Гость бледнеет. Он даже забывает заглянуть в холодильник, откуда Пи-Эм извлекает пол-окорока. На полках есть и кое-что другое - пиво и эль в бутылках. Пи-Эм в свой черед испытывает замешательство и поскорее захлопывает дверцу. - Сейчас принесу воды. Придется подождать. Сегодня переправить тебя невозможно. - Почему? Там же Милдред с детьми. - В гостинице? Пи-Эм опять становится не по себе. Вдруг она зарегистрировалась под своей фамилией? - Нет. Ей пришлось снять комнату. Гость ест ветчину. Держит в руке толстый ломоть, но глотает с видимым усилием. - Вода прибывает. Боюсь, что на обратном пути уже не смогу перебраться через реку. Эх, будь у него несколько часов в запасе! Хоть час! Но вот-вот вернется Нора. И, возможно, привезет с собой приятелей, чтобы пропустить по последней. Так она часто делает. - Не задавай вопросов. Ты уверен, что тебя не опознали? - Как бы я в таком случае попал сюда? Это ясно. Глупо было спрашивать. - Здесь обо мне известно? - осведомляется гость. - Твоей жене, например? - Нет. - Так и предполагал. - По-твоему, лучше, если бы я ей рассказал? По временам голоса ожесточаются, но гость всякий раз берет себя в руки, хотя по-прежнему без малейшего оттенка униженности. - Ты без поклажи? Пожатие плечами. - За кого же тебя выдать? Погоди, погоди… Друг детства. Словом, старый приятель. - Хорошо… - Человек, которого я давно потерял из виду. - Да… - Самое трудное - объяснить, почему ты без машины. - Извини. - Так или иначе придется назвать причину твоего появления. - Знакомый… - Вот именно! Знакомая семья ехала в Мексику. А ты взял да заглянул ко мне на часок-другой. - Так и скажу. - Минутку. Твои ждут тебя в Ногалесе… Нет! Там им пришлось бы остановиться в гостинице, у них был бы адрес, значит, отсюда им можно было бы позвонить. Колени Пи-Эм беспокойно подрагивают, и он вслушивается в грохот ливня, пытаясь различить шум машины. Он совершенно трезв. Да и не был пьян. Однако от него, разумеется, пахнет спиртным, и он избегает приближаться к спутнику. - Вода прибывает. Завтра, может быть, спадет. В этом случае проскочим. - Как? - Там видно будет. Да не перебивай ты меня! - На границе, должно быть, уже получили мои приметы и фотографию. Я думал, горами… - В горах конные патрули. - Давеча ты сказал… - Вот и она. Называть я тебя буду… Минутку… Эрик. Эрик Белл. - Как хочешь. - Меня зови Пи-Эм. Запомнишь? - Конечно. - Объедки брось сюда… У нас есть комната для гостей. Ты… - Что? Вопрос, который хотел задать Пи-Эм, застревает у него в горле, а время поджимает: моторы шумят уже совсем близко. - Ты… С тех пор как выбрался, ты ни разу не… - Только воду и кока-колу. Пи-Эм с облегчением утирает лоб. - Садись. Закуривай. - Я без сигарет. Пи-Эм протягивает пачку. - Держись непринужденней. Нора… Он не успевает подобрать нужное слово: дверь хлопает, в холле слышны голоса. - Ты дома? Компания порядочная и тоже промокшая: им захотелось посмотреть на реку вблизи, и они вылезли из машин. Тут оба Кейди, и м-с Поуп со своей собачкой под мышкой, и еще Ноленды: их подобрали по дороге. - Входите, ребятки. Сейчас принесу выпить. Ба! Ты… Нора остановилась перед незнакомцем, который устроился в кресле. Под ногами у него изрядная лужа. - Эрик Белл, мой приятель. Одним словом, старый товарищ. Понимаешь… Пи-Эм внезапно вспоминает о невымытых руках, о холме в Мексике и теряется. - Белл завернул ко мне всего на несколько часов, но думаю… - …что он пробудет у нас несколько дней, - заканчивает за него Нора без малейшей язвительности в голосе. Она открывает стенной шкаф, достает спиртное; Пи-Эм очень хочется ее остановить. - Надеюсь, у него есть с собой во что переодеться? Вода поднимается с каждой минутой. Когда мы подъехали, брода уже не было. Пембертоны чуть не застряли на том берегу. Кейди считает… - Иду на пари, что это протянется не меньше недели, - перебивает Кейди. - Я только что звонил в бюро погоды. В Соноре[2] настоящий потоп. - Как ты сказал его зовут? - Эрик Белл. - Вы впервые в нашей долине, мистер Белл? - Впервые. - Вы еще убедитесь, что здесь у нас не так уж плохо, даже когда мы отрезаны разливом Санта-Крус. Шотландское? Бурбон? - Благодарю, нет. - Пиво? - Благодарю, тоже нет. - Серьезно? - Мой друг Белл, - вмешивается Пи-Эм, - недавно перенес тяжелую болезнь, алкоголь ему противопоказан. - В таком случае не настаиваю. Остальные - наливайте себе сами. Едой-то хоть запаслись? - Консервов на неделю хватит. - А выпивки? - Нет только пива, - отзывается м-с Кейди. - Завтра подкинем вам ящик. Кто хочет есть? Теперь это продлится, пожалуй, часов до пяти-шести утра. Появляются ветчина, сыр, консервы. Нора выставляет на столик несколько бутылок. За стаканом и хлебом каждый идет на кухню сам. Дом знакомый. - Пембертоны непременно заглянут утром. Еще бы! И не только они, а все кому не лень - посмотреть на реку. Заметят у Эшбриджей свет и ввалятся как к себе домой. Просторных кресел и подушек хватает на всех. М-с Поуп обязательно станет худо. Она всегда этим кончает, потом загаживает ванну, потом неизвестно почему принимается плакать и прижимать к груди собачку. Кто-то запустил проигрыватель. Музыку не слушают, но она создает шумовой фон, позволяющий не замечать перебоев в разговоре. - Один старый индеец-апач уверяет, что дождь зарядил дней на сорок. Он еще неделю назад предсказал это какому-то журналисту. Кстати, с берега удрали все змеи и зайцы. Пи-Эм замечает, что гость его вздрагивает. - Пойду достану ему брюки и рубашку, - объявляет он, вставая. - Как его угораздило так вымокнуть? - Не знаю, но если он пойдет со мной… Пи-Эм вот-вот расплачется. Конечно, никто об этом не догадывается. Все достаточно пьяны, чтобы не обращать на него внимания. Он выдавливает: - Пошли! Пи-Эм сам выпил и, может быть, поэтому, пересекая гостиную, испытывает такое чувство, будто дом шатается. Нет, шатается не только дом - вся его жизнь, все благополучие добытое такой дорогой ценой, таким упорством. За спиной он слышит музыку, голоса, звяканье стаканов. Что это, собственно, было - желание зарыдать или просто тошнота? - Пошли! Спутник следует за ним скользящим бесшумным шагом, и это поражает Пи-Эм: в обычной жизни люди так не ходят. Подозревают ли те, кто блаженно развалился в креслах, чем они сейчас рискуют? Они проведут в этой пропитанной алкоголем атмосфере долгие часы, даже не предполагая, что в доме убийца. - Пошли! Пи-Эм толкает одну дверь, потом другую. Они проходят через спальню Норы, выдержанную в голубых тонах, затем через ванную, тоже голубую и отделанную с такой роскошью, какой трудно ожидать в глухой аризонской долине. Потом оказываются в его собственной спальне. Тона здесь желтый и коричневый, ванна желтая. Пи-Эм поочередно зажигает лампы, распахивает стенной шкаф, где висят костюмы. - У нас с тобой был одинаковый размер. - Да, но я малость похудел. Без робости и стеснения, как в детстве, брат его стаскивает рубашку, обнажив белый мощный, мускулистый торс - предмет постоянной зависти Пи-Эм в былые времена. Сбрасывает брюки, кальсоны. Теперь он гол, как червяк. - Дай-ка мне лучше пижаму, и, я завалюсь спать. Надевая ее, он добавляет: - Я тебя очень стесняю, правда? И, словно рассуждая сам с собой, заканчивает: - Самое разумное - переправить меня как можно скорее. У Пи-Эм перехватывает горло. Он даже не пытается разобрать, что с ним, только выдавливает с трудом: - Оружие есть? - Нет. Пи-Эм открывает дверь. - Ванная направо. Найдешь там все, что нужно. Оставшись один, он скисает. Этого давно уже с ним не случалось, да он сегодня почти не пил. Его мгновенно рвет, и проходит добрых четверть часа, прежде чем он возвращается к Hope и к гостям. 2
Он не стал бриться. Даже не умылся и не почистил зубы - только бы не поворачивать краны. Все так же лениво влез во вчерашние, еще влажные брюки и сунул босые ноги в сапоги для верховой езды. Глаза у него красные, во рту - мерзко. Гости, как он и предвидел, разъехались по домам только в шестом часу, и один Бог знает, не занесло ли их перед сном куда-нибудь еще. Для этого достаточно кому-нибудь бросить: - Загляните на минутку. По стаканчику - и восвояси. Это может тянуться сутки, а то и больше. Однажды вся компания три дня и три ночи, пока не опустели холодильники, моталась вот так по долине, с одного ранчо на другое, и в конце концов отправилась добавлять в "Подземелье", на мексиканскую сторону Ногалеса. Он бесшумно заглянул в комнату, где спал его брат, свернувшись клубочком и, как в детстве, прихватив зубами край простыни. Впечатляющее зрелище! Взрослый крупный мужчина, выше и плотнее, чем Пи-Эм, а лежит, как ребенок, и лицо тоже совсем детское. Может быть, Доналд так и остался ребенком? Мысль, возникшая у Пи-Эм, многое объясняла, но сейчас не время думать об этом. Он притворил дверь, прошел через гостиную, усеянную бутылками, стаканами, окурками сигар и сигарет, недоеденными сандвичами. Как-то раз он спросил эту публику, зачем они устраивают сборища по субботам, когда в воскресенье прислуга выходная, если не считать нолендовского негра. Добро бы им в будни надо было ходить на службу и с самого утра торчать в конторе! Небо было серое - где посветлей, где потемней; у подножия гор стелилась полоса тумана. Дождь перестал. В машине было сыро и холодно. Пи-Эм дал задний ход. Недалеко от реки развернулся и заметил, что там уже собралось несколько легковых, один грузовик и один джип. Все они, понятно, явились сюда с одной целью. Только у остальных иные, чем у него, причины интересоваться уровнем воды. Здесь собралась вчерашняя компания в полном составе и еще другие, правда, женщин не было, кроме маленькой м-с Ноленд. Даже издали чувствовалось, что они возбуждены, как дети, которых выводит из равновесия любое событие, нарушающее монотонность повседневной жизни. Вода в Санта-Крус поднялась высоко, выше, чем ночью. Напоминая собой густую липкую желтую массу, она катилась, кое-где вспучиваясь, вздыхала, как зверь, уносила с собой ветви, жестянки, всяческие отбросы, и, глядя на них, люди оживлялись. - Хэлло, Пи-Эм! Он вылез из машины, подошел к собравшимся. На другом берегу на крупной белой лошади сидел один из пембертоновских ковбоев. - Решил перебираться? - Уже четверть часа раздумывает. Дело в том, что большинство ковбоев жили в деревне Тумакакори, вытянувшейся вдоль шоссе по ту сторону реки. На некоторых ранчо, например у Пи-Эм, имелся домик для старшего ковбоя, на других - бараки для холостяков. У Пембертонов такого в заводе не было, а они держали для себя коров, которых - разлив не разлив - все равно надо доить. Вид у старика Пембертона был явно встревоженный. Ковбой на белой лошади все так же бесстрастно разглядывал стремительный поток. Вокруг, втолковывая ему что-то по-испански, толпились его товарищи, приехавшие вместе с ними из деревни. - Нора еще не встала? - осведомилась маленькая м-с Ноленд. Ее всегда так называли, потому что она действительно походила на маленькую, изящную статуэтку. Как все мужчины на этом и ковбои на том берегу, она была в сапогах, синих джинсах и красной клетчатой рубашке, на которую свободно падали волосы. Лицо не напудрено, губы не накрашены. - А ваш гость, Пи-Эм? Ему полагалось бы ответить, что тот спит, но он пропустил вопрос мимо ушей. Он смотрел на белую лошадь. И твердил себе, что должен был об этом подумать, что еще час назад мог, пожалуй, переправить брата верхом. Ну а на той стороне? Где бы он раздобыл машину? Почему Доналд не попытался осуществить свой план в одиночку? С какой стати Пи-Эм? Медленно, все с тем же бесстрастным лицом ковбой направил лошадь к реке, и, войдя в воду, животное почти тут же погрузилось по грудь. Это была огромная, могучая кобыла, гораздо более рослая, чем обычные верховые лошади на Западе, и тем не менее казалось, что дно уходит у нее из-под ног; она двигалась боком, словно течение разворачивало ее вокруг оси. На самом глубоком месте вода закрыла сапоги всадника, и все затаили дыхание, пока кобыла, угодившая, видимо, в яму, не выбралась наконец из быстрины; теперь вода опять доходила ей только до коленей, и, несколько раз высоко вскинув ноги, она выбежала на берег. - Жаль, что ваш приятель не приехал. Широко раскрытыми глазами он уставился на м-с Ноленд, и та прыснула со смеху. - Вы что, все еще не проснулись, Пи-Эм? Чем он вообще занимается? В нем, знаете, есть что-то очень печальное. Меня это сразу поразило. "Что-то очень печальное". Странно, что она сказала о Доналде именно эти слова. От кого-то много-много лет назад Пи-Эм уже слышал такие же - или почти такие. Голос, произнесший их, - тоже, кстати, женский, - до сих пор стоит у него в ушах. Он напряг память. - Вы не ответили мне. Я спросила, чем он занимается в жизни. - Кажется, бизнесом. - Вот уж не подумала бы! Кстати, передайте Hope, пусть зря не старается - готовить ничего не надо. Дженкинс только что поставил на плиту двадцать фунтов жаркого. Отсюда едем к нам, поедим. Жаркое у нас капитальное, мы одни не справимся. Он отозвался: - Нора, возможно, приедет. - Надеюсь, вы с приятелем - тоже? - Боюсь, ему будет трудновато. Он только что перенес тяжелую болезнь. - Если не привезете его, я приеду за ним сама. - Послушайте, Лил… - Хотите, чтобы он развлекал только вас? - Нет. Но говорю вполне серьезно: болезнь действительно оказалась очень тяжелой. - Пи-Эм понизил голос до шепота: - Он был на грани помешательства. Ему совершенно нельзя пить. - Ну и не будет. - Погодите. Вы меня не поняли. Я хочу сказать: у него может появиться желание выпить. Особенно когда кругом все пьют. А для него капля алкоголя - уже яд. - Не преувеличиваете? - Нисколько. - Вы уверены, Пи-Эм, что сказали мне всю правду? - Зачем мне врать? - Вот вы упомянули, что он был на грани помешательства. Только ли на грани? Может быть, в определенный момент… - Тише, Лил! - Значит, да? - Надеюсь, вы умеете молчать? Правильно он поступает? Или нет? - И все-таки привозите его. Обещаю соблюдать осторожность. У той, которая некогда подметила в Доналде что-то очень печальное, тоже был задумчивый вид. Теперь Пи-Эм вспомнил: перед ним внезапно ожило женское лицо. Как странно воскрешать такие давние воспоминания здесь, рядом с желтыми водами реки, у подножия гор, снова закутавшихся в облака! - Вот-те на! - бросил кто-то. - В Мексике опять дождь. В самом деле, на горизонте, между небом и землей, встало нечто вроде колонны, еще более темной и зыбкой, чем раньше. - Я же говорил, что зарядило на неделю самое меньшее! Загудели моторы. Один за другим собравшиеся разъезжались по домам: перекусят, примут ванну и возьмутся за старое. - Жду! - напомнила всем Лил Ноленд. Лил Ноленд - брюнетка, кожа - как у мексиканки. Та, которая говорила когда-то о печали Доналда, была блондинка, такая светлая, что казалась совсем белокурой. Тоненькая блондинка с продолговатым и, несмотря на неполные шестнадцать, уже серьезным лицом. "Маленькая мама"… | 
