- Вы очень хорошо играете солдат, особенно тех, которые кончили срок службы и отправились на отдых, но никак саблю спрятать не могут… Так вот, военное положение означает, что человек, задержанный на улице с бомбами, может быть застрелен на месте… - Но я же не знала! Я не могла и подумать, что в чемодане бомбы! - А что, по-вашему, там могло быть? Милая, женщины умеют лгать мужьям и любовникам, но совершенно теряются, сталкиваясь с законом… Ну, согласитесь, вы ведь дали глупые показания: "Ко мне на улице подошел человек, за которым гнались, и попросил взять чемодан". Ну? Глупо же! Кто гнался? Вы видели преследователей? Как они одеты? Сколько их? Опишите. - Он сказал мне это так искренне, он задыхался… Поймите, я актриса - порыв, эмоции; мне все кажется отчетливей, чем другим, я ведь представлением живу, все время чем-то грежу. - Значит, вам пригрезились преследователи? - Наверное… - Где к вам подошел преследуемый? - На улице… - На какой? - Я не помню сейчас… - А вы вспомните. Надо вспомнить, Микульска, мы это сейчас в протокол опроса станем писать, это в военно-полевой суд пойдет так что вы уж постарайтесь все дотошно вспомнить, от этого ваша жизнь зависит, жизнь, вы поймите это, время-то особое, анархическое время, слабинку давать мы не вправе - дали уж, хватит! Ну, где? - На Маршалковской… - После встречи с Бахом? - Нет, до. - В каком месте? - Возле дома два. - Зачем глупо врете? - Я бы на вашем месте так не разговаривала с дамой! - С кем?! С дамой? Они но улицам ходят, дамы-то! А здесь сидят государственные преступники, Микульска! Люди, преступившие черту закона! Итак, где к вам подошел преследуемый? - В начале Маршалковской… - Не врите мне! - Сушков ударил ладонью по столу. - Что он, к вам в пролетку вскочил?! Вы до Маршалковской на пролетке ехали! Мы извозчика опросили! У нас свидетель есть! И вахтер в вашем кабарете описал неизвестного, который у вас был! С чемоданом. Сначала Бах, а потом второй социалист, с бомбами! Что вам сказал Бах? От кого он к вам пришел? Какие дал указания? Ну! Живо,! - Он… Он ничего не сказал… - А зачем он к вам приходил? В покер играть? Или, может, он ваш любовник? Может, он коханый у вас? - Он… Я не знаю… Он сказал, что моей жизни угрожает опасность… - Какая опасность? От кого?! - Сушков усилил ритм, он вколачивал вопросы, словно гвозди, одним ударом - и по шляпку. - Он сказал, что мне угрожают злоумышленники… - Так бы сразу и говорили, черт возьми! Какие злоумышленники? Шантажисты? Грабители? Насильники? - Грабители… Он сказал, что они повсюду меня преследуют… - Он описал их? - Я не помню… - Вспомните! - Нет… Не знаю… Я сейчас ничего не помню… - Больше он вам ни о чем не говорил? - Нет! - Приказов от партии не передавал? - Нет, нет! Какие приказы? От кого?! - А почему он скрыл от вас свою профессию? - Я… Почему скрыл? - Разве признался, что работает сапожником! Неужели он сказал вам об этом?! - Нет, нет, не говорил… - А может, он даже обмерял вашу ногу? - Нет. Я не помню… - Не врать! Обмерял? Или не обмерял? Да или нет? - Я не понимаю, какое это имеет касательство к делу? - Главное! Извольте ответить: да или нет? - Вы его спросите, я не помню, ну, право же, не помню! - Он ответил уже, теперь я вас спрашиваю! - Но я ему верю… Что он сказал - то и было… - Да или нет? В последний раз спрашиваю! - Нет! Сушков взял папку, открыл ее и зачитал Микульской: - Я, Бах Ян Вацлав, показываю, что обмерил ножку пани Микульской у нее в гримуборной и сторговал цену - девять рублей золотом. Никаких других разговоров, кроме как о баретках, я с нею не вел, на Маршалковской встретил ее случайно и, выполнив ее просьбу, донес чемоданчик фирмы "Брулей и сын" до вокзала. Сушков читал липу, по чистому листу бумаги читал - был убежден, что женщина не попросит протокол допроса, ничего в этом деле не понимает; несчастный инструментарий хитроумной операции, задуманной полковником, - всего лишь. - Ну? - спросил Сушков. - Что на это скажете? По-прежнему верите Баху или сомнение появилось? - Чего вы хотите от меня? - Микульска не удержалась, заплакала. - Это какой-то ужас… В чем я виновна? Чего вы добиваетесь? - Я добиваюсь правды. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все. От начала и до конца… - Микульска вытерла слезы тонкими пальцами и сказала: - В таком случае я желаю говорить с Игорем Васильевичем Поповым… - A y нас нет никакого Попова, - ответил Сушков. - Кто такой - Попов? - Как так нет Попова? - ахнула Микульска. - Он же начальник Варшавской охраны! Сушков рассмеялся, не разжимая рта: - Кто вам сказал, что Попов начальник охранного отделения? Очень мне это интересно узнать… - Мои друзья… - А как зовут ваших друзей? - Вы же все равно их не знаете! - Да? Сушков поднялся, глянул на часы, глянул причем украдкою, и сказал: - Пойдемте. Микульска, не спросив даже, куда ее ведут (это сразу же отметил Сушков), покорно поднялась со стула и двинулась к двери. Сушков спустился с нею на второй этаж, распахнул дверь кабинета номер девять, офицер вскочил из-за стола, щелкнул каблуками, но Микульска даже не заметила ничего этого, потому что завороженно, не скрывая ужаса, смотрела на того человека, который приходил к ней в театр с чемоданчиком. Сейчас он сидел понуро, руки и ноги в кандалах, волосы спутаны, закрывают глаза, рот дергало тиком. - Ну, узнали? - спросил Сушков. Обернулся к жандармам: - Запирается или дает правдивые показания? - Теперь говорит правду, - ответил поручик, выделив слово "теперь", - все вываливает. Сушков подошел к "арестанту", поднял кулаком его подбородок: - Ну, сволочь, ты где этой барышне бомбы передал? - В кабарете, - прохрипел тот. - Что сказал ей? - Сказал, что известное лицо у нее заберет. - А она не спросила тебя, что это за "известное лицо"? - Нет, не спросила, ваше благородие. - Значит, она знала, кто у нее бомбы заберет? - Конечно, знала… Сушков отнял кулак от лица "арестанта", и тот уронил подбородок на грудь, завыл, заплакал тонко, начал головою мотать: - Это он, он, сволочь, всех под гибель подводит, а сам в стороне стоит! Будь они все трижды неладны, господи! - Кто "он"? - быстро спросил Сушков. - А вы у ней спросите! Она про него знает, он мне говорил, что Микульска все сделает, все исполнит! Сушков отметил, что провокатор работает прекрасно, в высшей мере естественно, подошел к Микульской, наклонился к ней, касаясь губами волос, ощутил едва уловимый теперь запах духов, стиснул зубы: - Ну? Каково? - Мне плохо… Я хочу сесть… - Может, прилечь желаете? - еще тише спросил Сушков. - А? С трудом оторвавшись от горького аромата духов, он взял Микульску под руку, коротко бросил поручику: - Продолжайте допрос, - и вышел. Он вел ее по коридору, уже пустому, и шаги его были гулкими. Он чувствовал бессильную, податливую руку Микульской и вспомнил Попова: "Играть - до черты. Разогреть - да, но если кто переступит грань - пристрелю. Лично. На месте". Те, двое, которые с водкой ужинали, ждут вызова. Они-то и должны Микульску попугать, разогреть - если сама не расскажет все. Абсолютно все. Она уже сломана спектаклем с провокатором, который всучил ей бомбы, взятые недавно охраной во время ликвидации явки анархистов, она уже готова, осталось подтолкнуть. В критический момент - время заранее обговорено - появится Попов. Как по нотам. Заговорит, канашечка, куда ей деться… Только могут молодцы не удержаться - хороша! Кожа-то, кожа какова, аромат горький, сладостный. Ну, и не удержатся… Он бы и сам не удержался… Занятно, что она с Поповым встречу попросила, - значит, на сломе… "Нас с ней знакомили", - вспомнил слова Попова. Так он и представился ей начальником охраны! Не те времена, мы ныне профессию свою тщательно скрываем, куда как тщательно! Стоп! А если она его любовница? Почему? А потому, что она встречи с ним запросила, когда я в тупик ее загнал. Хорошо, положим, я докопаюсь. Что тогда? Какой навар получу? Лишнее знание не всегда к добру приводит. Она ему бухнет, он начнет меня жевать, а челюсти у него хваткие и зубов полон рот, а зубенки маленькие, крепкие - у всех простолюдинов зубы до старости хороши, только у нас, голубокровок, крошатся с юности… Нет, а почему все-таки я допустил возможность, что она его "кохана"? Потому что у нее глаза изменились, когда про Попова сказала… А он, верно, не зря пробросил мне про посещение кабарета… Нет, нет, у нее в глазах был слом, там и гордость была, на донышке было гордости, и страх, и отчаяние, она тянулась к спасению, к последней надежде, когда его назвала. И ужас у нее в глазах появился, когда я ответил ей, что никакого Попова у нас нет… "Арестант" хорошо сыграл, молодец "Грозный", надо будет выписать ему вознаграждения рублей двадцать, никакой артист такого не сыграет, как он… Интересно, коли Попов ее кохал и офицерики-молодцы преступят черту, перегреют актрисулю, как себя Попов поведет? Стрелять-то не станет, это значит открыться, в связи с преступницей признаться, она ж преступница, мы "Грозного" выведем, он в "побег" уйдет, она одна останется, если Баха к тому же до смерти замордуют. Хм, коханье с преступницей? А кого вместо Попова пришлют? С этим можно работать - сам живет и другим не мешает, а ну, какой Шевяков объявится? А мне в его кресло не вскочить, я ведь еще только исполняю должность заместителя заведующего, мне еще год надобно просидеть, тогда только… Если б такое через год, а?! Может, запьет горькую, если он ее кохал? Это б хорошо, коли запил, это б куда как хорошо… Годик и пройдет, за этот годик из "исправляющего должность" легче легкого в постоянные заместители выйти. А почему, собственно, он должен запить? Таких о нем сведений не было… Но уж больно глаза у него играют, больно он любит жизнь и себя в ней, в жизни нашей… Ну и что? На одной, что ль, Микульской свет клипом сошелся? Да и предположение это пока, играю это я, за него играю, а он не прост, так легко за него пешку не двинешь, а уж фигуру - тем более. Нет, лучше присмотреться, лучше мозольку-то поприжать - резать рискованно. Лучше его высветить поярче, лучше в дневничок занесть: был бы товар - продать никогда не поздно, опасно продавать раньше времени, это да… Все это Сушков прокрутил за минуту, пока поднялся на второй этаж и пропустил Микульску в кабинет. - Ну? Узнали своего товарища? - спросил он. - Я уже не хотел вас там губить, пожалел… Подвел к стулу, обняв за плечи, усадил, склонился к ее горьким волосам: - Давайте как на духу - с самого начала. - Я ничего не знаю, - устало ответила женщина, и в голосе ее появилось безразличие. - Я ничего не могу понять. "Время упустил, - досадуя на себя, понял Сушков. - Сразу надо было на нее прыгать". - Послушайте меня внимательно, Микульска… Никакого Попова у нас нет и не было. Это раз. Натура вы трепетная, актерская - это два. Что простой смертный выдержит, то вас сломит. Это три. Я к вам шел добром. Это четыре. Либо вы мне все расскажете, абсолютно все - и про Попова, и про товарищей, и про Хеленку Зворыкину, и про Софью Тшедецку, или пенять вам придется на себя. Микульска молчала. Сушков снял телефон, сказал барышне номер и пригласил Павла Робертовича с помощником зайти в кабинет. Вошли они сразу же - были бледны, видно взяли не лафитник, а два; воротнички не застегнуты, в глазах металось шальное и быстрое. - Господа, я оставляю вам бомбистку на час. Попробуйте с нею побеседовать - я пойду выпью чаю, устал… Если она захочет мне что-то сказать - позвоните в буфетный зал, я мигом поднимусь. Не слушая Микульску, которая что-то глухо и непонятно выкрикнула, он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Достал "луковицу", открыл крышку: стрелки показывали половину десятого. Все верно. Попов так и просил. Сказал, что вернется к одиннадцати. Расстелив носовой платок, Сушков опустился на колено, прижался глазом к замочной скважине и увидел, как Павел Робертович подошел к Микульской, что-то сказал ей (не слышно, двери толстенные, не прострелишь - пробовали из "смита-и-вессона"), женщина поднялась. Павел Робертович обошел ее, взял лицо одной рукой, сжал его, приблизил к себе, укусил за ухо, потом отстранил актрису и легко, привычным жестом рванул платье - от плеча вниз. Сушкову показалось, что он слышал, как посыпались пуговицы, но это ему показалось только… 23
"Его Императорское Величество. - Предстоящие обсуждению вопросы - очень серьезны, но не так трудны, как рассмотренный в декабрьском совещании: поэтому, а также в виду спешности дела и желательности его разрешения, я прошу членов совещания ограничиться в своих суждениях только сутью дела. Представлялось бы очень желательным окончить дело сегодня же. Граф А. П. Игнатьев. - Ваше Императорское Величество, манифестом семнадцатого октября существенно изменено положение о Государственной думе. Ныне же пересматривается и учреждение Государственного совета. Теперь он упраздняется как Совет монарха по законодательным делам. Вместо него учреждается верхняя па лага. Это уже решительный шаг к конституционному устройству, а шаг этот можно делать только сознательно. Граф С. Ю. Витте. - Разрешите мне, Ваше Императорское Величество, представить необходимые разъяснения. Известно, что только верхняя палата может спасти от необузданностей нижней. Она необходима, чтобы гарантировать консервативный строи государства, чтобы не было непосредственных коллизий с верховной властью. Назначение ее состоит в том, чтобы давать отпор всем крайним взглядам. Одним словом, верхняя палата должна представлять из себя буфер. Для этого, конечно, существенно важно, чтобы она заключала в себе возможно более консервативные элементы, и нельзя не призвать, что условиям этим преобразуемый Государственные совет удовлетворяет в полной мере. В сапом деле, кто входит в его состав? Восемнадцать членов от дворянства, шесть - от православного духовенства, двенадцать |
