Сименон Жорж - Невиновные - стр 11

И вдруг он заметил свой эскиз, сделанный накануне. Даван его не обманул.

Глава 6

Он сидел один в гостиной перед телевизором и погруженный в свои думы, когда почувствовал, что рядом кто-то есть. Это была Марлен, он и не слышал, как она вошла.

- Тебя не очень огорчает, что я проведу часть каникул на вилле моих друзей? Но я буду рада побыть с тобой на острове Поркероль…

Наступило молчание. На экране ковбои гонялись друг за другом.

- Не знаю. Он еще ничего не говорил о своих каникулах. Я предоставляю ему свободу выбора. Наверняка у него тоже есть друзья…

Они оба, Жан-Жак и она, наблюдали, какую печальную жизнь он ведет с тех пор, как умерла их мать, но из деликатности не решались быть ближе с отцом.

В эту ночь он спал лучше. Утром он заметил, что шкаф и ящики комода опустели, вещей Аннет там не было. Он спросил себя, правильно ли поступил, последовав совету Натали.

Завтракал Селерен, как обычно, один, потому что первым уходил на работу.

На углу бульвара Бомарше он столкнулся с полицейским в форме, обернулся и узнал сержанта Ферно, того самого, что приходил сообщить ему печальную новость. Сержант тоже оглянулся.

Ферно колебался, но все же задал вопрос, который вертелся у него на языке:

- Не знаю… Ну, например, чтобы найти дом, из которого вышла ваша жена…

- Вы уверены, что она вышла из какого-то дома на этой улице?

У Селерена закралось подозрение, что полицейский что-то от него скрывает.

- Вышла ли она из какого-то дома или шла откуда-то, нас не касается. Для расследования важен сам факт несчастного случая…

Тревожный и подозрительный взгляд Селерена смутил его, и он поспешил пожать ему руку.

Ничего определенного он не сказал. Ограничился одним вопросом, но этого было достаточно, чтобы взволновать Селерена. Не следовало ли ему самому сходить туда и расспросить свидетелей? Не удивило ли сержанта то, что он об этом не позаботился?

На улице Севинье все уже сидели за работой, и Жюль Давай был занят непростой сборкой брошки вдовы Папен.

Он сказал это скрепя сердце. Ему было не по душе то, что он собирался предпринять. Он чувствовал себя виноватым за это перед Аннет.

Он был без машины. Он редко пользовался ею, когда отправлялся на работу, это было совсем близко.

Селерен сел в автобус. Было тепло. Солнце сияло по-прежнему, и кое-где на террасах кафе уже сидели люди.

Он вышел на остановке "Авеню Георга Пятого" на углу улицы Вашингтона и чуть не повернул обратно. Предчувствие говорило, что он не прав, что Аннет заслужила покой.

Тем не менее он разыскал желтую лавочку торговца зеленью, над которой красовалась вывеска с именем Джино Манотти.

Хозяин вместе с женой были в лавке, они опорожняли ящик грейпфрутов.

У него был сильный итальянский акцент и иссиня-черные волосы южанина.

- Нет. Я муж той женщины, которую сбил фургон почти что напротив вас…

- Это было ужасное зрелище… Можно было подумать, что она нарочно бросилась под колеса… Но нет! Она поскользнулась на мокрой мостовой…

- Я считаю, что из сорок седьмого… А другой свидетель - он стоял на тротуаре - клянется, что из сорок девятого…

Селерен не знал ни имени, ни адреса второго свидетеля, и он отправился в полицейский участок на улице Сент-Оноре.

На скамейке сидели ожидающие приема. Он хотел было занять место в конце очереди, но полицейский, сидевший по другую сторону перегородки, знаком подозвал его к себе.

Полицейский нахмурил лоб, как будто это имя ему что-то напоминало.

- Я муж женщины, которую раздавил фургон по перевозке мебели на улице Вашингтона…

- Вот как… Я что-то припоминаю… Но этим делом занимался сержант Ферно. Его сейчас здесь нет.

- Мне хотелось бы узнать имя и адрес другого свидетеля, прохожего, присутствовавшего при несчастном случае.

Полицейский посмотрел на него почти таким же взглядом, каким немного раньше посмотрел сержант Ферно.

- Для этого мне нужно найти протокол… Сейчас я здесь один… Не могли бы вы зайти через полчаса?

Он пошел по улице. Что еще ему было делать? Потом зашел в бар выпить чашку кофе.

Он стал сверхчувствительным. Достаточно было блеска у кого-то во взгляде или нахмуренных бровей, чтобы пробудить в нем подозрительность.

Полчаса тянулись долго. У него хватило времени постоять перед двумя десятками витрин и осмотреть все там выставленное.

Когда он вернулся в полицейский участок, принимавший его полицейский сразу же протянул ему бумажку с именем и адресом:

"Жерар Верн, представитель компании по торговле растительным маслом „Белор“. Проспект Жана-Жореса, Исси-ле-Мулино".

Он сел в поезд метро, спросил, где ему нужно выйти, и вскоре разыскал жилище представителя компании "Белор". Было слышно, как во всех квартирах женщины делают уборку. Консьержка мела лестницу.

Он позвонил, ему открыла женщина в шлепанцах, одетая по-домашнему.

- Не обращайте внимания на беспорядок. Я еще не закончила уборку.

Она провела его в узкую спальню, где лежал не бритый уже дня два мужчина.

Он немного приподнялся, чтобы откинуться спиной на подушку, и с любопытством посмотрел на посетителя.

- Вы давали показания в качестве свидетеля по поводу несчастного случая на улице Вашингтона.

- Если вы действительно видели, как моя жена вышла из дома…

- Только теперь вы пришли спросить меня об этом? Не очень-то вы торопились…

- Как вас сейчас вижу. После того как это случилось, я посмотрел на номер дома. Сорок девятый. Там еще две медные таблички слева от входа, какие бывают у врачей. Да полиция все это знает…

- Не то чтобы бежала… Шла очень быстро, как человек, который спешит, и вдруг захотела перейти улицу… Шел сильный дождь… Она поскользнулась и упала прямо перед колесами грузовика…

- Я достаточно наблюдателен, чтобы быть в себе уверенным.

Он вернулся на метро до станции "Авеню Георга Пятого". В самом деле, он взялся за это слишком поздно, но если до сегодняшнего дня он ничего не делал, так это из уважения к жене. Точно так же за двадцать лет брака он ни разу не открыл ни одного ее ящика.

Начал он с номера сорок седьмого. Ему повезло: консьержка была у себя. У него в бумажнике все еще хранилась фотокарточка Аннет.

В помещении пахло тушеным мясом с луком. Консьержка была молодая и приветливая.

Она внимательно посмотрела, потом подошла к окну, чтобы лучше видеть.

- Она мне кого-то напоминает… Даже этот белый воротничок… Не та ли это дама, которую задавила машина недалеко отсюда?

- Нет, насколько я знаю. А проникнуть в дом так, чтобы я не знала, очень трудно. Особенно после обеда, когда я шью в маленькой гостиной…

Он то и дело извинялся. Наверное, от застенчивости, которая сохранилась у него с детства.

Соседний дом был побогаче. Консьержка подметала лестницу, и ему пришлось подождать перед застекленной дверью швейцарской, пока она спустится с ведром в одной руке и шваброй в другой.

Она была постарше консьержки из сорок седьмого, и у нее были маленькие подозрительные глазки.

Он воображал, что все должны знать подробности несчастного случая и фамилию жертвы.

- И что же вы хотите этим сказать? - И она добавила, открывая дверь швейцарской:

Черная кошка спрыгнула со стула, на котором лежала бархатная подушечка, и, выгнув спину, стала тереться о ноги посетителя.

- Проходите. И скажите мне прямо, что вам от меня нужно. Надеюсь, вы не продаете пылесосы или энциклопедии? А что касается ясновидящей с шестого этажа, так она уже почти год, как умерла… А люди все еще приходят и спрашивают ее…

Она с живостью подняла голову и посмотрела на него более внимательно.

В груди у него сжалось, ноги дрожали. Было очевидно, что консьержка знала нечто для него очень неприятное.

В горле у него встал комок, он едва мог говорить. Теперь он проклинал сержанта Ферно и его двусмысленный тон.

- Не каждый день, но не меньше трех раз в неделю. Ничего не поделаешь!

Раз вы муж, так имеете право все знать, так ведь? Сперва, когда они сняли квартиру, я приняла их за супругов… Всем занимался он: покупал мебель, обои, словом - все-все… И должна вам сказать, что все это роскошное…

- Нет. Иной раз он приходит сюда… Ночевали они здесь, по-моему, не больше двух раз… Первый раз года три назад…

Да, тогда Селерен ездил ненадолго в Антверпен покупать камни.

- Другой раз, - продолжала консьержка, - несколько месяцев назад… Про этих двоих можно сказать, что они любили друг друга. Мсье Брассье всегда приносил ей всякие лакомства, он приходил первым…

- Мсье Брассье, а что? Он же должен был назвать свое настоящее имя, чтобы оформить договор… Сперва я подумала, что долго это у них не протянется, что вскоре станут приходить другие женщины… Так нет… Они все время были такими же влюбленными, как в первые дни…

- Человек, о котором вы говорите, действительно Жан-Поль Брассье?

- Обычно он приходил около трех, она немного попозже. А уходила между пятью и шестью и всегда торопилась…

- Я… Потому-то я их и знаю хорошо… Представьте себе, в спальне стены обиты желтым шелком… Повсюду шелк… Когда она приходила и уходила, на ней не было ничего нарядного… Почти всегда костюм или платье цвета морской волны. Но если бы вы видели постельное белье и халаты там наверху…

Он не посмел попросить ее подняться в квартиру. Он был ошеломлен. Удар оказался сильнее, чем смерть его жены.

Ведь это не было мимолетным увлечением, страстью, которая длится несколько недель или месяцев.

Восемнадцать лет она постоянно приходила на улицу Вашингтона, и не в какие-нибудь номера, а в квартиру, обставленную специально для нее. И хранила здесь белье.

Он ездил повидать отца, и когда вернулся, она небрежно сказала ему, словно что-то совсем неважное:

- Прошлую ночь мне пришлось провести у изголовья одной старушки. Она была в агонии, и больше никто не мог облегчить ей смерть…

Она ему врала. Врала целых восемнадцать лет. Она не была ему женой.

И тот тоже врал ему, рассказывая о своих послеобеденных походах по магазинам.

А была ли в курсе Эвелин? Возможно. Ведь она была слишком занята самой собой, чтобы ревновать.

Он уходил, едва волоча ноги. Ему не приходило в голову чего-нибудь выпить. Он бесцельно плелся в направлении Елисейских полей.

Селерен никогда особенно не ценил Брассье, теперь же он его ненавидел.

Напротив, на Аннет он не держал зла. Виноват был он сам. Не годился он ей в мужья. Считал ее заурядным человеком, думающим только о своей самоотверженной работе. Не смог разглядеть в ней ту женщину, какой она была.

Можно сказать, из-за этого она и погибла. Она бежала. Возможно, опаздывала домой. Она бросилась к станции метро, в пути могла бы перевести дух, успокоиться и выглядеть безмятежной, как всегда.

И тем не менее продолжала жить с ним. Восемнадцать лет она вела себя как его жена.

Он не представлял себе, как это он купит пистолет, дождется, когда Брассье войдет в мастерскую, и, не говоря ни слова, застрелит его.

Он все шел и шел. Время от времени шевелил губами. Зажег сигарету, она тут же погасла и прилипла к верхней губе.

Двадцать лет он был самым счастливым человеком на свете. Жил скромно, но у него была жена, которую он сам себе выбрал, была работа, от которой он каждый день получал удовлетворение.

- Знаешь, я слишком счастлив… Временами меня это пугает…

И он не напрасно пугался. Аннет не просто умерла, она любила другого.

Брассье был на похоронах. Селерен не обратил на него внимания. Он ни на кого не обращал внимания - настолько был подавлен. И все же он припомнил, что Брассье первый бросил в могилу цветок, только один цветок - алую розу.

Это был любимый цветок Аннет. Ему редко приходило в голову покупать ей цветы. Это было не в его духе. Он даже немного смущался, когда ему случалось приносить их жене.

Никогда ему и в голову не приходило, что жене этого недостаточно. А Брассье думал о таких вещах и поэтому распорядился обить стены их спальни ярко-желтым шелком.

А было ли там белое атласное покрывало, как на вилле в Сен-Жан-де-Марто?

Так он незаметно дошел до площади Согласия. Что делать дальше? Куда идти?

Он подумал было, не вернуться ли ему домой и облегчить душу, поговорив с Натали? Разве не относилась она к нему всегда лучше, чем к Аннет? Быть может, какие-то мелочи не ускользнули от ее женских глаз?

Сименон Жорж - Невиновные.

Глава 6