Сименон Жорж - Рука - стр 3

Голова у меня раскалывалась и совсем не было желания вступать в новый день. Хотелось вновь уснуть, но прежде чем я успел закрыть глаза, жена спросила у меня:

Встав, я обнаружил, что напился накануне куда сильнее, чем предполагал. Все тело ломило, и голова кружилась.

Я представил себе, как она сидела в кресле, переводя взгляд с Моны на меня, и бесшумно вставала, чтобы подбросить дров в камин.

Потом, с первым проблеском зари, погасила драгоценную свечу и пошла на кухню в поисках кастрюли с самой длинной ручкой. Пока мы спали, она и о кофе позаботилась.

Я вспомнил о двух чемоданах из синей кожи, отнесенных туда Рэем перед поездкой к Эшбриджам.

Я прислушался к вою урагана, завывавшему столь же сильно, как и тогда, когда я засыпал; Изабель налила мне кофе в мою привычную чашку у нас, у каждого, было по своей чашке; моя чуть больше, так как я пью много кофе.

Корзина, стоявшая справа от камина, была пуста, а в камине уже догорали последние поленья.

Понятно. Поглядывая на меня искоса, она видела, что я едва держусь на ногах с похмелья. Она всегда все знает. Какой смысл притворяться?

Я допил кофе, закурил и прошел в комнатку рядом с гостиной, которую мы называли библиотекой, потому что вдоль одной из ее стен стояли полки с книгами. Отогнув овальный ковер, я обнажил трап, и только поднимая его, спохватился, что мне нужна свеча. Все было туманно, казалось призрачным.

- Большинство районов находятся в нашем положении. Всюду ведутся работы по восстановлению телефонных и электрических линий, но остаются еще уголки, куда невозможно проникнуть…

Я представил себе людей, работающих среди снежного бурана, забирающихся на обледенелые столбы. Представил себе аварийные машины, которые прокладывают путь среди слежавшегося за ночь и неперестающего валить снега.

Со свечой в руке, я спустился по лестнице и углубился в подвал, высеченный в скале, желтой скале, которая и дала название старинной ферме. Меня охватило искушение усесться там, чтобы в одиночестве поразмыслить.

Об этом утре у меня осталось расплывчатое воспоминание, как о некоторых воскресеньях моего детства, когда из-за дождя невозможно было выйти и я не знал, куда себя девать. Тогда мне казалось, что люди и вещи - все - не на своем месте и звуки, как уличные, так и домашние, изменились. Я чувствовал себя потерянным, и на сердце наваливалось отчаяние.

Это мне напомнило одну странную подробность. Отец в такие дни вставал позднее, и я присутствовал при его бритье. Он ходил по комнатам, одетый в старый халат, и его запах, как и запах спальни, был не таким, как обычно, возможно, потому, что в этот день уборку производили позже.

На ней были черные брюки и желтая фуфайка. Она была причесана, подкрашена и с усталым видом курила сигарету, лениво помешивая ложкой в чашке.

Она смотрела на огонь и говорила бесстрастно, просто так, чтобы что-то сказать.

Кофе, сигареты - вот все, что мне было нужно. Приоткрыв наружную дверь, которую пришлось удерживать изо всей силы против ветра, я с трудом узнавал окрестность.

Снег намело волнами, вышиной в метр. И он все еще валил, столь же густой, что и ночью. Красное здание сарая было едва различимо.

Бессмысленность всего этого была для меня очевидна. Меня так и подмывало спокойно сказать им:

Я помнил, что убил его. Я помнил все, что произошло на скамейке, все, что я там передумал. Почему жена все время испытующе поглядывает на меня?

Человек имеет право напиться дважды за всю жизнь. Я выбрал для этого неподходящий вечер, но кто же мог предвидеть?

Тем хуже. Буду продолжать притворяться. Я надел сапоги, натянул канадку. Изабель проделала то же самое, сказав Моне:

Мы шли рядом, проталкиваясь сквозь снег, который образовывал чем дальше, тем более непроходимые завалы. У нас сразу же обледенели лица. У меня кружилась голова, и я опасался, что вот-вот силы мои окончательно иссякнут и я рухну в снег. Но я не хотел сдаваться первым!

Прежде чем войти в дом, мы сцарапали лед с одного из окон, чтобы изнутри хоть что-нибудь было видно. Мона по-прежнему сидела у камина и не задала нам никаких вопросов.

Она слушала радио. Хартфорд объявлял, что сорвано много крыш и сотни автомобилистов застряли в пути. Перечисляли наиболее пострадавшие районы, но среди них не фигурировал Брентвуд.

Изабель наконец решилась и пошла в кухню, оставив меня вдвоем с Моной. Я спрашивал себя: в первый ли раз мы очутились с ней наедине? Во всяком случае, так мне казалось, и это меня взволновало.

Сколько ей лет? Может быть, тридцать пять? Или больше? Раньше она недолго работала в театре, потом на телевидении. Отец ее был драматическим актером. Он писал также музыкальные комедии, имевшие успех, и прожил довольно бурно свою жизнь. Умер он года три-четыре тому назад.

Что в Моне таинственного? Ничего. Женщина как женщина. До того, как она вышла замуж за Рэя, у нее, наверное, были любовники.

Я взглянул на нее и нашел, что она выглядит трогательно. Мне захотелось обнять ее, прижать к груди и погладить по головке. Но пристало ли это Доналду Додду?

Она говорила о нем как о ком-то уже недосягаемо далеком и, как мне показалось, слегка отчужденно.

- Яичницу легче всего приготовить. Для того, кто захочет, в холодильнике есть ветчина…

Она, как и утром, опустилась на колени перед камином, поставила на угли сковородку.

Что делают люди в других домах? Вероятно, то же самое. Кроме тех, у кого нет ни камина, ни дров, а Эшбриджам волей-неволей придется отложить свой отъезд во Флориду.

А наши девочки в пансионе Адаме. Есть ли у них там какая-либо возможность обогреться? Я успокоил себя мыслью, что Литчфилд достаточно большой город, а по радио не объявляли об авариях электросети в городах.

Мы вынуждены были есть, прижавшись возможно плотнее к камину, так как в нескольких метрах от него уже чувствовался холод.

Почему Изабель?.. С тех самых пор, как мы познакомились, я уже говорил об этом, она не перестает смотреть на меня определенным образом, но сегодня мне кажется, что она смотрит как-то особенно.

Надо сказать, что мое похмелье все еще оставалось тяжелым и во время завтрака меня два раза чуть не вырвало. Смертельно хотелось опохмелиться, но я не смел.

Почему? Постоянный вопрос. Всю-то жизнь я задаю себе вопросы, впрочем не такие уж многочисленные, а иногда и совершенно идиотские, но удовлетворительных ответов никогда не нахожу.

Я - мужчина. Изабель считает нормальным, что вчера вечером на ее глазах пятьдесят человек - мужчины и женщины - пили, не соблюдая никаких норм. А ведь когда я хватал стаканы со всех столов, мне хотелось спрятаться, чтобы осушить их украдкой.

Вернувшись домой, Изабель сама предложила Моне выпить, а я долго колебался, прежде чем решился налить себе.

Что мешало мне сейчас открыть шкаф с напитками, выбрать бутылку и пойти на кухню за стаканом? Мне ведь это - необходимо. Я не собираюсь напиваться, а всего лишь - опохмелиться.

Обычно, за исключением тех случаев, когда мы отправляемся в гости или принимаем гостей у себя, я пью всего лишь один стаканчик виски, перед обедом, вернувшись из конторы. Часто и Изабель составляет мне компанию, правда, она сильно разбавляет свое виски водой. Но она вовсе не пуританка. Никогда не критикует ни пьющих, ни тех из наших друзей, которые ведут довольно беспорядочную жизнь.

Тогда почему же, черт побери, я испытываю этот страх? Ведь совершенно ясно, что я боюсь. Но чего? Упрека? Никогда она меня ни в чем не упрекнула. Тогда? Боюсь ее взгляда? Точно так же, как ребенком я боялся взгляда моей матери?

Она не из тех сильных и властных женщин, на которых жалуется столько мужчин. В присутствии посторонних всегда предоставляет говорить мне, как бы отступая в тень.

Возможно, по-своему она и старалась казаться опечаленной, но это не было душераздирающим отчаянием. Явно от чистого сердца она произнесла:

Разве это не показательно? Он был для нее чем-то вроде приятеля, славного товарища, с которым они вместе довольно приятным образом провели определенный отрезок жизни.

Это также привлекало меня в их отношениях. Я уже давно чувствовал, что между ними существует спокойное и снисходительное согласие.

Захотелось Рэю Патрисию Эшбридж - он и овладел ею, я теперь уверен, без всяких опасений, станет ли это известно его жене.

Наши уши так привыкли к непрерывному шуму урагана, что малейшее ослабление ветра не могло от нас ускользнуть.

И действительно, интенсивность порывов ветра чуть поубавилась. Когда я посмотрел сквозь оконное стекло, которое мы более или менее очистили от наледи, мне показалось, что снег, по-прежнему густой, уже не мчится параллельно земле, а падает почти вертикально.

По всей стране аварийные отряды работают на расчистке дорог и санитарные машины пытаются пробиться по ним, так как отовсюду сообщают о десятках раненых и умерших.

Мона задала вслух вопрос, как бы самой себе. Снег не растает еще много недель. Когда расчистят общественные дороги, займутся и нашей.

А дальше? У них прекрасная квартира на Сэттон Плейс, в одном из самых приятных и элегантных кварталов Нью-Йорка, расположенного вдоль Ист-Ривер.

Будет ли Мона жить там, овдовев? Станет ли вновь работать в театре или на телевидении?

Она была права. Все это невероятно и просто как-то несуразно. Так, например, во вчерашних своих размышлениях на скамейке в сарае я совсем упустил из виду будущую судьбу Моны.

Я убил Рэя - пусть так? Я весьма грязно и подло отомстил ему и вовсе не задумывался о последствиях.

На самом-то деле я никого не убивал. Нечего хвастаться. Шансы отыскать моего друга были невелики, даже если бы я ползал по снегу всю ночь, разыскивая его.

Я убил его мысленно. С умыслом. Хотя нет, и умысла не было, ибо для него потребовалось бы хладнокровие, которого мне как раз и недоставало.

- Пожалуй, лучше всего принести матрасы к камину и попытаться уснуть? - предложила Изабель. - Нет, Мона, сиди спокойно. Этим займемся мы с Доналдом…

Мы поднялись наверх, в комнату девочек, и спустили оттуда два матраса, более узкие и легкие, чем наши. Третий принесли из комнаты для друзей.

Я задавал себе достаточно глупый вопрос: не положим ли мы матрасы вплотную один к другому в виде трехспальной постели? Уверен, что Изабель прочитала мои мысли.

Она оставила между матрасами такое расстояние, какое бывает обычно между супружескими кроватями (если они не двуспальные), потом отправилась за одеялами.

Возможно, что я ошибаюсь… Возможно, за тот короткий промежуток времени, пока мы снова оставались наедине с Моной, она взглянула сперва на меня, потом на матрасы.

Подумала ли она при этом, который предназначается мне, который ей? Не зародилась ли в ее мозгу если и не греховная, то какая-то смутная мысль?

Когда Изабель вернулась и расстелила одеяла, мы долю секунды колебались. И вот тут ошибки быть не могло: Изабель не случайно выбрала себе правый матрас, мне указала на средний, а Мону поместила слева.

Последнее, что я запомнил, была рука Моны, лежащая на паркете между нашими двумя матрасами. Эта рука, в полусне, приняла для меня непомерное значение. Какое-то время я сомневался, не осмелиться ли мне, как бы нечаянно, коснуться этой руки.

Проявление смелости. Мне казалось, что он раскрепостил бы меня. Но рука постепенно приняла образ знакомой мне собаки, собаки одного из наших соседей, в ту пору, когда мне было двенадцать лет. Видимо, я заснул.

Электричество зажглось часов в десять вечера, и странная была картина, когда все лампочки в доме вспыхнули, а свеча все еще продолжала гореть нелепым, теперь красноватым пламенем.

Мы облегченно взглянули друг на друга, как если бы это было концом всех неприятностей, всех затруднений.

Я спустился в котельную, чтобы отрегулировать отопление, а когда вернулся, увидел, что Изабель пытается говорить по телефону.

Еще раз я представил себе людей, карабкающихся на столбы со странными серпообразными приспособлениями на ногах, которые делают их похожими на обезьян. Мне часто хотелось взобраться таким образом на столб.

Мы не слишком много разговаривали в это воскресенье, ни днем, ни вечером. Если я запишу все произнесенные реплики, это займет не больше трех страниц.

Никто из нас не пытался читать. Тем более не было и речи о каких-либо играх. К счастью, перед нашими глазами был каминный огонь, наблюдению за которым мы и посвятили все свое время.

Спать улеглись одетыми и в том же порядке, как и после полудня, но на этот раз я уже не увидел на паркете руки Моны. Проснувшись, я услышал какое-то движение и увидел, что Изабель складывает возле камина одеяло.

Мне не понадобилось спрашивать у нее, в чем дело. Она прочла вопрос в моем взгляде.

- Уже шесть часов. Комнаты нагрелись. Будет лучше, если мы переберемся в свои кровати.

Сименон Жорж - Рука.