За это время Кристиан и Жермена успеют пожениться - он был в этом уверен и мысленно уже называл их супругами. Ему вспомнилось, как перед отъездом в Южную Америку Жермена сказала: - Нам не следует сразу заводить детей. Сначала надо устроиться. Устроиться? Где? Впрочем, Жермена устроилась в первые же дни у Коломбани. Что ж, это очень хорошо. Даже превосходно. Рука Дюпюша все еще лежала на теле Вероники. - Пойдем домой? - спросила она. - Как хочешь. Ему было лень спорить. К тому же у него разболелась голова. Он встал и отряхнул прилипший к одежде песок, а Ника сняла туфли и высыпала из них песок. Она пересекли пустырь и пошли мимо хижин, погруженных в безмолвие и тьму. Дюпюш чуть не споткнулся о девочку, которая спала прямо на земле, укрывшись старым мешком. - Возьми меня под руку, - сказал он Веронике. Мимо магазинов они прошли быстрым шагом и почувствовали себя спокойней лишь в негритянском квартале, который погружался в сон. Однако кое-где у дверей мерцали огоньки сигарет. Это курили, откинувшись на спинку стула, любители ночной прохлады, не спешившие возвращаться в душную комнату. - Иди домой… - сказал Дюпюш. В темноте он угадал, как тревожны глаза Вероники, и добавил: - Не бойся. Я сейчас приду. Она поспешно вошла в дом, а он почти бегом направился к Марко. Там никого не было, и Марко уже потушил свет. - Налей мне стаканчик. Потом он выпил второй. В коленях появилась легкая, приятная дрожь. Он улыбнулся. - Расплачусь завтра. - Пожалуйста, мсье Дюпюш. Опять он шел мимо деревянных домов и раздумывал, посмеиваясь и гримасничая в темноте. Ему вдруг захотелось зайти к Жефу, чтобы доказать всем, что ему на них наплевать. Еще утром Дюпюш получил письмо от матери, но до сих пор не вскрывал его. Как всегда, она писала о тетках и соседках. Одна старушка умерла, другая заболела, третья осталась вдовой. И мать, конечно, жалела их всех. Он понял. Например, Вероника. Ей шестнадцать лет, она чувственна, как зверек. Теперь у нее будет ребенок. Но ведь потом жизнь для нее будет кончена. Она расплывется, как ее мать… Сколько же беззаботных лет было ей отпущено? Три года, четыре? Или того меньше? Достаточно было прочесть письмо г-жи Дюпюш, чтобы убедиться; везде одно и то же. Их сосед бельгиец г-н Вельден, владелец автомобиля, заболел раком желудка. А у него двое детишек, четырехлетний и годовалый! А Жанены? Они были самыми богатыми людьми в квартале, построили дом, который обошелся им в полмиллиона, с лоджией из тесаного камня. А теперь продали все, и г-н Жанен уехал в Париж подыскивать место. Дюпюш шел, прислушиваясь к собственным шагам. Голова у него была тяжелая. Иногда он проходил мимо парочек, шептавшихся в темных уголках. Когда-то в Амьене, еще женихом и невестой, также шептались и они с Жерменой. Чтобы похвастаться и помечтать, он заранее звал Жермену "Моя жена!" Поцелуи пахли зимой и влагой. А потом Жермена взбегала по лестнице и, прежде чем исчезнуть за дверью, поворачивалась к нему. Возможно, между ней и Кристианом пока еще ничего нет. Это вполне в ее вкусе. Она ведь может довольствоваться взглядами, сулящими счастье. Че-Че с женой заботливо оберегают эту идиллию… Еще бы! Наконец-то они нашли женщину, которая станет им достойной заменой. А вдруг, выйдя замуж, она больше не захочет сидеть за кассой? Что если она воспользуется их миллионами, чтобы жить в Европе? Вот было бы здорово! Голова у Дюпюша болела все сильнее. Напрасно он удерживался от слез - ему сразу стало бы легче. Он чуть было не вернулся к Марко, но вспомнил, что двери там уже заперты и ему придется стучать. И потом, Вероника, должно быть, очень волнуется и беспокоится, что его так долго нет. Это совершенно невероятно! Она сама еще девчонка - и у нее скоро будет ребенок. Темненький, с огромными глазами на светло-шоколадной рожице. Он будет ползать по теплой земле, как щенок. - Пюш! - Он узнал голос Вероники. Она стояла на углу темной улицы с каким-то мужчиной в белом, которого он издалека не мог разглядеть. - Это я, Дюпюш, - сказал Эжен, старший и более симпатичный из братьев Монти. - Мне нужно поговорить с тобой. Ника сказала, ты вот-вот придешь. - Поднимешься к нам? - Давай лучше пройдемся. - Мне идти домой, Пюш? - спросила Вероника. Впрочем, ответ был ей заранее известен. - Да. Иди спать. Когда она ушла, Монти положил руку на плечо Дюпюшу и улыбнулся. Он настойчиво подчеркивал свое дружелюбие. - Мне надо с тобой серьезно поговорить с тобой, Дюпюш. Твоя жена приехала от тебя сама не своя. Что ты ей наговорил? Они медленно шли в сторону пляжа, где шуршала листва кокосовых пальм. Такси, набитые туристами, катили со стороны порта бесконечной вереницей. Х
Неторопливо шагая, Эжен Монти говорил. Говорил медленно, с длинными паузами и очень мягко. - Подумай хорошенько, Джо. Я только что видел твою жену… Я близкий друг Кристиана, но считаю своим долгом сказать, что, если ты захочешь… Они осторожно и бесшумно ступали по траве. Вокруг было торжественно и тихо, как в соборе, кокосовые пальмы, словно колонны, уходили ввысь. Порой они натыкались во тьме на неподвижных, как старухи перед исповедальней, людей и слышали их дыхание. - Не могу утверждать, что Жермена еще любит тебя, но все же она скорее останется с тобой, чем… Чем, например, увидит Дюпюша застрелившимся? Правда, этого было бы вполне достаточно. Значит, если он потребует от нее возвращения, напомнит о своих супружеских правах… - Я думаю, тогда Че-Че, чтобы избежать осложнений, поможет вам обоим вернуться в Европу. Они подошли к морю, оно было так спокойно, что в нескольких шагах его было даже слышно. - Что же ты решил, Дюпюш? - Пусть она выходит за Кристиана, - отчеканил Дюпюш. Он начинал понимать правду или то, что казалось ему правдой. Его боялись, боялись скандала. К нему подослали Монти, чтобы выведать его намерения, и сейчас все сидят у Жефа и ждут, какие известия принесет Эжен. - Ты собираешься продолжать, Джо? - Что продолжать? - Пить чичу. Я хочу рассказать тебе одну историю, которая, может быть, удержит тебя, и ты увидишь, Коломбани совсем не то, что ты думаешь. Ты знаешь господина Филиппа. Так вот, когда он был еще богат и занимал положение, он, как и каждый год, поехал однажды отдыхать в Европу. Там он встретил молодую женщину, женился на ней и привез ее сюда. Он построил для нее чудесную виллу, лучшую в посольском квартале… Дюпюш недоверчиво слушал. - А через полгода жена умерла от брюшного тифа. Смерть жены погубила и господина Филиппа. Он считал себя виновником ее смерти, и напрасно ему толковали, что брюшной тиф можно подцепить и во Франции. Он стал пить чичу. Работу в компании "Френч-Лайн" бросил и так нелепо поместил свои деньги, что через три года оказался без гроша. И что же? Че-Че взял его к себе только потому, что в свое время господин Филипп оказал ему какую-то пустяковую услугу. Он считается директором отеля тоже по распоряжению Че-Че, чтобы не оскорблять его самолюбия. И Че-Че притворяется, будто не знает, что Филипп пьет чичу. Было темно, и Эжен не мог видеть улыбки, искривившей губы Дюпюша. Не так давно тот терпеть не мог г-на Филиппа, теперь же почувствовал, как близки они друг другу. Теперь Дюпюш понимал его. Он знал, почему у г-на Филиппа всегда такой отсутствующий взгляд, почему он проводит большую часть дня у себя в комнате, якобы отдыхая. И главное, он понял причину этого равнодушия ко всему на свете. Г-н Филипп жил в себе. Ему было достаточно себя. Здороваясь, он протягивал руку, которая была вялой именно потому, что г-н Филипп презрительно сторонился жизни. Быть может, он презирал Че-Че? Не исключено. Вот так же и Дюпюш мог сейчас повернуться и уйти, даже не попрощавшись с Эженом. Почему эти люди так стремятся проявить к нему жалость? Почему Монти сказал, что на Жермене лица не было, когда она вернулась? Почему? Чем они руководствовались? - Если ты непременно хочешь остаться с Вероникой, переезжай куда-нибудь. В Аргентину, Бразилию, Мексику… - А платить будет Че-Че… - вставил Дюпюш таким безразличным тоном, что Эжен покраснел. Сколько человек старается устроить семейное счастье Кристиана? Пять? Десять? Все племя? Да, все племя растревожилось, а ведь Дюпюш не покушался ни на чье спокойствие. - Пойду спать! - сказал он наконец. Он повернулся и зашагал домой, не подав Эжену руки. Высокая фигура в полотняном костюме еще долго белела в тени кокосовых пальм.
Почему они так медлили? Прошло еще три месяца, а к Дюпюшу никто не приходил, никто его не просил подписать необходимые для развода бумаги. Каждый вечер, возвращаясь с работы, он осведомлялся у Вероники: - Они не приходили? Они - это вся банда, все, кто копошится вокруг будущей четы. Но они не приходили! Они даже перестали появляться в Колоне. Время от времени Дюпюш встречал Жефа, который немедленно принимал презрительный вид. Сутенеры тоже перестали здороваться с ним. Одна Лили осмеливалась кивнуть издали. Однажды, работая на разгрузке парохода компании "Грейс-Лайн", Дюпюш вдруг почувствовал такую слабость, что едва успел подозвать одного из товарищей и его оттащили в тень, как у него начались колики и рвота. Из медпункта его переправили в городскую больницу Панамы. Вокруг него суетились врачи и медицинские сестры. Он был почти без сознания и все время спрашивал, сообщили ли Веронике, но адреса ее назвать не мог. Очевидно, положение его было очень серьезным; сестры и врачи вели себя крайне предупредительно и ходили вокруг на цыпочках. Брюшной тиф, от которого умерла жена г-на Филиппа? Скорее, острое заболевание печени, потому что лечили его массивными дозами адреналина. Он почти непрерывно спал и все-таки чувствовал себя бесконечно усталым. Просыпаясь, глядел на полоски света, пробивающиеся сквозь жалюзи. Постепенно они превращались в странные человеческие фигурки, и это забавляло его. Однажды он увидел у своего изголовья братьев Монти. Они принесли корзину фруктов, привезенных из Европы, но есть их Дюпюшу не разрешили. - Ну, как ты тут, старина? Дюпюш был так слаб и вымотан, что принял Эжена за Фернана. На следующий день Эжен пришел опять, с ним Жермена. Дюпюш увидел, как она нервно комкает носовой платок. Жермена долго сидела у постели Дюпюша и смотрела на него. - Ты очень страдаешь, Джо? Он отрицательно покачал головой, и не солгал. Он не страдал - быть может, потому, что ему делали два обезболивающих укола в сутки. Но его мучили усталость, сонливость и зыбкие" расплывчатые видения. Он не был уверен, но как-то ему показалось, что вместе с Жерменой пришел Кристиан. Ежедневно на его ночном столике появлялись свежие цветы. Все это, однако, Дюпюш осознал гораздо позднее, когда пришел в себя. Однажды утром ему помогли сесть на кровати и поднесли зеркало. Он увидел свое лицо: скулы выступили, щеки ввалились и заросли рыжей щетиной. - Я сильно болел? Сиделка была американка норвежского происхождения, с очень светлыми, серебристо-белокурыми волосами. - Мы уже думали, что вас не спасти, - призналась она. Тут он увидел цветы и фрукты. - Это все принесла моя жена? - Это принесли ваши друзья и та красивая нарядная дама, что приходит иногда вместе с ними. Вы пролежали сутки в общей палате, а потом эта дама устроила так, что вас перевели в отдельную. - Ах, вот оно что! Во рту у Дюпюша было противно, и ему хотелось выпить чичи. Взгляд его посуровел. - Больше никто ко мне не приходил? Сестра поправила подушки, подравняла пузырьки с лекарствами. - Какая-то негритяночка дни и ночи сидит на улице, у решетки. Но сюда не пускают цветных: у них свои отделения… Что вы делаете?.. С напряженным лицом Дюпюш отчаянно силился подняться. - Я хочу уйти отсюда. Он упал с кровати. Сиделка позвала другую, и вдвоем они подняли Дюпюша. - Теперь, надеюсь, вы будете благоразумнее? Нет, все было кончено! Он смотрел на сиделку как на заклятого врага и ждал случая, чтобы воспользоваться первой же ее оплошностью. - Уберите цветы. Сиделка послушалась. - И потом, я хочу вернуться в общую палату, слышите? Как просто могло все решиться! Не нужно было бы ни развода, ничего… Дюпюш задохнулся от волнения, но увидел, что сиделка вновь приближается к нему, и потерял сознание.
- Принесла бумаги? Дюпюш сидел в кровати. Его побрили, голова работала отчетливо. - Какие бумаги? - пробормотала Жермена и подвинулась к Эжену, словно призывая его в свидетели своей невиновности. - Насчет развода. Коль скоро я на этот раз я не подох… - Не говори так, Джо! - А если я сам хочу поскорее подписать эти бумаги? - У тебя температура. Успокойся. - Я хочу, чтобы сюда впустили Веронику… - Я уже просила об этом, но, по-видимому, это совершенно невозможно. Че-Че ничего не добился. Нет, вы только посмотрите! Вся банда хлопочет о его благе. У них, очевидно, острый приступ милосердия, и теперь он всю жизнь обязан их благодарить. - Хочу спать. Им поневоле пришлось оставить его в покое. Возле него осталась только норвежка, она притворялась, что занята делом, а в действительности следила за ним. Все ясно: его считают помешанным. - Вы передали ей, что я просил? - Да. Сестра должна была сказать Веронике, что ему лучше и он вернется домой через два дня. - Вы сказали, что ровно через два дня? - Конечно. Дюпюш догадывался, что она лжет и его не выпустят Отсюда так скоро. Сегодня к нему приходил новый врач, долго распрашивал его и осматривал больше часа. - Что он у меня нашел? - Ничего. Вам уже лучше. - Меня выпустят через два дня? Опять та же мысль овладела им: все так милы и предупредительны только потому, что принимают его за сумасшедшего. - Ваша жена ожидает в коридоре. Обещайте, что примите ее хорошо. - Мне нечего ей сказать. - Вы хотите, чтобы она опять плакала? - А разве она уже плакала? - Она плачет чуть не каждый раз. Хотите, я скажу вам откровенно? Вы, наверное, очень злой человек. - Пусть она войдет. Когда она вошла, он сказал: - Послушай, Жермена, я буду рад увидеть тебя еще раз, но только с бумагами. Хватит с него! Ему уже казалось, что он в плену. Разумеется, за все платит Че-Че, иначе его, Дюпюша, ни за что не поместили бы в отдельную палату. Но Че-Че пошел на это лишь ради того, чтобы заставить его молчать. - Так вот, Джо, одно твое слово, и через две недели мы оба будем во Франции. Перемена климата быстро поставит тебя на ноги. - Нет. - Твоя мать написала мне. Она тревожится, почему от тебя так долго нет писем… Он отвернулся к стене, Жермене оставалось только уйти. - Послушайте, мадмуазель Эльза, если меня через два дня не выпишут, я все здесь переломаю. Дюпюша выписали через неделю. Сам главный врач пришел посмотреть его и только пожал плечами. Ему вернули рабочий комбинезон, большую соломенную шляпу и темные очки. Выйдя за решетчатую ограду больницы, он увидел машину Эжена Монти, ожидавшую его неподалеку. Эжен сидел за рулем. Дюпюш повернулся, и на шею ему бросилась Вероника. Рядом стояли толстая мамаша Космо и ее муж. Старик плакал. Он расцеловал их тут же, перед больницей, так как знал, что за ним наблюдают из всех окон. Дюпюш провел ночь у Космо. Он лежал рядом с Вероникой, которая заметно раздалась. Рано утром он вместе с ней уехал поездом в Колон, а Жермене оставил письмо, в котором просил как можно скорее закончить все формальности, связанные с разводом. Через три дня в Колон прибыл юрист с портфелем из желтой кожи, набитым бумагами.
Дюпюш был еще очень слаб, и когда он пришел в порт, ему заявили: - В таком состоянии вы еще не можете работать. Сначала отдохните. Дюпюш не протестовал. Однажды к нему пришел маленький еврей-юрист и посоветовал предъявить иск страховому обществу, поскольку он заболел на работе. Полмесяца вместе с юристом Дюпюш бегал по разным учреждениям, часами сидел в приемных, выслушивал отказы - иногда сочувственные, иногда презрительные. Наконец ему, словно милостыню, выбросили пятьдесят долларов. Половину пришлось отдать юристу. Пока Дюпюш лежал в больнице. Марко арестовали за незаконную торговлю чичей. Теперь пришлось бегать на окраину негритянского квартала в погребок, где воняло сточной канавой. | 
