- Да съешь же чего-нибудь, - неуверенно настаивала Алиса. - Хоть немножко супу. Или холодного мяса... Жиль, не дослушав, направился к двери. Около полуночи Алиса, ступая как можно тише, поднялась на третий этаж и прижалась ухом к дверям дядиной спальни. Она ничего не услышала. Попробовала заглянуть в замочную скважину, но увидела только край постели. Тогда она робко постучала. - Войдите, - ответил спокойный голос. Жиль повернулся к ней без малейшего раздражения. В его поведении не было ничего необычного. Напротив, он выглядел на редкость невозмутимым. Перед ним, на бюро с цилиндрической крышкой, были разложены документы из сейфа и листы бумаги с пометками, сделанными его рукой. - Чем ты тут занимаешься? Почему не ложишься? В этот вечер между ними легла такая необъятная пропасть, что, казалось, отныне их уже ничто не сблизит. Они не ссорились. Вообще ничего не произошло. Жиль не мог упрекнуть Алису ни в чем, кроме того, что она - это она: посторонняя девушка, которая больше не пробуждает в нем даже вожделения и совершенно ему безразлична. - Сказать, чтобы тебе принесли чашку бульона? - Да. Зачем выходить из себя? Он дождется, пока она уйдет. Потом продолжит начатую работу один, в комнате, где столько ночей, тоже один, провел его дядя. Разве ему не пора привыкнуть к одиночеству? Колетта уедет. Она покинет город вместе с доктором Соваже, который в конце концов будет признан невиновным. Когда отшумит вызванная Жилем буря, он станет подлинным наследником, подлинным преемником своего дяди, и вокруг него образуется та же пустота, что окружала Октава Мовуазена. Алиса подошла, поцеловала его в лоб, и он ее не оттолкнул. Она погладила его по голове, и он промолчал, хотя счел этот жест вульгарным. - Не лучше ли тебе отдохнуть? Жиль покачал головой. Он должен кончить то, что начал. Завтра у него, пожалуй, уже не хватит решимости. - Доброй ночи. Жиль! - покорно вздохнула Алиса. - Доброй ночи! Жиль навряд ли слышал, как вошла служанка, которая поставила на бюро чашку бульона и кусок холодной говядины, но посмотрел на нее так, что, выходя из комнаты, она спрашивала себя, узнал ли ее хозяин. Теперь он перебелит составленные им документы... Господин прокурор, Имею честь довести до вашего сведения... В три часа утра Жиль запечатал письмо в большой желтый конверт. Готовы были и другие письма: Плантелю, Раулю Бабену, Эрвино, бывшему министру, а ныне сенатору Пену-Рато и еще разным людям. Он выпил остывший бульон. Съел без хлеба ломоть мяса, отдававший тем же привкусом крови, который был у него во рту вчера утром, когда Боб избил его. Все кончено. Делать ему больше нечего. Ему и в голову не пришло спуститься к жене и улечься рядом с ней в спальне, которую Алиса обставила по своему вкусу и в которой Жиль чувствовал себя тем более чужим, чем сильнее преображалась комната. Он снова набрал имя "Мари", спрятал все бумаги в сейф, сбил шифр и прошел в комнату, где жил до женитьбы. Жиль раздвинул занавески. А ведь он знал, что у тетки темно. В лунном свете четко вырисовывались ребра крыш, поверхность их напоминала пустыню, и мостовая казалась иссера-белой. Фотографии по-прежнему стояли на черном мраморном камине. На одной из них отец Жиля во фраке, со скрипкой в руке, словно кланялся восхищенной публике. Он был очень красив: тонкие черты бледного лица, острые усы. Таким он выступал в том венском кафе с тяжелой позолотой и пухленькими амурчиками. А вернувшись домой, писал: "Дорогой Октав..." Бедный папа! - вздохнул Жиль. И перевел взгляд на портрет матери. Это была одна из тех плохо отпечатанных открыток, которыми торгуют в антрактах циркачи и артисты мюзик-холла. На матери был памятный Жилю сценический костюм - розовое, облегающее бедра и голени трико оттенка тающей конфеты. Вид матери в этом наряде неизменно шокировал Жиля. Сейчас он тоже отвел глаза. - Прости, мама. За что его прощать? Он сделал лишь то, что считает своим долгом. И все-таки Жиль чувствовал себя виноватым перед ними всеми - перед Мовуазенами, включая даже дядю, перед матерью, на сестру которой он начинает атаку. По комнате незримо скользила легкая тень, как в ту ночь, когда Колетта бесшумно вошла к Жилю, чтобы унести ключ от сейфа. Сегодня она ночует в тюрьме. Ради нее... Потом она уедет. Уедет с другим, с Соваже, а Жиль... Заснул он не раздеваясь и, как в детстве, до утра терзался кошмарами. Раз даже проснулся весь в поту, сел на кровати с ощущением, что кричал во сне, и напряг слух, словно пытаясь расслышать в тишине безлюдного дома эхо собственного голоса. В девять утра Жиль, бодрый, хотя и бледный, позвал Ренке к себе в кабинет. Перед ним лежала пачка писем. - Не будете ли добры разнести их, месье Ренке? Затем Жиль пошел в гараж, где не спеша обменялся несколькими фразами с тестем. Рабочие и служащие украдкой наблюдали за ним: в утренних газетах появилось сообщение об аресте Ко-летты Мовуазен. Содержались в них и намеки на сцену, разыгравшуюся накануне между Бобом и Жилем "в "Кафе де ла Пе". В одиннадцать Жиль вошел в "Лотарингский бар". По серьезности Бабена он понял, что тот уже получил его письма. Однако судовладелец не выказал ни малей-, шего недоброжелательства. Напротив, в глазах его читалось нечто вроде почтительности, и он первым встал с места, подошел к стоике, подал молодому человеку руку. Им больше не было нужды в многословных объяснениях. - Может быть, вы и правы, месье Жиль. Я только не уверен, хорошо ли вы представляете себе, какие силы привели в действие. Вы не знаете Жерардины. Она так просто не сдастся Чуть позже за окном магазина Жиль увидел тетку, и она на секунду повернула, голову в его сторону. Больше его не останавливали ни колебания, ни угрызения совести. Войдя во Дворец правосудия, он уже не заплутался, как накануне, в лабиринте лестниц и коридоров. - Попрошу доложить обо мне прокурору. Полагаю, что он меня ждет. В три часа пополудни вышел экстренный выпуск "Монитора", улицы и набережные огласились выкриками газетчиков, люди начали собираться группами, у дверей магазинов замахали руками спорщики. Неожиданный поворот дела об отравлении. Жиль Мовуазен, наследник своего дяди, выступает в роли обвинителя! Освободят ли Колетту Мовуазен? - Почему ты не сказал мне, Жиль? А почему он должен был сказать об этом Алисе? - Это правда, что тетушку Элуа посадят? Ты считаешь, что твоего дядю отравила она? Кстати, тебе много раз звонили. - Знаю. - И дважды заходил Плантель - Знаю. - А-а! - разочарованно протянула Алиса. Но тут же перескочила на другую тему: - Я велела продолжать ремонт в гостиной и спальне. - Тебе виднее. - За что ты злишься на меня, Жиль? Можно подумать, что ты меня разлюбил. - Полно! Уверяю тебя, ничто не изменилось... Кажется, подъехала машина. Звонят. Это, конечно, Плантель. Скажи, пожалуйста, Марте, чтобы его провели в кабинет. Внешне судовладелец остался прежним: как всегда элегантно одетый, он старался держаться уверенно, непринужденно пошел навстречу Жилю, протянул руку. - Добрый день, Жиль! Я заезжал уже два раза и... Жиль не подал руки и ограничился тем, что предложил: - Садитесь, месье Плантель. - Курить можно? - Прошу вас. Сквозь открытое окно от грузовиков, выстроившихся у решетки, тянуло отработанным бензином. - Мне нет нужды говорить вам...- начал Плантель, несколько раз положив то правую ногу на левую, то левую на правую. Жиль разглядывал его начищенные до зеркального блеска ботинки. - Вам нет нужды говорить со мною вообще, месье Плантель. Письмо мое вы получили, следовательно, в курсе дела. - Жерардина звонила мне и... - Я тоже с нею виделся. - Я тщетно пытался ее уговорить не... - Не сомневаюсь, что вы дали ей разумный совет, месье Плантель. К сожалению, моя тетка не слушает никаких доводов. А так как совершенно необходимо, чтобы Колетта была освобождена и признана невиновной... Плантель, выбитый из седла, остолбенело поглядывал на этого мальчика, который еще так недавно умел лишь робко лепетать, а теперь с грозной невозмутимостью вел речь о предании суду сестры своей матери. - Вы напрасно трудились приезжать,- продолжал Жиль с почти нечеловеческим хладнокровием.- Я и без этого знаю, что вы сделаете все от вас зависящее, чтобы Колетта и доктор Соваже были признаны невиновными. Не так ли? - Но... Поскольку они действительно невиновны, я, разумеется... Серая коленкоровая папка лежала на столе. Судовладелец заметил ее и запнулся. - Что касается... - "Акулы" и смерти юного Жана Агадиля... - с безжалостным спокойствием продолжал Жиль. - Клянусь вам, если бы мы могли предвидеть... - Это не имеет значения, месье Плантель. Сделанного не воротишь, правда?.. Его матушка, кажется, торгует сардинами на углу улицы Дю Пале? - Я готов... - Не сомневаюсь. Позднее, когда все встанет на свое место, не исключено, что я раскрою в вашем присутствии эту папку и мы с вами сожжем некоторые документы. Жиль поднялся. - А сейчас, месье Плантель, я очень занят и... - Извините, что побеспокоил. Я считал своим долгом лично уверить вас, что сделаю все... Кстати, вчера вечером у меня был Пену-Рато. Он готов лично нанести вам визит. - Это лишнее. - По всей видимости, он целиком согласен с вами. Человеку столь высокого положения очень нелегко... - Быть обвиненным в присвоении наследства? - Жиль небрежно раскрыл папку и положил руку на дело, помеченное фамилией сенатора. - Тем не менее его племянница, которую он насильно продержал четыре года в лечебнице и которая в самом деле сошла там с ума... Мальчишки, высыпав из школы, затеяли игру в шары и с оглушительными воплями гонялись по тротуару. - До свиданья, месье Плантель! - До свиданья, месье Жиль! Еще раз, поверьте... - Верю, месье Плантель. Жиль закрыл дверь за элегантным судовладельцем и отпер другую - в дядин кабинет. - Входите, месье Ренке. У нас с вами есть над чем поработать. VII - Вы дадите мне еще две минутки, милый Жиль? Извините меня - я сама понимаю, что несносна. Жиль не улыбался. Он сидел за рулем и наблюдал, как его теща, вся в светлом, устремляется в кондитерскую и, жестикулируя, мечется по магазину. Он представлял себе, как она с энергией, переполняющей ее всякий раз, когда она ездит с зятем, взывает: "Поскорее, мадемуазель! Зять ждет меня в машине. А он так занят!.." Достойнейшая мадам Лепар! Именно ее больше всех преобразило замужество дочери. С тех пор как ей наняли служанку и у нее появилась возможность почти каждый день бывать на людях, она стала уделять много внимания туалетам, отчего ее маленькая фигурка казалась еще более пухленькой, мягкой и розовой. Она уже спешила назад в сопровождении молоденькой продавщицы, нагруженной коробками пирожных. - Положите вот сюда, мадемуазель. Благодарю... Боже мой, Жиль, Алиса до сих пор не вышла? Вечно она копается! Неужели ей не понятно, что вы ждете на самом солнцепеке. Эспри Лепар тоже не преминул воспользоваться опозданием дочери: он зашел в табачную лавочку и сейчас выбирал себе трубку, следя за машиной через стекло витрины. Был троицын день, и находились они на главной улице Руайана. Когда-то, во время скитальческой жизни с родителями, Жиль знал о церковных праздниках лишь понаслышке да еще потому, что в такие дни давалось два представления. Однако, после того как накануне дня поминовения он высадился в Ла-Рошели, эти праздники приобрели для него особый смысл: они как бы стали вехами, обозначавшими различные этапы его жизни. Прежде всего Рождество, бесснежное, приглушенное туманами Рождество под приморской сосной, которую Алиса прозвала "нашим зонтиком". В шесть вечера он сидел под нею с Алисой, которая всем телом прижималась к нему и чуть не отморозила себе нос. В восемь завернул к Элуа и прошел через благоухающий магазин: тетка пригласила его встретить праздник в семейном кругу. Луиза играла на рояле. В полночь все расцеловались, и у Жиля до утра отдавало во рту гусиной печенкой и шампанским. Чтобы не так остро ощущать свое одиночество, Ко-летта провела ночь у матери, и, возвращаясь домой по предрассветному городу, где, распевая, бродили запоздалые гуляки, Жиль сделал крюк, чтобы хоть на мгновение оказаться поближе к тетке и увидеть темные окна домика на улице Эвеко. Новый год... Скованный строгим костюмом и стесняясь своей длинной нескладной фигуры, Жиль заехал с визитом к Плантелям и снова пил портвейн в курительной, где пахло кожей. Алиса вручила ему платок, который сама вышила, а он даже не догадался ее отдарить. Он просто не знал, что так полагается. Его родители не делали друг другу подарков. С тех пор жизнь в особняке на набережной Урсулинок очень изменилась. Алиса обставила спальню и гостиную на свой вкус. - Не провести ли нам Пасху в Париже? - предложила она. - Ты ведь никогда там не бывал. Это тебя развлечет. Они поехали на машине. На этот раз - вдвоем. Остановились в большом отеле на улице Риволи. В первый же вечер Жиль отправился взглянуть на маленькую гостиницу за цирком Медрано, в которой он родился. Парижане волнами затопляли вокзалы, растекаясь по окрестностям и провинции. Улицы пустели. Магазины были закрыты, и от Пасхи у Жиля осталось лишь воспоминание о нескончаемом хождении по солнечным тротуарам. Еще два дня, проведенные ими в столице, целиком ушли на беготню по магазинам, где Алиса каждую минуту устремляла на него умоляющий взгляд: - Можно?.. Она обезумела от радости. Покупала, не спрашивая о цене. Возвращаясь в отель, они всякий раз находили у себя в номере новые картонки, присланные в их отсутствие. Теперь наступила Троица. - У меня к тебе просьба, Жиль. Впрочем, если имеешь хоть что-нибудь против, скажи откровенно. Я знаю, что мама была бы счастлива провести с нами два дня в Руайане. Мадам Лепар заказала себе шикарный английский костюм и светлую шляпу, облазила все магазины в поисках подходящей обуви и больше не спускала с Жиля благодарных глаз. Что бы ни предлагала дочь - заглянуть в казино или прокатиться по окрестностям, она укоризненно восклицала: - Довольно, Алиса! Пусть решает Жиль. Мадам Лепар испытывала потребность ежеминутно называть зятя по имени. - Здешний пляж - самый красивый во Франции, правда, Жиль?.. Жиль, что вы думаете о... Эспри Лепар, напротив, держался еще более скромно, чем раньше: он не забыл, что состоит у Мовуазена на службе, и не признавал никаких костюмов, кроме черного с черным же галстуком и туго накрахмаленной манишкой. Наконец Алиса вышла и уселась рядом с мужем. - Я очень долго? - Нет. Тесть с тещей расположились на заднем сиденье. Алиса заметила подле матери белые пакеты. - Так и знала! Куда мама ни приедет, обязательно накупит пирожных для всех соседок! Алиса была, однако, чем-то озабочена. То и дело поглядывала украдкой на мужа, который осторожно вел машину по шоссе, забитому в этот день нескончаемым потоком автомобилей. - Не надо ему надоедать, - уже не раз втолковывала ей мадам Лепар. У него хватает забот. Пока эта история не кончилась... Тремя неделями раньше состоялось постановление о прекращении дела доктора Соваже за полным отсутствием улик. Он тут же уехал из Ла-Рошели и обосновался в Фонтене-ле-Конт, где один врач уступил ему свою практику, а еще через два дня туда перебралась Колетта. Они с Жилем даже не попрощались. Колетта по-прежнему пребывала в лихорадочном состоянии, словно ничто еще окончательно не решилось и все, как в воздухе, витает в некой неопределенности. - Поймите, Жиль, я не могу оставить его одного после таких переживаний. Ему будет нелегко прийти в себя - он ведь тяжелый неврастеник. - Конечно, тетя. - На вашей машине вы к нам за час доберетесь. - Конечно. С тех пор комната в конце левого флигеля пустовала. Домик на улице Эвеко тоже опустел: Колетта взяла мать с собой, и мадам Ренке последовала за ними... - Не забудь, Алиса: он - мужчина, на нем заботы и ответственность, которых ты не знаешь. На твоем месте я боялась бы куда больше, если бы у моего мужа не было работы. Мадам Лепар говорила так потому, что ровно в восемь утра Жиль поднимался к себе в кабинет, куда, как большой верный пес по пятам хозяина, немедленно отправлялся и Ренке. Жизнь в доме пошла на семейный лад. Вместо мадам Ренке Алиса наняла другую кухарку. В легком утреннем туалете, как всегда чуточку слишком ярком, она ходила с нею на рынок, заглядывала в магазины. Потом занималась домом. Она уже подумывала о переделке первого этажа. Заговаривала об этом с Жилем, но тот неизменно отвечал: - Хорошо, дорогая. Делай как знаешь. Лишь бы она не трогала его личных владений - третьего этажа!.. | 
