- Восемь, - заметив его взгляд, сказал Ванган. Степанов вспомнил, как однажды в Арктике их маленький <Антон>, поднявшись со льдины, попал в туман. Летчик Коля Николашкин (его имя и фамилию всегда пели в отряде: <Ах ты Коля Николашкин!>) развернулся, чтобы посадить самолет, но льдину, с которой они только что взлетели, порвало трещиной. Запаса горючего было на триста километров, все соседние льдины в тумане, до большого аэродрома, на земле, - пять тысяч верст. Они были обречены, но ревел мотор, в кабине было тепло, работали датчики, по радио можно было поймать музыку из Аляски, и то, что неминуемо должно наступить через час с небольшим, когда мотор сожрет бензин и самолет врежется в торосы, скрытые туманом, казалось чем-то невозможным и диким. Ведь люди семидесятых годов так привыкли к могуществу подвластной им техники. Степанов только потом понял - уже когда Коля Николашкин за пять минут перед тем, как должен был кончиться бензин, чудом посадив самолет, сделался белым, словно полотно, - как близок он был к тому, чтобы исчезнуть, унеся с собой все то, что он обязан был отдать... И сейчас, когда холод с каждой минутой становился все более близким, когда пальцы задеревенели и дышать было трудно, а до дороги было всего пятьдесят километров, которые никак не одолеть по такой стуже, ощущение безысходности возникло в Степанове внезапно - как гнев. Но сейчас не было Коли Николашкина, на которого можно надеяться, - <он умеет, он посадит самолет вслепую>, - не было комиссара охраны Сисука, который знает все тропы Патет-Лао, - <он успеет увести от диверсантов, которых забросили с вертолетов из Сайгона>, - был только ты сам, Ванган, Мунко и мороз пятьдесят градусов. Чем дольше жил Степанов, тем осознаннее он боялся смерти, но не потому только, что факт распада материи, организованной в субстанцию Дмитрия Степанова, страшил его своей алогичностью и произволом, - нет. Он боялся не успеть сделать то, что считал своим долгом сделать. Когда он болел, Надя говорила: - Ты, как все мужчины, не умеешь переносить боль. А он умел, как все мужчины, переносить боль. Просто он злился, что может не успеть. Не успеть - это и есть ощущение собственного бессилия, а его-то и боятся больше всего мужчины. Мунко влез в мотор с головой. Он копошился там, тихонько чертыхаясь. Голос его сейчас показался Степанову совсем еще детским. <Интересно, сколько ему? - подумал Степанов. - Видимо, не больше двадцати пяти. Наверное, он пока еще не понял, что случилось... В молодости мы не реагируем на опасность... Проклятие жизненного опыта... Хорошая, конечно, штука, но она, как компас, указывает только один путь самый верный и короткий. А может быть, счастье-то ждало каждого из нас на длинной дороге, на той, которую мы не избрали: жизненный опыт подсказал, что это неверно, ненадежно, неудобно...> (Ну кто сказал, что счастье - <удобно>? Удобным обязан быть стульчик и газовая плита...) - Ну? - спросил Ванган. - Как? Мунко, перестав чертыхаться, ответил: - Пальцы что-то не двигаются. - Давай я погрею твои пальцы. Мунко с готовностью вылез из мотора и спрыгнул на землю. Степанову показалось, что в воздухе зазвенело. <Наверное, этот звон получился оттого, что земля слишком промерзла, подумал он. - Довольно занятная разница между гибелью от жары в Каракумах или в Сахаре и между замерзанием здесь. Там нет звуков, там все приглушено зноем. Впрочем, там я не погибал. Мне только казалось, что я погибаю от жары, но между гибелью и тем, что нам представляется гибелью, - пропасть. Только страх может сделать кажущуюся гибель настоящей... Интересно, Мунко бросил мотор потому, что замерзли пальцы, легко бросил... Наверное, ни Ванган, ни я не бросили бы мотор, потому что мы умеем считать время, которое нам отпущено...> Ванган взял пальцы Мунко в свои квадратные ладони и начал с силой растирать их. - Очень больно, - слабо улыбнувшись, сказал Мунко. - Ты умеешь мастерить? - спросил Ванган Степанова. - Может, поделаешь что-нибудь с карбюратором, пока я тру ему пальцы? - Я только умею крутить баранку. Ванган хмыкнул. - Ты хотел сказать, что и дурак умеет крутить баранку? - спросил Степанов. - Именно. - Что же не сказал? - Ты гость. - Разве гость не может быть дураком? - Никогда. Во всех случаях дурак - хозяин. Умный никогда не пригласит дурака в гости. Мунко сказал: - Кажется, пальцы отошли. - Тогда продолжай. А я пока нарву травы и сделаю несколько маленьких пучков, я буду греть тебе руки огнем. Ванган начал рвать траву, поглядывая при этом на часы. <Сколько раз такое уже случалось, - подумал Степанов. - Ничего, и на этот раз все обойдется. <В степи глухой замерзал ямщик> - сюжет для девятнадцатого века... Впрочем, раньше обходилось потому, что Хоан хорошо знал время, когда американцы начинали бомбить переправы на тропе Хо Ши Мина; дядя Леша умел проводить полуторку через гати, и мы тогда оторвались от немцев; а тот португалец, который полез со стилетом ночью, в Бейруте, был пьян и поскользнулся на арбузной корке, - иначе он бы вогнал сине-белую сталь под мою лопатку... Каждый раз, когда я попадал в передряги, меня выручало стечение случайностей, но они были слишком уж закономерными, эти случайности... Если бы я знал время бомбежки, если бы я гнал полуторку в сорок втором году (я тогда просто-напросто обделался со страха), если бы я выскочил из-под машины с потушенными фарами в Панаме, а не меня вытащил за руку друг в самый последний миг... А сейчас я один на один со стихией, а она - вне случая, она избыточно закономерна. Или уж так случайна, что никакой закономерностью ее не перешибешь... Все равно не может быть, - упрямо подумал Степанов и поймал себя на мысли, что он надеется на что-то стороннее - на людей, которые их найдут, на Мунко, который все-таки починит карбюратор, на внезапное потепление, на вертолет с врачом или геологами, который случайно пролетит над ними. - Нет, так не годится. Надо что-то делать самим. Идти, идти, пока можно идти. Иначе слишком уж гадостно будет замерзать...> - Сколько? - спросил Степанов. - Двадцать пять минут. - Прошло или осталось? - Разницы нет... - Тише ты... - Он не слышит... Степанов плюнул - слюна упала к унтам ледышкой. Он отвернул крышку радиатора и опустил палец в воду. Вода была ледяной. Степанову показалось даже, что ее не было вовсе, из-за того что разницы между водой и воздухом не ощущалось. - Глупо, - сказал Ванган, - все это до смешного глупо. - Глупо, что не успеешь? - спросил Степанов. - Ты об этом думаешь? - Нам с тобой можно выступать в цирке - отгадывание мыслей на расстоянии... - Ты бы что хотел успеть? - Хотя бы сюжеты записать... У меня их сотни... Это все ложь, когда говорят, что в драматургии всего сорок семь сюжетов. - У тебя ноги очень замерзли, Ванган? - Теперь уже легче. Я их не чувствую. - Сними ботинки, я разотру ступни. Ванган вдруг жестко усмехнулся и спросил: - Зачем? Все решат эти двадцать пять минут. Если он успеет сменить за двадцать минут прокладку и с этой прокладкой карбюратор заработает, тогда ноги отойдут - печка в <козле> хорошая... А если он провозится еще час, вода в радиаторе станет льдом и мотор не заведется... - Пойдем к дороге... - Это хорошо для положительного героя... <Идти, сколько можешь...> Здесь некуда идти. Идти, чтобы идти? Глупо. - Сейчас я тебе скажу то, что только вчера придумал... Жаль, если это пропадет. Я знаешь что придумал вчера? Проверка человеческих отношений обязана быть действенной, а не словесной. Слова и есть слова. Между прочим, это понял один наш с тобой коллега. Он был то ли актером в Лондоне, то ли герцогом... А поняв это, стал Шекспиром. У него герои не говорят. Они или делят царства между детьми, или проводят полицейское расследование, как Гамлет, или укрощают жену - не словами, как все мы, а действием... Это я про Строптивую, а не про Дездемону, не думай... - Почему ты сказал: <Жаль, если пропадет>? Если мы не заведемся пропадет... Не станешь же ты это записывать? Да и бумаги нет... - Бумага-то есть, только пальцы не двигаются. Нет, я не про это... Я верю, что слово, сказанное вслух, не пропадет. Слово - это форма проявления энергии, а энергия не исчезает. Я убежден, что люди скоро сделают аппарат, который будет записывать речи Цицерона и незаписанные экспромты Пушкина... - Черт, - выругался Мунко, - вот черт... - Что такое? - спросил Ванган и снова взглянул на часы. - Я уронил винтик. - А без этого винтика нельзя? - Нельзя. В карбюратор будет засасывать воздух. - Куда ты его уронил? - Я ищу... Хорошо, если в мотор... Только мне кажется, что винтик упал в траву. - Давай отодвинем машину, - предложил Степанов. - Попробуем поискать в траве. - В траве ничего не найдешь, - сказал Ванган, это пустое дело. Может, у тебя есть запасной винтик, Мунко? - У меня нет запасного винтика. Теперь-то я всегда буду возить с собой большой запас - и винтиков, и прокладок. Ванган и Степанов переглянулись. - Ладно, - сказал Ванган, - давай толкать машину. - Знаешь, - предложил Степанов, - давай зажжем траву. Тогда будет легче искать. - Наоборот. - Не надо ничего искать! - крикнул Мунко. - Винтик закатился в мою варежку! Это я со страху стал таким рассеянным. - Пальцы очень замерзли? - спросил Ванган. - Очень, - ответил Мунко. - Только греть их нельзя, времени в обрез. - Нет уж, давай я их тебе погрею, а то ты и впрямь потеряешь винтик. Знаем мы, каково это - терять винтики... Ванган начал растирать белые пальцы Мунко, а Степанов отошел в сторону и помочился. Ему не очень-то и хотелось мочиться, но было любопытно - замерзнет ли моча, как слюна, в воздухе. Замерзла моча все-таки на земле. - Слушай, Ванган, - сказал Степанов, - можно было бы устроить прекрасный зимний аттракцион: пускать во время морозов воду из брандспойтов, чтобы она падала в снег ледышками. Представляешь, как это было бы красиво, особенно в солнечные дни? - Внеси предложение, - усмехнулся Ванган, - может быть, его зачтут за рационализаторское. Аттракцион имени товарища Степанова, лучшего друга детворы... - Что нужно делать, Мунко? - спросил Степанов. - Ты объясни. Может, пока тебе греют руки, я что-нибудь буду заворачивать? Это я умею. Ванган снова посмотрел на часы, и Степанов только теперь заметил, что глаза у него стали белыми из-за того, что ресницы покрылись жестким, хотя по виду и пушистым, инеем. - Не надо ничего крутить, - сказал Мунко, - я сейчас сам докручу. Степанов отвернул крышку радиатора. Вода покрылась тоненькой корочкой льда. Небо становилось сиреневым. Рядом с тусклым, свекольным солнцем зажглись две летние, яркие звезды. А чуть поодаль угадывалась молодая луна - она смотрелась словно сквозь папиросную бумагу. - Мы все разгильдяи, - сказал Ванган. - Знаешь, о чем я часто думаю? Я думаю вот о чем... - У меня уже согрелись пальцы, - сказал Мунко, но он сказал слишком очевидную неправду, чтобы отвечать за нее, и Ванган продолжал растирать ему руки. Мунко сказал ложь таким же бодрым, чересчур спокойным голосом, каким говорили сейчас и Ванган и Степанов. <Дети всегда поначалу копируют интонацию и манеру разговора, подумал Степанов. - Мысли они, к счастью, копировать не могут - прогресс вносит свои коррективы...> - Я вот о чем думаю, - продолжал Ванган. - В мире каждый день кто-то сочиняет хотя бы один новый анекдот. Анекдот живет месяц, в провинции полгода. А потом умирает. А ведь каждый анекдот - это сюжет для романа. Или тема для докторской диссертации какого-нибудь будущего историка. Анекдот - это наскальная живопись двадцатого века. На этой самой наскальной живописи сколько людей стали академиками. А ведь ни одного сборника анекдотов нет... Ни одного! Я обязательно стал бы записывать все анекдоты... Если выберемся отсюда, клянусь честью - составлю книжку анекдотов... Знаешь, всегда говорят: <Не надо торопиться>. Особенно этим заклинанием славятся критики. Они, дурашки, Пушкина цитируют, а уж он-то всегда так торопился. Истинного художника всегда должно преследовать размышление о смерти - только тогда он поймет жизнь по-настоящему. Надо всегда торопиться, - потом станет ясным, где зазря поторопился, а где преступно медлил. Все надо отдавать, все. Люди разберутся потом, что им пригодится, а что нет... Мы всегда медлим из-за комплекса и тщеславия. Хотим создать бессмертное, великое. На века. Не нам это определять, а векам. - У меня согрелись пальцы, - сказал Мунко, - я уже чувствую, как они болят. Только ног я теперь не чувствую... И внутри - раньше все тряслось от холода, а сейчас замерзло... Солнце растворилось в багровой синеве неба. Исчезла та папиросная бумага, которая скрывала луну. Луна теперь стала близкой. Небо вокруг нее было прозрачно-синим, а потом возникал радужный дрожащий ореол, цветом похожий на грязный весенний снег. - Может, разложим под радиатором костер из травы? - предложил Ванган. - Ты же говорил, что она прогорает, как порох, - сказал Степанов, ощущая в себе тишину и усталость. Холода уже не было, он не воспринимался так обжигающе и сухо, как раньше. - Надо что-то делать... Самое противное - это когда ты бессилен. - Растереть тебе ноги? - Наверное, поздно. Они совсем деревянные. - Почему ты не надел унты? - А почему Мунко не взял прокладку? Почему мы поехали именно сюда бить волков? Почему ты прилетел в Монголию? Почему я встретил тебя? - Ты хотел сказать - случайности логичны? - Я хотел сказать, что если каждый из нас запрограммирован в генетическом коде, то, значит, должна существовать и такая программа, которая определяет пересечения миллионов разностей, обитающих на земле. - А это, случаем, не мракобесие? - спросил Степанов и понял, что хотел улыбнуться своему вопросу, но не смог, потому что мышцы лица уже не подчинялись ему... - Мракобесие - это когда мы не понимаем, но заготовили дрова для костров, чтобы сжечь то, что нам непонятно. - У тебя глаза совсем белые... - У тебя тоже. Ты, между прочим, почаще их закрывай. Говорят, если обморозишь белки, никакие врачи не помогут. - Слушай, а если мы подожжем сиденье <газика>? Обольем бензином и подожжем. Это ведь видно издалека. - Нас начнут искать часа через три. Сейчас люди только возвращаются с охоты. - Давай прыгать. - Я уже не могу. - Надо заставить себя. - Чудак, пятьдесят градусов - это переохлаждение организма. В двадцать градусов можно согреться, если прыгать или бегать. А сейчас пятьдесят. - Тогда надо идти. Ты сможешь найти путь к проселку? - Ты же видел, как трава сходится за машиной. Как на болоте ранней осенью, когда еще тепло. <Это я так думал, - вдруг вспомнил Степанов. - Я думал точно такими же словами, как сейчас сказал Ванган. Наверное, в большинстве своем все люди думают одинаково. Только говорят по-разному. В мыслях человек лжет реже. Мысль - честнее слова, произнесенного вслух. А слово, записанное пером, не похоже на слово произнесенное, а еще больше оно не похоже на мысль, родившую его>. Мунко соскочил с буфера и начал кататься по земле, ударяя себя локтями по бокам что было сил. - Все! - крикнул он. - Степанов, поверни ключ, а я пока погреюсь. - Если заведется, - сказал Ванган, - я обязательно соберу томик всех анекдотов, какие только знаю. - И я тебе пришлю из Москвы штук пятьсот новых. - Пятьсот - это ты перегнул. Ключ показался Степанову теплым - так он был холоден. <Нет ничего безнадежнее промерзшего металла>, - подумал он. Мотор заныл, словно человек с воспалением надкостницы. Мунко перестал кататься по земле, поднялся и зло ударил ногой передний скат. - Сволочь! - крикнул он. - Тыква! - Где у тебя заводная ручка? - спросил Степанов. - Садись к стартеру, а я пойду крутить. Я в унтах, мне пока еще можно стоять на земле. - Нет у меня ручки! - крикнул Мунко. - Нет! Он всегда заводился без ручки. Где-то совсем неподалеку завыли волки. Они выли хором, на несколько голосов, - тревожно, как люди. - Мунко, - сказал Степанов, - подкачай побольше бензина в карбюратор. Важно, чтобы он схватил, пусть только он хоть раз схватит. Ванган сказал: - Если бы сейчас был день, я бы навадил волков прямо на нас. Я умею их подманивать. Мы бы убили волка и погрели руки в его горячем брюхе. Часа два можно было бы греть руки. - Накачал! - крикнул Мунко. - Бензин даже переливает. - Я бы тоже кое-что сделал, - сказал Степанов Вангану. - Конечно, анекдоты - это твое. Ты застолбил прекрасную тему. Но я бы тоже что-нибудь сделал. Он повертел ключом в замке, опасаясь включить стартер. - Давай, - сказал Ванган. - Прошло сорок девять минут. Была не была включай... Мотор снова заныл, но сотрясения, рождаемого динамическим ударом искры - символа тепла, который предшествует движению, снова не было. | 
