Сименон Жорж - В доме напротив.

    - Да, и он тоже вечером, - сказала она равнодушно. - Не так уж разнообразны здесь возможности встречаться. Он сам приготовил целый ужин, был весьма горд своим накрытым столом. Показывал все это угощение и говорил:

    "Держу пари, вы даже не знаете, что это такое?” - и был очень удивлен, когда я не набросилась на эти блюда. Подумать только, ведь он на них-то и рассчитывал! Не хочу больше думать об этом. Ведь я до той поры не видела вблизи ни одного иностранца, никогда не читала никаких газет, кроме русских. И я чуть ли не думала, что, уничтожив этого человека, спасаю Россию…

    - А как было со мной? - раздался унылый голос возле нее.

    - С вами!

    Тяжелые капли все в том же ритме ударялись о железный навес. Окно в доме напротив распахнулось, и Колин окинул взглядом улицу, удивляясь, что сестра не идет домой. Потом окно закрылось.

    - Меня вы тоже ненавидите? Она молчала.

    - За что?

    - Смешно, ничего-то вы не понимаете. Прямо как неразумный ребенок. Вот, может быть, из-за этого.

    - Из-за этого? Что?

    - Ничего! Отпустите меня. Вы многое поймете позже. Хотите знать, почему я вас возненавидела, почему пыталась отравить вас, как его, только не решалась довести дело до конца? Тот как раз мог бы и остаться в живых! Только теперь я это стала ясно понимать. Я его ненавидела. Я не хотела верить тому, что он говорил. А вы - вы все уничтожили, все, что у меня еще оставалось. И теперь…

    - Теперь?

    Он боялся пошевелиться, чтобы не порвать эту тоненькую нить.

    - Не стоит говорить об этом Мне пора идти. Вы сами видели - мой брат беспокоится - Вы бы убили меня?

    - Не знаю. Первый раз я насыпала мышьяк в банку с сардинами.

    - Какой первый раз?

    - Когда она приходила.

    - Неджла?

    Она в темноте не видела его счастливой улыбки.

    - Это не ревность, - сказала она холодно. - Я было решила бросить все это. Но вы прошли по набережной, когда я стояла у окна в клубе.

    - И что же?

    - На что вам подробности? Если бы вы были женщиной или просто русским человеком, вы бы поняли! Я уже больше не верила в клуб, в нашу болтовню на собраниях, в наши споры, в наши радости, в наши книги. Вы мне говорили о рынке, где торгуют гнилой рыбой. А я видела, как у меня на глазах вы становитесь таким бледным, рыхлым из-за мышьяка, таким же безвольным, как те, голодные…

    Она вскочила рывком и хриплым голосом закричала:

    - Дайте же мне уйти! Подлец, подлец, подлец! Вы заставили меня говорить, и вы теперь в восторге! Вы наслаждаетесь всем, что я вам рассказываю! Испортили жизнь несчастной девчонке, которая просто хотела жить, и…

    Быстрым движением она схватила сумочку. Он догадался, что она вытирает лицо платком.

    Адиль бей поднялся. Она шла к двери и чувствовала, что он идет сзади. Она ускорила шаг.

    В ту минуту, когда она коснулась ручки двери, он обхватил ее руками. Он не целовал ее, ничего не говорил, только стоял, не двигаясь и обнимая ее, пока не разжались пальцы, державшие дверную ручку.

    А в доме напротив Колин опять открыл окно и наклонился над улицей, пустой и блестящей, похожей на канал.

    - Даже если министр потребует моей отставки, я все равно найду где угодно место на сто турецких фунтов в месяц.

    - Это сколько в рублях?

    Он улыбнулся. Она так серьезно задала этот вопрос не потому, что ей было интересно, а потому, что впервые могла говорить на такую тему. И Адиль бей, получивший воспитание у Братьев Христианской Школы, твердил себе сейчас, что он наконец-то понял смысл слова, остававшегося до сих пор тайной для него, мусульманина, - благодать.

    Да, на него снизошла благодать! Он не мог бы объяснить, как и почему, но был убежден в этом. Все становилось теперь простым и легким, ясным и чистым.

    - Не сегодня! - прошептала она с жалкой улыбкой, когда он привел ее в спальню.

    - Шш!

    Он тоже улыбнулся и уложил ее в постель, как уложил бы сестру. Потом намочил край полотенца, промыл ей глаза.

    Девушка обратила взгляд на окна в доме напротив, и на лице ее отразилось беспокойство. Тогда Адиль бей принес из кабинета большие листы серой бумаги и прикрепил их к окнам.

    - Вот! Мы у себя дома.

    Оба чувствовали себя усталыми. Глаза еще лихорадочно поблескивали. Они улыбались, как улыбаются люди, чудом избежавшие катастрофы.

    Снизошла благодать! Адиль бей не следил больше за Соней, не пытался понять, о чем она думает. Она улыбалась ему, и ничего более не требовалось ему для счастья.

    - Перевод на рубли ничего не объяснит. На сто фунтов мы можем жить в хорошей квартире в современном районе Стамбула, есть досыта, ходить в театр каждую неделю, и ты сможешь нарядно одеваться.

    - А правда, что там на улицах вечером можно читать, так ярко они освещены?

    - Всю ночь. А вдоль Босфора много маленьких кафе, где играют турецкие музыканты, а посетители пьют “раки” и едят “мезет”.

    - Мезет?

    - Такая смесь всего понемножку: рыбки, оливки, огурцы, копчености, и вот жуешь их не спеша, слушая музыку, глядя, как по воде скользят каики…

    Наконец Соня уснула. Впервые он смотрел, как она спит, и наклонялся, чтобы получше рассмотреть ее. Во сне лицо ее опять становилось бледным и чистым.

    Еще стоя у двери, он сказал: “Мы уедем вместе. Соня!” И она в ответ быстро обняла его обеими руками.

    А теперь пусть себе шумит вода на этой черной и мокрой улице. Скоро они ее больше не увидят. Время от времени окно в доме напротив опять открывалось. Колину не спалось, он выглядывал на улицу, потом возвращался к спящей жене.

    Когда Соня в первый раз открыла глаза, она еще какое-то мгновение собиралась с мыслями и внимательно” смотрела в лицо Адиль бея.

    - Вы не спите? - спросила она тихо.

    - Еще сплю.

    - Это правда, что вы так меня ревновали?

    - До того ревновал, что ненавидел все, что вас окружает, даже вашего брата, его спокойствие, его манеру стоять по вечерам у окна, опершись о подоконник.

    - Он много работает, - сказала она.

    - И верит в то, что делает?

    - Хочет верить. Об этом никто никогда друг с другом не говорит, даже брат с сестрой, даже муж с женой, в этом самому себе никто не признается.

    И вдруг, сменив ход мыслей, спросила:

    - А что, в Стамбуле много трамваев?

    - По главным улицам трамвай ходит по меньшей мере каждые две минуты.

    Она недоверчиво улыбнулась.

    - У вас там есть друзья?

    - Были, но я не хочу больше с ними встречаться.

    - Почему?

    - Потому что вы будете ревновать к ним, как я ревновал вас к клубу и даже к портрету Сталина на стене.

    Адиль бей был во всем этом уверен.

    Когда она опять задремала, раздался стук в дверь, и оба одновременно подняли голову. Не надо отзываться. Главное, лежать совсем тихо. Неизвестный еще раз постучал, попытался открыть дверь, но этого ему не удалось.

    А что если он взломает замок? Адиль бей прижал Соню к себе, а когда шаги удалились, посмотрел на нее и шумно перевел дыхание.

    Соня дрожала от испуга. Адиль бей обнял ее. Ему показалось, что он впервые держит ее в объятиях, а все, что было раньше, не в счет. Он уже забыл обо всем.

    Наконец они уснули.

    Потом наступил серый рассвет, едва заметный из-за серой бумаги, прикрепленной к окнам. Дом ожил. В коридоре умывались жильцы. Адиль бей проснулся и увидел, что Соня смотрит на него, широко раскрыв глаза. По ее лицу, по всей ее позе видно было, как она устала.

    - Как было бы хорошо! - вздохнула она.

    - Что?

    - Жить где-то в другом месте, в Стамбуле, все равно где, жить, как на той фотографии!

    Он не стал тогда раздумывать над ее словами. Или, вернее, ему смутно почудилась в ее голосе зависть, и он твердо сказал:

    - Так оно и будет.

    - Да, будет. А как вы это устроите?

    - Еще не знаю, но придумаю что-нибудь.

    - Дайте я оденусь.

    Прежде она одевалась у него на глазах, но теперь попросила его подождать в кабинете. Он походил там в пижаме. Увидел разбитую чернильницу, разбросанные по полу дела, улыбнулся, глядя на г-жу Колину, которая за прозрачной оконной занавеской расчесывала длинные волосы.

    Адиль бей слышал, как Соня ходит взад-вперед, угадывал все, что она делает, и был, как никогда, растроган, когда она появилась в дверях в своем черном платьице и даже в шляпке.

    - Жаль уходить, - сказала она, нахмурясь.

    - Зачем же вы уходите?

    - Так надо.

    - А если мы начнем с того, что поженимся здесь, в России? - Эта мысль только что осенила его.

    - Это ничего не даст. Я останусь все равно русской, и мне ни за что не дадут паспорта.

    - А что вы сейчас собираетесь делать?

    - Прежде всего выйду отсюда так, чтобы меня не заметили. Потом вернусь домой. Позавтракаю. Приду сюда к девяти.

    Он совсем забыл о консульстве. Опять взглянул на разбросанные бумаги и подумал, что все это не имеет никакого значения.

    - Я займусь нашим отъездом.

    Она уходила как всегда, но его вдруг охватил беспричинный страх, и он пробормотал, как всегда, когда был взволнован:

    - Соня!…

    - Ну что? Я приду к девяти часам.

    - Да… Я знаю.

    Он все еще держал ее руку. Не мог решиться отпустить ее.

    - Что если вам остаться?

    - Это невозможно.

    Она показала на дом напротив. На пороге повернулась к нему, на мгновение улыбнулась:

    - До девяти!

    Адиль бей медленно побрился, потом, одевшись, вошел в кабинет и застал там уборщицу, которая держала в руке Сонину сумочку.

    - Это секретарша забыла, - сказала она без тени смущения.

    - Спасибо. Она скоро придет.

    Вдруг он понял, куда нужно немедленно идти. До начала приема оставалось еще время.

    На улице было холодно. Дождь сменился туманом, и с набережной едва проглядывала бухта. Какой-то пароход подавал гудки у входа в порт. Люди шли торопливой походкой.

    Адиль бей вошел в здание из красного кирпича, где помещалось отделение газеты “Стандарт" - Русские работали там в американской обстановке.

    - Мистер Джон здесь?

    Ему показали на потолок, и он поднялся на второй этаж. Постучавшись в одну из дверей, Адиль бей вошел. Джон еще лежал. Из-за опущенных занавесок в комнате царила полутьма. Несмотря на это, он узнал посетителя, протер глаза и поскреб в затылке, отчего волосы встали дыбом.

    - Я пришел попросить вас об одной услуге. Это очень важно, очень серьезно, - проговорил разом Адиль бей, не переводя дыхания. - Я непременно должен вывезти из России одну девушку. Паспорта у нее, разумеется, нет.

    - Малышку? - безмятежно спросил Джон.

    - Какую такую малышку?

    - Ну, вашу мышку - секретаршу.

    - Да. Я прошу вас держать это в полной тайне. Вы точно так же, как и я, знаете, чем она рискует.

    - Рискует получить пулю! Послушайте, я поговорю об этом с одним знакомым бельгийским капитаном. Придете сюда вечером?

    Джон свесил ноги с кровати и говорил сонным голосом, с недовольным видом оглядываясь по сторонам.

    - А не могли бы вы повидать его пораньше, вашего капитана?

    - Слушайте, Адиль бей, вы точно уверены, что девчонка впрямь готова уехать? Потому что, понимаете, на нее-то мне плевать, но вовсе не плевать на бельгийца, который может влипнуть в скверную историю.

    - За Соню я ручаюсь.

    - Разумеется!

    - Что значит - разумеется?

    - А вы еще не смахнули с пиджака несколько светлых волос. Где мои шлепанцы?

    Затем открыл занавески, принял душ, оделся и ворчливо сказал:

    - Я вас предупреждал.

    - О чем?

    - Я вам говорил, что долго вы здесь не пробудете. Вы делаете глупость, но это дело ваше. Конечно, лучше было бы удрать в одиночку, раз уж захотелось удрать.

    Вместо завтрака Джон осушил бокал виски, не глядя на вспыхнувшего собеседника.

    - Вы как раз созрели для того, чтобы натворить глупостей. Если я вас сейчас отпущу в город, убежден, вы добьетесь того, что вас арестуют. Где мой пиджак? Кстати, Пенделли просили передать вам привет. В настоящий момент они плывут мимо Самсуна, в вашей стране. Пошли?

    Они вышли на улицу и погрузились в утреннюю сырость.

    В этой части порта все пропахло нефтью. Через каждые пятьдесят метров им на пути попадался часовой, все они приветствовали американца.

    - Вот это судно?

    - Нет, то, которое позади него. Вечером закончат погрузку, и ночью оно, должно быть, уйдет. Там есть одна пассажирская каюта. У вас пропуск есть?

    - Какой пропуск?

    - Чтобы ходить по территории порта и подниматься на борт.

    - Нет.

    - Подождите-ка.

    Джон заговорил с охраной, потом с какими-то людьми в форме. Адиль бею показалось, что он раздает им сигары.

    - Идем! - сказал он, вернувшись. - Мы можем пробыть здесь не более получаса, потом сменят караул.

    Капитан сидел без кителя у себя в каюте, расположенной в палубной надстройке, и писал письма. Джон обратился к нему со словами:

    - Это турецкий консул. Скажите откровенно, можете ли вы ему помочь?

    Капитан слушал, поглаживая себя по затылку, бросая время от времени взгляд на консула.

    - Он влюбился в русскую девчонку и хочет вывезти ее из страны.

    - Это возможно? - спросил Адиль бей.

    - Все на свете возможно, - вздохнул капитан. - Только очень хлопотно.

    - Почему?

    - А вы что же, думаете, это так просто, тайком провести кого-нибудь на борт и спрятать на время досмотра?

    - Но вы это уже делали?

    - Еще как, черт возьми!

    Капитан встал и открыл шкаф, где на плечиках висело несколько форменных кителей, плащей и клеенчатых дождевиков.

    - Вот! Главное, чтобы внизу не было видно ног.

    - Как это делается?

    - Подвешиваем человека за руки, на высоте этих вешалок, и он съеживается, как только может. Русские, как правило, моих вещей не трогают. Они только смотрят, нет ли чего внизу, под ними.

    - А если они вздумают обыскать шкаф? Капитан пожал плечами.

    - Сколько времени это длится?

    - Ожидание там, внутри? Может продлиться час, но может и день. Прошлый раз они оставались на борту с полудня до девяти часов вечера.

    - А воздуха там достаточно?

    Адиль бей понимал, что раздражает собеседников вопросами, но не мог их не задавать.

    - А барышня способна хотя бы не хлопнуться в обморок?

    - Я за нее ручаюсь.

    Джон между тем вынул из шкафа бутылку пива, налил себе и теперь смотрел на турецкого консула с тихой жалостью.

    - Так все говорят!

    - Клянусь вам. Она не такая, как другие.

    - Разумеется! Стаканчик пива? Настоящее пльзеньское.

    Адиль бей отказался, он хотел немедленно узнать о решении.

    - Полагаю, вы в Стамбул заходите?

    - Мы, как всегда, проходим Босфор. Час стоим на рейде, но высадить никого не можем, у нас транзитный рейс.

    - А где можно высадиться?

    - В Антверпене. Будем там через двадцать дней.

    Что поделаешь! Адиль бей согласился бы даже на Сан-Франциско!

    - Вас это устраивает? Если у вас документы в порядке, вы займете пассажирскую каюту. Она здесь, рядом.

    - А как провести на борт девушку?

    - Это уже другой разговор, и касается он главным образом ее лично. Плавать она умеет?

    Адиль бей не был в этом уверен, но знал, что она часто бывает на пляже.

    - Да, - твердо заявил он.

    - В таком случае лучше всего будет, чтобы она вошла в воду довольно далеко отсюда, как только полностью стемнеет, и плыла бесшумно. Мы спустим трос с левого борта, и как только она за него уцепится, поднимем ее наверх. Ну, конечно, если с суши ее заметят или что-то услышат, пристрелят без колебаний.

    - Договорились на сегодняшний вечер, - сказал Адиль бей, вставая.

    Капитан и Джон переглянулись. Адиль бею даже не пришло в голову поблагодарить их, так он спешил сообщить Соне эти новости. Джон проводил его до набережной.

    - Думаете, это очень опасно?

    - Опасно.

    - Сколько раз это кончалось удачно?

    Он жаждал подробностей, но Джон уставился куда-то в сторону.

    - А вы будете на борту? - спросил Адиль бей.

    - Не знаю.