50. ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ
Когда пишется история войны, то необходимо, анализируя все и всяческие аспекты этой громадной трагедии, строго следовать не за эмоциями, симпатиями или вновь открывшимися мнениями, но за фактами, которые хранятся в документах, газетах, архивах. История может с большой осторожностью принимать как достоверное воспоминания участников эпопеи. С еще большей осторожностью история должна относиться к безапелляционным утверждениям тех людей, которые - волею судеб - были знакомы либо с совокупностью проблем, либо с какими-то, пусть даже значительными, частностями; сплошь и рядом такие люди страдают аберрацией памяти. История обязана называть все имена, перечислять все поражения и победы, не оправдывая одни и не приукрашивая другие. Пимен только потому и остался в веках, что летопись свою вел отрешенно, как бы ни была горька правда. Любая история - это история факта, а если это не так, то начинается своеволие и подтасовка, которая - даже будучи рождена лучшими побуждениями - все равно отомстит неуважительностью современников и презрительной усмешкой потомков. Как только историк становится пристрастным, как только он хочет поярче выписать зло и посильнее воспеть правду, как только историк начинает расставлять свои акценты в исследовании - так сразу же такое писание делается сомнительным упражнением в безответственности. Правда, только правда, вся правда - это великолепная присяга для историка, ибо от его свидетельств зависит не только жизнь одного человека, но воззрение поколений. А воззрение будущих поколений - это такая материализованная сила, которая может или сохранить планету, или разнести ее в тихие, стремительные груды известняковой или гранитной породы, и в подоплеке первого шага к этой трагедий будет усталая мысль того, кто вправе решать: "А ну вас всех к чертовой матери с вашей наивной ложью. Надоело..." Мельников тогда, в госпитале, харкая черными брызгами крови, сказал: - Бородин, ты ж не дитя. Нас можно ругать за жестокость предъявляемых нами требований, но я хотел бы посмотреть, как сложилась бы обстановка без "СМЕРШа" в сорок первом и сорок втором, когда отходили, и в сорок третьем, когда было тоже не сладко, и в сорок четвертом, когда бандеровцы, и в сорок пятом, когда придется заниматься гестаповцами и СС уже в самой Германии. Кому ими придется заниматься? То-то и оно - нам, "СМЕРШу". Для того чтобы политотдел мог верить, мне приходится не верить. - Но здесь ведь совсем другое дело... Это мои люди, я их знаю. И если Вихрь доверяет Ане, значит, у него основания доверять ей. - "Другое дело, другое дело..." Ты ж не дитя, Бородин: деза, составленная гестапо, от нее была? Была. Это раз. - А где два? Два у меня в кармане. Она ушла, она предлагает комбинацию с полковником разведки Бергом. Это тоже не семечки. Так что не загибай пальцы, два - в мою пользу. - Люблю я тебя за нежность характера, Бородин. - Я тебя тоже люблю за нежность характера, не в этом суть вопроса. - И в этом. Я в сорок третьем отпустил одного хитрого типа, "перевербовавшись" к нему. Вернее, как отпустил? Не отпустил, устроил спектакль с побегом. А потом всю его цепь получил и верную связь с его центром. Я их полгода дурил, полгода от них принимал оружие и связных. Может, у тебя таких комбинаций не было? Так я тебе напомню твоего троцкиста из Валенсии, если забыл. - То хитрый тип, то троцкист, а здесь Аня. - Аня, Аня... Что ты заклинания произносишь? Аня Аней, а полковник разведки Берг остается Бергом. - Так что ж ты предлагаешь? - Генштаб о той шифровке, что передали их кодом, молчит? - Молчит. - Это твой единственный козырь. До тех пор, пока ты ничего не получил из Москвы, считай, что ты со мной советовался, а если и дальше будут молчать, в официальном порядке связывайся с Кобцовым, пусть подключается. - Ты же знаешь его... - Ну... - Ты представляешь, что он сразу предложит? - Представляю. А ты диалектику чтишь? - Попробуй не почти. Он сразу дело накрутит. - И правильно сделает, - усмехнулся Мельников. - А что касаемо диалектики - она есть единство противоположностей. Борись. За кем правда, тот и возьмет. - Пока я с ним буду бороться, дело станет. - А что у тебя Вихрь - дитя? Он же серьезный парень. В конце концов, победителей не судят. - Ты что, Кобцова боишься? Мельников пожевал белыми губами, сдержал приступ кашля, от этого лицо его посинело, потом он закрыл глаза, долго приходил в себя, осторожно выдыхая носом и сказал: - Я боюсь только одного: как бы этот самый Берг не переиграл всех наших, и тогда Краков взлетит на воздух, а это будет небывалое свинство, что мы город спасти не смогли. Вот чего я боюсь. Ты же не дитя, ты ж понимаешь. - Я попробую сегодня запросить Генштаб. - Ты их не поставил в известность? - Я сразу приехал к тебе. - А еще говорят, что разведчики и особисты плохо живут. - Мельников с Бородиным живут хорошо. Мельников посмотрел на Бородина воспаленными, блестящими глазами, поманил его пальцем, тот нагнулся; Мельников, зажав рот платком, прошептал: - Разведка, узнай у врачей: скоро мне в ящик, а? - Ты что? - Борода, ты меня только не вздумай успокаивать. Я старый-престарый, битый-перебитый чекист. Ну... Валяй... Попробуй. Я б сбежал, да ведь заразить страшно: они молчат, не говорят мне - открытая форма или безопасный я для окружающих. ...Бородин вернулся через полчаса, сел возле своего друга и долго расправлял халат на галифе, чтоб складок не было. Мельников сказал: - Если б ты пришел резвый и стал меня по руке хлопать, вроде нашего парткома, я б сразу понял - адью! - Они говорят, что выцарапаться можно, - ответил Бородин, - можно, хотя все это зависит от тебя больше, чем от них. - Дурачье. А они все темнили. А мне, если темнят, лучше не жить. Спасибо, Борода. Тогда выцарапаюсь. Одолею проклятую, мать ее так... - Я к тебе завтра приеду. - Если сможешь... - Смогу. И послезавтра приеду. - Слушай, а где твой капитан? - Высоковский? - Да. - В штабе. - Ты его к ним забрось. Со всеми полномочиями. - Не дожидаясь новостей из Москвы? - Ну, погоди день, от силы два. Когда Бородин вернулся к себе, его ждали три новости: первая - приказ Верховного Главнокомандующего о наступлении по всему фронту для помощи западным союзникам в Арденнах; вторая - Ставка наградила всех участников группы "Вихрь" орденом Ленина за операцию "Ракета". А третья новость лежала перед Высоковским: шифровка от Ани, в которой та сообщала, как был арестован Вихрь, как он бежал и что ей об этом побеге говорил полковник Берг. - Ну что ж... - протянул Бородин и начал растирать лоб, - давайте, милый, отправляйтесь к ним. Просто-таки в самое ближайшее время надо лететь. А как поступать - ей-богу, рецептов здесь дать не могу. Станьте дублером Вихря, что ли... Все его связи возьмите на себя. У них там один чистый человек остался - Коля, на него и ориентируйтесь. У меня такое мнение, что там какая-то липовая, но трагическая путаница. А гадов там нет. Хоть голову мне руби - я в это верю, несмотря на то что объективно там все более чем хреново. Высоковский на связь к Вихрю не вышел. В том месте, где он выбросился с парашютом, была перестрелка, и какой-то человек, видимо раненный, бросился в реку - за ним гнались с собаками. Люди из разведки Седого опросили свидетелей: судя по описанию внешности, этим человеком был капитан Высоковский. Юстасу. Благодарим за информацию о Рундштедте. С сыном все в порядке. Справедливы ли слухи о назначении Гиммлера главкомом группы армий "Висла"? Центр. Центр. Благодарю за сообщение о сыне. Прошу информировать впредь.. Никаких данных о назначении Гиммлера главкомом группы армий "Висла" не имею. Юстас. Юстасу. Кто в рейхе занимается проблемой охраны тайны производства торпед для ВМФ новейших образцов? Центр. Центр. В связи с введением режима "особой секретности" перед началом наступления на Западном фронте выяснение такого рода вопроса связано с особой сложностью. Юстас. Юстасу. Мы понимаем все сложности, связанные с выполнением этого задания. Центр. Центр. После разгрома абвера адмирала Канариса, который занимался вопросами военного контршпионажа, охрану тайны производства торпед для ВМФ курирует разведка люфтваффе (Геринг) и местные отделы IV отдела РСХА (гестапо, Мюллер). По непроверенным данным, завод торпед расположен в районе Бремена. Шеф бременского отделения гестапо - СС бригаде-фюрер Шлегель. Часть материалов, которыми вы интересовались - о преступлениях нацистов, - достал, готов передать надежному связнику. Как сын? Юстас. Юстасу. Связь получите 15 января 1945 года в обычном месте в 23.45. Пароль и отзыв - прежние. Центр.
51. ЧЕЛОВЕК СО СПЕЦИАЛЬНОСТЬЮ
Неделю Берг выжидал, что даст арденнское наступление. Если бы продвижение Модели и фон Рундштедта было стремительным и успешным, если бы он, грамотный военный разведчик, понял, что наступил действительно тот самый перелом в войне, о котором трубил Геббельс, тогда, решил он для себя, Коля и Вихрь будут переданы им гестапо. Берг понимал, что это, конечно же, рискованно со всех точек зрения. Но он устал, смертельно устал в своей игре и поэтому временами стал поддаваться не разуму, но чувству. Все определилось окончательно, когда после победных кинохроник, в которых были показаны пленные янки и смеющиеся немецкие "панциргренадирен", после ликующих речей Геббельса и Штрайхера Бергу попалось обращение Моделя к своим войскам, где он писал: "Нам удалось расстроить запланированное противником наступление на нашу родину". Этого для Берга оказалось достаточным, чтобы разум подсказал ему: последняя попытка сорвалась. Это было наступление отчаяния, но не силы. Этого еще не поняли солдаты, полковник Берг это понял. И сразу вызвал своего агента, которому была присвоена кличка Отто. Этим агентом был Коля. - Вот что, - сказал Берг, когда они вышли на улицу, - передайте своему шефу, чтобы он не появлялся в городе. Его фотография есть в гестапо, его очень ищут, равно как и вашу радистку. - Откуда у гестапо может быть фотография моего шефа? - удивился Коля. Берг быстро глянул на него и понял - все понял: он достаточно долго работал в контрразведке против русских, чтобы уяснить то положение, в котором очутился шеф русской группы. - Устройте мне встречу с вашим шефом, - сказал он. Берг рещил, что, побеседовав с глазу на глаз, он укрепит свои позиции на будущее - разведчики понимают великое умение продавать и покупать тайны друг друга. - Хорошо, - сказал Коля. - Устрою. - Теперь дальше... Мы получили кое-какие данные о том, что ваши готовят наступление. Вы не в курсе? - Нет. - Вы передали своим данные о защитном вале по Висле - Одеру? - А что? - Ничего. Интересуюсь. Как вышли снимки? - Снимки получились хорошие. - Не сердитесь на меня, но в данном случае положитесь на мой опыт: эти снимки надо переправить вашим. По радио такие сведения выглядят иначе. - Вы что, хотите предложить свою кандидатуру для перехода линии фронта? - Скажите, подозрительность - национальная черта русского характера или благоприобретенная? - хмуро спросил Берг. - Вы имеете в виду бдительность, по-видимому, - улыбнулся Коля. - Нет, я имею в виду подозрительность, именно подозрительность. Коля остановился и сказал: - Полковник, вы не замечали, как приятно скрипит снег под ногами? - Что, что?! - Ничего, - ответил Коля, - просто я впервые за всю войну заметил, как это прекрасно, когда снег скрипит под ногами. - У вас плохо с обувью? Я могу выдать сапоги. Коля снова улыбнулся. - Нет, - ответил он, - сапоги у меня хорошие. Спасибо. - Чему смеетесь? - Просто так... Это у меня иногда бывает. - Сколько вам лет? - У нас год войны засчитывают за три. - Мало. - Сколько бы вы предложили? - Год за столетие. - Полковник, мне нужен Краух, - сказал Коля внезапно. Полквартала они прошли молча. Город, словно чувствуя нечто приближающееся, был затаенным, бело-черным, как в трауре. - Это сложно. - Я понимаю. - Когда он вам нужен? - Он мне нужен сейчас. - Это сложно... - Откуда у вас данные о том, что мы готовим наступление? - То есть? - Что это: авиаразведка, тактическая разведка или это данные из центра? - Данным из центра я приучил себя не очень-то верить. - Почему? - Фантазеров много. И потом, они все переворачивают с ног на голову: как решит фюрер, как он оценит объективные данные, так и будет считаться всеми остальными. - Это хорошо... - Да? - Конечно. - Очень хорошо... Из-за этого "хорошо" вы сейчас в Кракове и я работаю на вас. - Даже если б фюрер не ставил данные с ног на голову, все равно мы были б здесь... - Вы - тактичный человек. - Потому что не сказал о вас? - Конечно. - Все равно подумал, - сказал Коля. - Если по правде... - Знаете, высшая тактичность заключается в том, чтобы говорить не все, о чем думаешь. - Это - тактичность современности. Мы хотим, чтобы в будущем высшая тактичность человека заключалась как раз в ином: что думаешь, то и говоришь. - Этого же хотел Христос. - У Христа не было государства и армии - такой, как у нас. - Занятно... Государство и армия во имя того, чтобы все люди говорили друг другу только то, что думают... - У вас есть братья? - Нет. - А сестры? - Нет. - У меня тоже. Поэтому я особенно точно представляю себе, какими должны быть отношения между братьями. - Боже мой, какие же вы все мечтатели... - Нам об этом уже говорили. - Кто? - Был такой английский писатель Герберт Уэллс. - Когда я увижу вашего шефа? - Завтра утром. Первый вопрос, который Вихрь задал Бергу, был о Траубе. - Это для меня новость, - ответил полковник. - Я ничего об этом не знал. - Как узнать подробности? - Это невозможно. Гестапо нас к себе не пускает. - Что можно сделать? - Ничего. - Как ему помочь? - Вам хочется достать с неба луну? Я не берусь выполнить это желание. Оставим Трауба, хотя мне его жаль - талантливый журналист. Вернемся к нашим делам. Я просил Отто передать вам, чтобы вы не появлялись в городе, товарищ Попко... Вихрь медленно потушил сигарету и сказал: - А вы говорите, что вас до гестапо не допускают. - Первый раз вы со мной откровенны. - Третий. Не в этом дело. - А в чем же? - Сейчас - в Траубе и Краухе. - Нет. В вас. - Да? - Да. Вы понимаете, что будет с вами, если папка из гестапо попадет к вашим? Вас дезавуируют. Разве нет? Тем более что вы скрывали это от своих сотрудников - даже Отто об этом не знает. - Мое командование узнает об этом, полковник. Не будьте моим опекуном, пожалуйста. У вас не вышло с Мухой, не выйдет и со мной. Я ж знаю вас по Мухе: я его расстрелял - теперь нет смысла скрывать. Но это прошлое, так что не удивляйтесь: у вас свои козыри, у меня свои. Мои - сильнее. Помогите с Краухом. - Вы связывались с Центром? - Нет. - Очень хорошо, что вы ответили мне правду, - от вас был только один короткий перехват. Так что меняйте точку, она засечена. - Где? - Точно сказать не могу, но где-то к северо-западу от Кракова, километрах в тридцати. "Верно, - отметил для себя Вихрь, - охотничий домик как раз там. Но ведь Аня не могла выходить на связь сама. В чем дело?" | 
