Боцман удалился в сопровождении охранявших его матросов. – Этот негодяй мог бы стать настоящим человеком, – сказал майор. – Да, – согласился Гленарван. – Он умен, у него сильный характер. И надо же было, чтобы его способности направились на зло! – Ну, а Гарри Грант? – Боюсь, что найти его невозможно. Бедные дети! Кто скажет, где их отец? – Я, – отозвался Паганель, – да, я! Читатель заметил, что географ, обычно такой словоохотливый, такой нетерпеливый, не проронил почти ни слова за все время допроса. Он молча слушал. Но то, что он сказал сейчас, стоило многих речей. Гленарван встрепенулся. – Вы, Паганель? Вы знаете, где капитан Грант? – воскликнул он. – Да, насколько это вообще возможно, – ответил географ. – И как же вы это узнали? – Все из того же документа. – А-а… – протянул майор тоном полнейшего недоверия. – Сначала выслушайте, Мак-Наббс, а потом уже пожимайте плечами… – заметил географ. – Я молчал до сих пор, зная, что вы мне все равно не поверите. Да и к чему было говорить! Если же сейчас я все же решаюсь на это, то только потому, что слова Айртона подтвердили мои предположения. – Значит, в Новой Зеландии? – спросил Гленарван. – Выслушайте меня, а потом судите сами, – отвечал Паганель. – Ошибка в письме, которая спасла нас, была не случайна, ее можно объяснить. В то время как я писал под диктовку Гленарвана, слово "Зеландия" не давало мне покоя, и вот почему. Помните, как мы все сидели в повозке и Мак-Наббс рассказывал леди Гленарван о каторжниках, о крушении у Кемденского моста? При этом он дал ей номер "Австралийской и Новозеландской газеты", где описывалась эта катастрофа. Так вот, когда я писал письмо, эта газета валялась на полу; она была сложена так, что из ее английского названия виднелось всего два слога – aland. И вдруг меня осенило. Именно такое слово "aland" было в документе, написанном по-английски; до сих пор мы считали, что это означает "на землю", а на самом деле это окончание слова "Zealand", Зеландия! – Что такое? – вырвалось у Гленарвана. – Да, – продолжал Паганель голосом, в котором чувствовалась глубочайшая уверенность, – это толкование раньше мне в голову не приходило. И знаете почему? Да потому, что я, естественно, изучал главным образом французский экземпляр документа, более полный, чем другие, а как раз в нем-то этого важного слова и нет. – Ой-ой! Какой вы, однако, фантазер, Паганель! – сказал Мак-Наббс. – И как легко вы забываете свои прежние доводы! – Пожалуйста, майор, я готов на все вам ответить. – Тогда скажите, как истолковывается слово austral? – Так же, как с самого начала. Оно обозначает: "южные страны". – Хорошо! А обрывок слова indi, который первоначально истолковывался как indiens – "индейцы", затем как indigenes – "туземцы"? Теперь как вы его понимаете? – Третье и последнее его толкование таково: это начало слова indigence – нужда, лишения. – A contin? Означает ли по-прежнему континент? – воскликнул Мак-Наббс. – Нет, конечно, раз Новая Зеландия только остров. – Тогда как же? – спросил Гленарван. – Дорогой лорд, я сейчас прочту вам документ в новом, третьем толковании, и вы сами увидите. Но прежде прошу вас: во-первых, забудьте, насколько возможно, прежние толкования и отбросьте предвзятые мнения; во-вторых, имейте в виду, некоторые места вам покажутся натянутыми, и возможно, что я их толкую неудачно; таково, например, слово agonie, которое я, однако, никак не могу истолковать иначе. Но все эти места совершенно не важны. К тому же мое толкование основывается на французском экземпляре документа, а он, не забывайте, написан англичанином, которому могли быть неизвестны некоторые особенности чужого языка. А теперь я начинаю. И Паганель медленно и внятно прочел следующее: – "Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно "Британия", из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии (по-английски Zealand). Двум матросам и капитану Гранту удалось выбраться на берег. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под…. долготы и 37° 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут". Паганель умолк. Такое толкование документа было вполне допустимо. Но именно потому, что оно казалось таким же правдоподобным, как и прежние его толкования, оно также могло быть ошибочным. Вот почему ни Гленарван, ни майор не стали его оспаривать. Однако раз следы "Британии" не были найдены ни у берегов Патагонии, ни у берегов Австралии, там, где проходила тридцать седьмая параллель, то, конечно, были шансы найти их в Новой Зеландии. Когда географ сказал об этом, его друзья были поражены. – Скажите, Паганель, – обратился к нему Гленарван, – почему же вы два месяца держали в тайне это новое толкование? – Потому что я не хотел понапрасну вас обнадеживать. К тому же мы ведь все равно направлялись в Окленд, лежащий именно на той широте, которая была указана в документе. – Ну, а потом, когда мы отклонились от этого пути, почему же вы тогда ничего не сказали? – По той причине, что мое толкование, как бы верно оно ни было, не могло бы помочь спасти капитана Гранта. – Почему вы так думаете? – Да потому, что если с тех пор прошло целых два года и капитан не появился, значит, он пал жертвой либо крушения, либо новозеландцев. – Так вы думаете?.. – спросил Гленарван. – Я думаю, что, быть может, и удастся найти какие-либо останки "Британии", но потерпевшие крушение люди безвозвратно погибли. – Ни слова об этом, друзья мои, – сказал Гленарван. – Предоставьте мне выбрать подходящий момент, чтобы сообщить эту печальную весть детям капитана Гранта. Глава XX
КРИК В НОЧИ
Вскоре вся команда "Дункана" узнала, что сообщение Айртона не пролило света на судьбу капитана Гранта. Все впали в глубокое уныние: на боцмана возлагалось столько надежд, а оказалось, что ему неизвестно ничего, что могло бы навести "Дункан" на след "Британии". Итак, яхта шла прежним курсом. Оставалось лишь выбрать остров, на котором высадить Айртона. Паганель и Джон Манглс справились по корабельным картам. Как раз на тридцать седьмой параллели значился клочок земли под названием риф Мария-Тереза. Этот скалистый, затерянный в Тихом океане островок расположен в трех с половиной тысячах миль от американского побережья и в тысяче пятистах милях от Новой Зеландии. На севере ближайшая к нему земля – архипелаг Паумоту, находящийся под протекторатом Франции; к югу же никаких земель вплоть до вечных льдов Южного полюса нет. Суда никогда не пристают к берегам этого пустынного островка. Никаких отголосков того, что делается в мире, не долетает до него. Одни буревестники во время своих дальних перелетов опускаются сюда отдыхать. На многих картах и вовсе не значится этого островка – рифа, омываемого волнами Тихого океана. Этот остров, заброшенный в океане, в стороне от всех морских путей, был самым уединенным местом, какое только можно найти на земном шаре. Айртону показали его на карте. Боцман согласился поселиться там, вдали от людей, и "Дункан" взял курс на риф Мария-Тереза. Яхта находилась в это время как раз на прямой линии от бухты Талькауано к Марии-Терезе. Два дня спустя, в два часа дня вахтенный матрос заметил на горизонте землю. Это был остров Мария-Тереза, низкий, вытянутый, едва поднимавшийся из воды, похожий на огромного кита. Яхта, рассекавшая волны со скоростью шестнадцати узлов, была еще на расстоянии тридцати миль от него. Мало-помалу стали видны очертания рифа. На фоне заходящего солнца отчетливо вырисовывался его причудливый силуэт. Солнце ярко освещало отдельные невысокие скалы. В пять часов Джону Манглсу показалось, что над островом поднимается к небу легкий дым. – Что это, вулкан? – спросил он Паганеля, рассматривавшего остров в подзорную трубу. – Не знаю, что и думать, – ответил географ. – Этот остров малоизвестен. Конечно, не было бы ничего удивительного, если бы он оказался вулканического происхождения. – Но если его создало извержение, нет ли опасности, что другое извержение его разрушит? – сказал Гленарван. – Маловероятно, – ответил Паганель. – Гарантией его прочности служит то, что он существует несколько веков. Эти новые острова могут исчезнуть вскоре после возникновения, как остров Джулия, просуществовавший в Средиземном море всего лишь несколько месяцев. – Что ж, – сказал Гленарван, – как вы думаете, Джон, сможем мы подойти к берегу до наступления ночи? – Нет, милорд. Я не могу подвергать корабль опасности, подводя его в темноте к незнакомому мне берегу. Я буду крейсировать, делая короткие галсы, а завтра на рассвете мы пошлем туда шлюпку. В восемь часов вечера риф Мария-Тереза, до которого оставалось всего пять миль, казался какой-то удлиненной, едва видной тенью. "Дункан" все приближался к нему. В девять часов на островке вспыхнул довольно яркий огонек. Он светился ровным, неподвижным светом. – Вот это как будто указывает на вулкан, – проговорил Паганель, внимательно всматриваясь. – Однако на таком близком расстоянии мы слышали бы грохот, всегда сопровождающий извержение, – заметил Джон Манглс, – а восточный ветер не доносит до нас никакого шума. – Действительно, пламя есть, но вулкан безмолвствует, – согласился Паганель. – Кажется, этот огонь мигает, как маяк. – Вы правы, – отозвался Джон. – А между тем на этих берегах нет маяков. О! – воскликнул он. – Вот и другой огонек – теперь на самом берегу. Смотрите! Он колышется! Он перемещается! Джон не ошибался. Действительно, появился другой огонек. Казалось, он то потухает, то снова разгорается. – Значит, остров обитаем? – спросил Гленарван. – Очевидно, населен дикарями, – ответил Паганель. – Но тогда мы не сможем высадить там боцмана. – Нет, конечно, – вмешался майор, – это был бы слишком плохой подарок даже для дикарей. – В таком случае мы поищем какой-нибудь другой, необитаемый остров, – сказал Гленарван. – Я обещал Айртону, что он будет жив и невредим, и хочу сдержать свое слово. – Во всяком случае, будем осторожны, – заметил Паганель, – у новозеландцев, как некогда у жителей Корнуэльских островов, в ходу обычай заманивать к берегам суда с помощью движущихся огней. Вероятно, и обитателям Марии-Терезы знаком этот прием. – Держись в четверти мили от берега! – крикнул Джон Манглс матросу, стоявшему на руле. – Завтра на рассвете мы узнаем, в чем дело. В одиннадцать часов Джон Манглс и пассажиры разошлись по своим каютам. На баке остались вахтенные, а на корме у румпеля стоял один рулевой. В это время на верхнюю палубу поднялись Мери Грант и Роберт. Дети капитана Гранта, облокотившись на перила, с грустью смотрели на блестевшее фосфоресцирующим светом море и на светящийся след, остававшийся за кормой "Дункана". Мери думала о будущем Роберта, Роберт – о будущем сестры. И оба думали об отце. Жив ли он еще, их любимый отец? Неужели надо отказаться от надежды свидеться с ним? Но как жить без него? Что станется с ними? Что было бы с ними и теперь без лорда Гленарвана и леди Элен? Горе сделало мальчика взрослым не по годам. Он догадывался, какие мысли волновали сестру. – Мери, – сказал он, беря ее за руку, – никогда не надо отчаиваться. Вспомни, чему учил нас отец, которого ничто не могло сломить. До сих пор, сестра, ты работала для меня, а теперь моя очередь, я стану трудиться для тебя. – Милый Роберт!.. – Мери, мне надо сказать тебе одну вещь. Ты ведь не станешь сердиться, правда? – Зачем же мне сердиться, мой мальчик! – И ты позволишь мне сделать то, что я задумал? – Что ты хочешь сказать? – с беспокойством спросила Мери. – Сестра! Я хочу стать моряком… – Ты покинешь меня? – вскрикнула Мери, сжимая руку брата. – Да, сестра, я буду моряком, как отец, как капитан Джон! Мери, дорогая Мери, ведь капитан Джон не потерял надежды разыскать отца. Верь в его преданность, как и я. Джон обещал сделать из меня отличного моряка, а пока мы будем вместе с ним разыскивать отца. Скажи, сестра, что ты согласна. Наш долг – мой долг – сделать для отца то, что он сделал бы для нас. У меня лишь одна цель в жизни: искать, непрестанно искать того, кто никогда не оставил бы ни тебя, ни меня. Мери, дорогая, как он был добр, наш отец! – И как благороден, как великодушен! – добавила Мери. – Знаешь ли ты, Роберт, что им уже гордилась наша родина, и, если бы злая судьба не помешала ему, он стал бы одним из величайших людей Шотландии. – Знаю ли я это! – воскликнул Роберт. Мери прижала брата к груди, и мальчик почувствовал, как слезы сестры оросили его лоб. – Мери! Мери! – крикнул он. – Что бы ни говорили наши друзья, сколько бы они ни молчали, я все еще надеюсь и всегда буду надеяться! Такой человек, как наш отец, не умирает, не доведя своего дела до конца! Мери Грант не могла отвечать: ее душили рыдания. Девушка была глубоко взволнована мыслями о новых поисках Гарри Гранта и о безграничной преданности молодого капитана. – Значит, мистер Джон еще надеется? – спросила она. – Да, – ответил Роберт. – Он наш брат и никогда не покинет нас. И я тоже стану моряком, чтобы вместе с ним искать отца, да, Мери? Ты согласна? – Конечно, согласна! Но расстаться… – прошептала девушка. – Ты не останешься одна, Мери. Я знаю, мне говорил мой друг Джон. Леди Гленарван не отпустит тебя. Ты ведь женщина, сестра, и потому можешь и должна принять ее помощь. Было бы неблагодарностью отказаться от нее. А я мужчина, значит, должен – отец много раз повторял мне это – сам ковать свою судьбу. – Но что же станет тогда с нашим милым домом в Данди? С ним связано столько воспоминаний! – Мы его сохраним, сестричка! Все будет в порядке. Наш друг Джон и лорд Гленарван все обдумали. Ты будешь жить в замке Малькольм у лорда и леди Гленарван, как их дочь. Лорд сам сказал это моему другу Джону, а он рассказал мне. Ты будешь у них чувствовать себя совсем как дома, и тебе будет с кем поговорить об отце. А в один прекрасный день мы тебе привезем его самого. Ах! Как это будет чудесно! – восторженно сказал Роберт. – Брат мой, мальчик мой, как счастлив был бы отец, если бы он мог слышать тебя! – сказала Мери. – Как ты похож, милый Роберт, на него, на нашего дорогого отца! Когда ты станешь мужчиной, ты будешь вылитый отец! – О Мери! – краснея от благородной сыновней гордости, воскликнул мальчик. – Но чем мы отблагодарим лорда и леди Гленарван? – сказала Мери. – О, это нетрудно будет сделать! – заявил с юношеской самоуверенностью Роберт. – Мы будем их любить, почитать, говорить им об этом, будем с ними нежны, а когда-нибудь пожертвуем для них своей жизнью! – Нет, уж лучше живи для них! – воскликнула молодая девушка, целуя брата. – Это будет им приятнее, да и мне тоже. Дети капитана Гранта умолкли, но продолжали глядеть друг на друга. Мысленно они все еще вели разговор, задавали друг другу вопросы, слышали ответы. По морю плавно перекатывалась легкая зыбь, светилась сквозь сумрак бурлившая за винтом вода. И тут произошло нечто странное. Как будто какая-то магнетическая сила, связывавшая брата и сестру, вызвала у обоих одновременно одну и ту же галлюцинацию. Им почудилось вдруг, что из лона волн, попеременно то темных, то светящихся, зазвучал чей-то голос, и его глубокий, тоскующий звук проник им в самую душу. – Помогите! Помогите!.. – кричал голос. – Мери, ты слышала, слышала? – спросил Роберт. Поспешно перегнувшись через борт, они стали вглядываться во мглу, но ничего не было видно – только безбрежный мрак расстилался перед ними. – Роберт, – проговорила бледная от волнения Мери, – мне почудилось… Да, почудилось, как и тебе… Мы оба бредим, милый Роберт. Но голос, призывавший на помощь, раздался снова, и на этот раз иллюзия была так велика, что у обоих вырвался крик: – Отец! Отец! Мери не могла больше выдержать. Сломленная волнением, она без чувств упала на руки брата. – Помогите! – крикнул Роберт. – Сестра! Отец!.. Помогите!.. Рулевой бросился поднимать бесчувственную девушку. Прибежали вахтенные матросы, появились разбуженные шумом Джон Манглс, леди Элен, Гленарван. – Сестра умирает, а наш отец там! – воскликнул Роберт, указывая на волны. Никто не мог понять, в чем дело. – Да, да, – повторял мальчик, – отец там! Я слышал его голос! Мери тоже слышала… В эту минуту Мери пришла в себя и в безумном порыве тоже закричала: – Отец! Там отец! Бедная девушка перегнулась через борт, словно собиралась броситься в море. – Милорд! Леди Элен! Говорю вам, что там мой отец! – твердила она, сжимая руки. – Уверяю вас, я слышал его голос! Он звучал из волн, словно жалоба, словно последнее "прости"… С бедняжкой сделались спазмы, конвульсии. Пришлось отнести ее в каюту. Туда пошла и леди Элен, чтобы оказать ей помощь. Роберт же все повторял: | 
