи по две тысячи слов каждая - четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч - это выходит по три семьдесят пять за слово. И он даже ничего не пишет сам. Если вы хотите стать газетным негром… - Пора спать. - Да, сэр. Напишите вторую порцию, что делаем дальше? - Ничего. Сидим и ждем. - Черт подери, если это не сработает… Он пожелал мне спокойной ночи и отправился к лифту. Глава 20
На следующий день, в пятницу, были надиктованы, отпечатаны и отредактированы еще две статьи. Вторую мы отправили Лону Коэну, третью заперли в сейф. В них описывался период со Дня выборов до конца года, и хотя имен и адресов в них не было, почти все остальное - было. Они меня даже заинтересовали, хотелось узнать, что же будет дальше. Боссы Лона с удовольствием взяли этот материал на условиях Вулфа, включая защиту от обвинений в клевете, но печатать решили с воскресенья. Статью они поместили на первой странице, предварив ее тремя броскими заголовками: В КАКИЕ ИГРЫ ИГРАЮТ АМЕРИКАНСКИЕ КОММУНИСТЫ РОЛЬ КРАСНОЙ АРМИИ В ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ ИХ ШТАБ В США Мелким шрифтом шло предисловие: "Газетт" представляет первую из серии статей, показывающих, как американские коммунисты помогают России вести холодную войну и готовиться к горячей. Все в этих статьях подлинное. По понятным причинам мы не называем их автора, но у "Газетт" есть надежная гарантия их подлинности. Мы надеемся раскрыть в этих статьях и самые последние деяния "красных", включая их тайные встречи до, во время и после знаменитого судебного процесса в Нью-Йорке. Вторая статья будет опубликована завтра. Не пропустите!"
Потом, практически без изменений, шел надиктованный Вулфом текст. Я бы с удовольствием попридержал имеющиеся у меня сведения и выдал бы их потом так, чтобы представить уловку Вулфа в наивыгоднейшем свете, но я рассказываю то, что знал тогда сам, и придерживать мне просто нечего. Это относится к пятнице, субботе, воскресенью и понедельнику, вплоть до половины девятого вечера. Вам известно все, что было известно мне, впрочем, могу добавить вот что: третья статья была отредактирована в воскресенье и попала на стол Лону на следующее утро, официальный отчет Уэйнбаха о камне подтвердил неофициальный, добиться чего-то большего никто не пытался. Вулф в эти четыре дня был раздражительным как никогда. Я понятия не имел, чего он хотел добиться, выдавая семейные тайны коммунистов и работая газетным негром на мистера Джонса. Признаюсь честно: вникнуть в суть я пытался. К примеру, когда в пятницу с утра Вулф поднялся в оранжерею, я тщательно проверил фотографии в ящике его стола, но все были на месте. Ни одна не исчезла. И еще раз-другой я делал практические шаги, чтобы разобраться в его сценарии, но попытки эти провалились. К понедельнику я, как сумасшедший, кидался на прибывшую почту и быстро ее проглядывал, надеясь отыскать какую-то подсказку, выбегал на всякий звонок в дверь, рассчитывая на телеграмму, хватал телефонную трубку; я сказал себе: эти статьи - просто наживка, а сами мы сидим на бережку с удочкой и ждем, вдруг на эту наживку кто-нибудь клюнет! Уж серьезная рыба не клюнет, это точно, разве кто-то пришлет письмо, телеграмму или просто позвонит. В понедельник вечером, сразу после ужина, Вулф в кабинете передал мне густоисписанный лист из его блокнота и спросил: - Почерк разберешь, Арчи? Вопрос был риторическим, потому что почерк его разобрать не сложнее, чем машинописный текст. Я все прочел и сказал: - Да, сэр, тут все понятно. - Перепечатай это на фирменном бланке "Газетт", включая подпись. Потом покажи мне. Потом положи в конверт "Газетт" и отправь мистеру Альберту Энрайту, Коммунистическая партия США, Восточная Двенадцатая улица, дом тридцать пять. Печатай в двух экземплярах, через один интервал. - Может быть, сделать пару-тройку ошибок? - Не обязательно. Ты в Нью-Йорке не единственный, кто умеет хорошо печатать. Я пододвинул к себе машинку, достал лист бумаги, заправил его и застучал по клавишам. В результате получился вот такой текст: "27 июня 1949 года Дорогой мистер Энрайт, посылаю вам это письмо, потому что мы однажды встречались, а еще два раза я слышал, как вы выступали на собрании. Вы меня, конечно, не запомнили, мое имя вам тоже ничего не скажет. Я работаю в "Газетт". Вы, конечно, читали статьи, которые выходят с воскресенья. Сам я не коммунист, но многие коммунистические идеи мне близки и понятны, и сейчас к ним, по-моему, относятся чересчур несправедливо, к тому же я терпеть не могу предателей, а человек, который дает материал для статей в "Газетт", - безусловно, предатель. Я думаю, вы имеете право знать, кто он. Я никогда его не видел, скорее всего, в здании газеты он никогда не появлялся, но я знаю своего коллегу, который вместе с ним пишет эти статьи, и мне случайно в руки попал фотоснимок, который, я думаю, вам поможет, и я прилагаю его к этому письму. Мне известно, что эта фотография находилась в папке, посланной руководству и призванной доказать достоверность статей. Это все, что я могу вам сказать, иначе вы можете догадаться, кто я, а этого мне бы не хотелось. Желаю вам больше сил в вашей борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны. Ваш друг".
Я поднялся, передал текст Вулфу и вернулся за машинку, чтобы надписать конверт. В письме я не сделал ни одной ошибки, а на конверте взял и ошибся, вместо "коммунистической" вышло "коумнистической", пришлось взять другой. Это меня не огорчило, все-таки я был слегка взвинчен. Через минуту выяснится, какая фотография ляжет в конверт, если, конечно, мой хитроумный босс не выставит меня за дверь. Не выставил, но ничего для себя нового я не открыл. Из ящика он, порывшись, достал фотографию и передал ее мне: - Вот, вложи в конверт и отправь так, чтобы дошло сегодня. Это был лучший из снимков партийного билета Уильяма Рейнолдса, номер 128-394. Я, испепеляя его взглядом, положил фотографию в конверт, запечатал его, наклеил марку и вышел из дома. Чтобы подышать свежим воздухом, я пошел на почту в сторону Таймс-сквер. От Вулфа я в тот вечер уже ничего не ждал и оказался прав. Мы относительно рано легли спать. Раздеваясь, я все-таки пытался сложить части этой головоломки, но ничего не получалось. С основной уликой все было ясно, а что дальше? Мы снова будем сидеть и ждать? Как выяснится, что Уильям Рейнолдс вовсе не Уильям Рейнолдс, как, когда, почему и с чьей помощью? Забравшись под простыни, я выкинул эти мысли из головы: надо было как следует выспаться. На следующий день, во вторник, все поначалу шло к тому, что мы собирались именно сидеть и ждать. Впрочем, умирать от скуки было некогда: то и дело трезвонил телефон. В утреннем выпуске "Газетт" напечатали третью статью, и редакция приставала с ножом к горлу, требуя продолжения. Вулф велел мне тянуть время. Лон два раза звонил до десяти утра, а потом один за другим выходили на связь остальные: управляющий редактор, исполнительный редактор, издатель - словом, все. Статья была нужна им позарез, и у меня даже мелькнула мысль написать ее самому и сбыть за пятнадцать тысяч долларов ко всеобщей радости и тут же все деньги прогулять. Незадолго до обеда телефон зазвонил снова, я не сомневался, что это кто-то из них, и вместо своей традиционной формулы просто рыкнул: - Н-да? - Это контора Ниро Вулфа? Голоса я этого раньше не слышал, он как-то неестественно повизгивал. - Да. Говорит Арчи Гудвин. - А мистер Вулф может подойти? - Он сейчас занят. А кто это? - Просто скажите ему: прямоугольник. - Повторите, пожалуйста? - П-р-я-м-о-у-г-о-л-ь-н-и-к. Прямоугольник. Передайте ему сразу же. Он ждет этого звонка. Связь прервалась. Я повесил трубку и повернулся к Вулфу: - Прямоугольник. - Что? - То, что он сказал, вернее, пропищал. Чтобы я передал вам: прямоугольник. - Ага. - Вулф выпрямился, его взгляд стал совершенно ясным. - Позвони в национальную штаб-квартиру Компартии США, Алгонкин четыре-два-два-один-пять. Мне нужен мистер Харви или мистер Стивенс. Любой из них. Я крутнулся на стуле и набрал номер. Через минуту в ухе у меня зажурчал приятный женский голос. Его приятность меня поразила, я даже слегка оробел - все-таки первый раз в жизни вел разговор с женщиной-коммунисткой - и поэтому сказал: - Меня зовут Гудвин, товарищ. Можно мистера Харви? С ним хотел бы поговорить мистер Ниро Вулф. - Как вы сказали? Ниро Вулф? - Да. Детектив. - Это фамилия мне знакома. Сейчас. Побудьте у трубки. |
