- Не хотелось бы вас обижать, Спенсер, - сказал Райен, переглянувшись с доктором, - но я предпочел бы, чтобы вы остались с нами. Скоро приедет полиция, с ними будут эксперты. Вы же знаете, как это делается. Наверняка читали в газетах: фотографии, снимки отпечатков, анализы, то да се. А до тех пор надо, чтобы никто ничего не трогал. И, повернувшись к Кристине, он продолжил: - Так вы говорите, что мать ее в настоящее время находится в Париже и вы можете с ней связаться? Сейчас мы вместе составим текст телеграммы и отправим. - Затем обратился к Спенсеру: - По словам вашей жены, вчера вечером вы не уходили из дома? - Не уходил. Райену, казалось, необходимо - как всем подлецам и рохлям, подумал Эшби, - изобразить на лице невинную улыбку. - Почему? - Потому что не хотел уходить. - Но вы ведь любитель бриджа. - Играю иногда. - Вчера вечером ваша жена нарочно звонила вам от Митчелов и сообщила, что затевается игра. - Я ей ответил, что кончаю работу и ложусь спать. - Вы находились в этой комнате? Райен покосился на телефон, полагая, что это единственный аппарат в доме; быть может, он рассчитывал, что Эшби запутается. - Я сидел у себя в кабинете, он служит мне и столярной мастерской. - Когда телефон зазвонил, вы поднялись наверх? - Я снял трубку внизу: там у меня второй аппарат. - И весь вечер вы не слышали ничего особенного? - Ничего. - Не входили в эти комнаты? - Нет. - Не видели, как вернулась мисс Шерман? - Как вернулась, не видел, но она зашла пожелать мне доброй ночи. - Как долго она пробыла у вас в кабинете? - Она туда не входила. - То есть, как? - Она стояла в дверях. Я поднял голову и увидел ее; даже удивился, потому что не слышал, как она пришла. Говорил Спенсер четко, с язвительными, чуть не угрожающими нотками в голосе, словно желая осадить Райена, и нарочно смотрел не на него, а на секретаршу, стенографировавшую его ответы. - Она сообщила вам, что идет спать? - Не знаю, что она мне сказала. Она говорила, но я ничего не слышал: токарный станок работал и заглушал ее голос. Не успел я выключить мотор, как она ушла. - Вы полагаете, что она в это время вернулась из кино? - Возможно. - В котором часу это было? - Понятия не имею. Кажется ему или действительно Кристина, которая только что явно держала сторону мужа, начинает его осуждать? Все дело в том значении, какое она придает завоеванным ею отношениям с людьми, - в сущности, все упирается в ее хваленую преданность общественным интересам. Однажды он слышал, как она рассуждала о пастырях - шел спор о пастырях добрых и дурных. А сейчас он. Спенсер, сухо и почти грубо отвечает на вопросы коронера, человека, которому округ доверил блюсти правосудие. Не важно, что коронер - это Билл Райен, толстяк, который даже пить не умеет как джентльмен, не важно, что, глядя на его лоснящееся лицо, Эшби еле справляется с раздражением. - Часы были при вас? - Нет, мистер Райен. Я оставил их в спальне, когда ходил переодевать брюки. - Значит, вы ходили переодеваться? - Именно так. - Зачем? - Потому что кончил проверять тетради и собирался работать на станке, а это работа грязная. Доктор Уилберн понимал, что Спенсер вот-вот взорвется, и, откинувшись в кресле, смотрел в потолок с тем ханжеским видом, который многие напускают на себя в театре. - Когда вы ходили наверх, эта девушка, Белла, была у себя в комнате? - Нет. Она еще не вернулась. - Позвольте! Откуда вам известно, что ее не было в комнате? Не раздражайтесь, Эшби. Мы изучаем вопрос. Я ни на секунду не сомневаюсь в вашей безукоризненной порядочности, но мне нужно выяснить все, что произошло в этом доме прошлой ночью. Вы были у себя в кабинете. Ладно. Вы проверяли тетради. Согласен. Кончив эту работу, вы поднялись наверх переодеться. Теперь я спрашиваю вас: где в этот момент была Белла? Надо было ответить на раздумывая: "В кино". Но на Спенсера напали сомнения - может быть, из-за секретарши, которая записывала его слова. До или после возвращения Беллы ходил он переодеваться? В памяти у него внезапно образовался провал, как бывает у школьников во время устного экзамена. - Если он работал на токарном станке… - как ни в чем не бывало вмешалась Кристина. - Ну разумеется! Если он работал на токарном станке, когда вернулась Белла, - а он безусловно работал, - значит, на нем были старые брюки из серой фланели. Следовательно, еще до возвращения девушки он сходил в спальню и переоделся. - Лучше было бы, если бы вы не помогали ему, Кристина. Так вы говорите. Спенсер, что она заглянула к вам пожелать доброй ночи и пробыла совсем недолго. Сколько времени приблизительно? - Меньше минуты. - Она была в шляпке и в пальто? - В темном берете. - А пальто? - Пальто не помню. - Вы полагаете, она вернулась из кино, но, возможно, она хотела предупредить вас о том, что уходит. - Так поздно она бы не ушла, - снова вмешалась Кристина. - Вам известно, с кем она ходила в кино? - Мы наверняка это скоро узнаем. - У нее был поклонник? - Все окрестные юноши и девушки, с которыми мы ее познакомили, относились к ней превосходно. Кристина не раздражалась, а ведь она, конечно, чувствовала в этих словах подозрение, направленное против девушки, которая была их гостьей. - Быть может, кто-нибудь из них ухаживал за ней особенно настойчиво? - Не замечала ничего подобного. - Вероятно, она не была с вами откровенна? В сущности, вы знаете ее всего месяц. Вы ведь говорили именно о месяце? - Да, но я хорошо знакома с ее матерью. В этих словах вся Кристина - и они ни о чем не говорят. Мисс Меллер одергивала платье. Эшби готов был побиться об заклад, что ее зовут Берта или Габи и что по субботам она ходит танцевать в залитый неоном дансинг. В аллее одна за другой остановились две машины, обе с государственными номерами. За рулем первой сидел патрульный полицейский в форме полиции штата, из нее вышел лейтенант Эверелл в штатском; из второй вылез невысокий щуплый человек средних лет, тоже в штатском, в старомодной шляпе; он почтительно приблизился к лейтенанту. Эшби узнал в нем начальника полиции округа, но имя его было ему неизвестно. Эти двое во дворе пожали друг другу руки, перебросились несколькими словами, отряхнули сапоги, оглядели дом Эшби, потом дом Кацев, и лейтенант Эверелл, должно быть, заметил розовый силуэт м-с Кац, который тут же растаял. Билл Райен встал и пошел им навстречу. Доктор тоже встал. Все, включая мисс Меллер, обменялись рукопожатием. Эверелл-сын учится в "Крествью скул", но еще не добрался до класса Эшби, и тот знает его только по имени. Эверелл-отец, представительный мужчина, с проседью, румяный, голубоглазый, был, казалось, застенчив и на вид не слишком жизнерадостен. - Проходите сюда, пожалуйста! - пригласил Райен. Доктор пошел за ним, с Эшби и его женой осталась одна секретарша. - Еще чашечку кофе? - предложила Кристина. - Охотно, если вас не затруднит. Кристина пошла на кухню. Эшби остался. Если бы он последовал за женой, то после слов Райена это выглядело бы, будто он жаждет пошушукаться с ней о Бог знает каких секретах. - У вас отсюда прекрасный вид. Эта Меллер улыбается ему светской улыбкой и считает себя обязанной поддерживать с ним беседу! - По-моему, тут у вас больше снега, чем в Личфилде. Да и вообще тут место выше… Он снова увидел розовый пеньюар в окне у Кацев, потом внизу аллеи заметил двух женщин: они издали разглядывали полицейские машины. Невысокий и щуплый полицейский вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и направился к телефону. - Разрешите? Он позвонил на службу, дал инструкции сотрудникам, которые должны были приехать к нему с оборудованием. Кристина принесла кофе секретарше и себе. - Ты тоже выпьешь? - Нет, благодарю. - Боюсь, миссис Эшби, мы вам сегодня не дадим покоя. Когда все наконец вышли из комнаты Беллы - молча, с озабоченными лицами, словно после тайного совещания, Эшби с внезапным беспокойством встал со стула. - Мне еще нельзя пойти в кабинет? - спросил он. Они переглянулись. - Я думаю, лучше бы воздержаться… - пояснил Райен. - Быть может, мистер Эшби, вы будете так любезны и покажете мне ваш кабинет? - Это сказал Эверелл, очень вежливо, даже мягко. Как Белла накануне, он остановился на верхней ступеньке и стал разглядывать обстановку, но не как сыщик, а словно и сам бы не отказался проводить вечера в таком убежище. - Вы не могли бы на минутку включить ваш станок? Это явно был этап расследования. Пока станок жужжал, лейтенант что-то говорил - видно было, как шевелятся его губы; потом он знаком попросил выключить мотор. - Безусловно, когда станок работает, ничего нельзя расслышать. Очевидно, он бы с удовольствием поболтал, задержался, чтобы потрогать станок и всякие поделки Спенсера, полистал книги, присел, быть может, в старое кожаное кресло, такое уютное с виду. - Пора идти наверх; работы много. Вы ничего не знаете, не правда ли? - Когда я видел ее в последний раз, она стояла на пороге, там, где вы сейчас, и что-то говорила, не знаю что - я угадал только два последних слова: "Спокойной ночи". - И ничего за весь вечер вас не насторожило? - Ничего. - Вероятно, вы закрыли входную дверь на ключ? - Вроде бы, - подумав, ответил Спенсер. - Да. Наверняка. Помню, жена сказала по телефону, что ключ у нее с собой. Его поразило, как омрачилось лицо лейтенанта. - Вы полагаете, убийца вошел через дверь? - спросил он тревожно. Напрасно он задал этот вопрос. По-видимому, во время расследования такие вещи должны храниться в тайне. Спенсер понял это по неопределенности, с какой кивнул Эверелл, подтверждая его догадку. - Простите, - бросил лейтенант и ушел. Эшби, сам толком не понимая почему, остался один у себя в кабинете, закрыл дверь и пять минут спустя уже жалел об этом. Никто не выгонял его из гостиной, а он взял и сам ушел от всех. Сидит теперь здесь и не знает, что происходит, только слышит шаги над головой. В аллее остановились еще по меньшей мере две машины; одна уехала. С какой стати он ведет себя подобно обиженному ребенку? Он уверен, когда они наконец останутся вдвоем - но когда они теперь снова останутся вдвоем? - Кристина мягко, не упрекая, скажет ему, что больно уж он обидчив и напрасно сам себя изводит: все эти люди, в том числе Райен, лишь исполняли свой долг. Посмеет ли она добавить, что и сама, найдя Беллу мертвой, усомнилась в нем настолько, что сначала позвонила доктору Уилберну? Эшби снова не знал, который час, и ему не пришло в голову достать из кармана часы - может быть, потому, что в закутке он чаще всего носит серые фланелевые брюки. В стенном шкафу есть бутылка виски, та самая, из которой он каждый вечер наливает себе по два стакана, и теперь ему захотелось выпить. Но, во-первых, нет стакана, а пить из горлышка, как пьяницы, ему противно: во-вторых, наверняка еще нет одиннадцати утра, а употреблять спиртное раньше этого часа он считает недопустимым. Да и с какой стати пить? Он пережил тягостное, унизительное мгновение, о котором предпочел бы забыть, как годами пытался забыть улыбку Брюса. Все получилось так внезапно, как-то само собой. Он не виноват. Ничего приятного для него во всем этом не было, напротив. Разве доктор этого не понимает? Разве любой Другой на его месте не испытывал бы то же самое? Он всегда относился к Белле без задней мысли. Ни разу не заглядывался на ее ноги, как только что - на ноги секретарши; даже не мог бы сказать, какие ноги были у девушки. Он злился на мисс Меллер за ее ужимки, за эти якобы стыдливые манеры, рассчитанные на то, чтобы привлечь к себе внимание. Таких женщин он презирает точно так же, как мужчин, похожих на Райена. В сущности, они прекрасно подходят друг другу. Казалось, наверху перетаскивают мебель. Вероятно, так оно и есть: ищут улики. Найдут? И если да, то какие? И что помогут установить эти улики? Только что лейтенант спросил у него… Но почему он сам не обратил на это внимания? Все дело в том, закрыл он дверь на ключ или нет. Вернувшись ночью, Кристина явно не заметила ничего необычного. Она бы не легла, ничего ему не сказав. Следовательно, дверь была заперта. Он был почти уверен, что запер. Глупо, конечно, но он только сейчас внезапно сообразил, что, раз не он убил Беллу, значит, кто-то другой проник в дом. Как это он сразу не догадался! И где была его голова? Совсем простой факт, внезапный, очевидный: все произошло под его крышей, у него в доме, в нескольких метрах от него. Если он в это время спал, от комнаты Беллы его отделяли только две перегородки. Но его поразила не только мысль о том, что некий неизвестный взломал замок или забрался в окно. Они жили в доме втроем. Белла появилась у них всего месяц назад, и все-таки они жили втроем. К Кристине он настолько привык, что перестал замечать ее лицо. Не больше внимания обращал он и на лицо Беллы. А ведь Эшби всех знают. Не только тех, кто, подобно им, принадлежит к обществу, но и семьи, живущие в нижних кварталах, и рабочих с завода гашеной извести, строителей, домохозяек. Если воспользоваться словечком Кристины, все это и есть общественность, и никогда еще это словцо не уязвляло его так, как нынче утром, после всего случившегося. Кто-то пришел сюда, к нему, в его дом, заранее решившись напасть на Беллу, а может быть, убить ее. У Спенсера мороз пошел по коже. Ему казалось, что удар нанесен лично ему, что угроза нависла над ним. Он был бы рад внушить себе, что преступник - какой-нибудь бродяга, совершенно посторонний человек, не такой, как все, но это маловероятно. Какой бродяга блуждает в декабре по деревням, по заснеженным дорогам? И откуда ему знать, что именно в этом доме, в этой комнате живет девушка? И как бы он проник сюда без шума? Это страшно. Наверно, они там, наверху, думают и спорят о том же самом. Пускай даже кто-нибудь увязался за Беллой из кино… Тогда получается, что она отперла ему дверь. Это не выдерживает критики. Он бы напал на нее на улице, а не стал ждать, пока она войдет в освещенный дом, где наверняка есть люди. Откуда постороннему знать, что у нее отдельная комната? Спенсера охватила слабость. Его уверенность сразу испарилась. Мир вокруг зашатался. Тот, кто это сделал, знал Беллу, знает дом; иначе быть не может. Значит, этот человек принадлежит к тому же обществу, что они, они у него бывали, и он у них бывал, приходил к ним. У Эшби подогнулись ноги. Значит, это их друг, человек достаточно близкий. Приходится это признать, не так ли? Ладно! Положим, он готов признать, правда с трудом, что это сделал человек, принятый у них в доме, - что же мешает другим подумать, что… Все утро Эшби вел себя как идиот. Злился на Райена из-за его вопросов, а сам и не воображал себе, что, задавая их, коронер преследовал определенную цель, имел свое предвзятое мнение. Если это сделал кто-то неизвестный… От этого никуда не деться: почему не он? Разумеется, именно это они обсуждали всякий раз, когда в комнату Беллы входил очередной прибывший. А потом в гостиной они украдкой наблюдали за Спенсером. В сущности, почему бы Кристине не думать так же, как остальные? В этом есть, конечно, нечто мерзкое, особенно в двусмысленной ухмылке доктора Уилберна. Может быть. Спенсер ошибаегся: его не подозревают; может быть, у них есть основания не подозревать его. Он ничего не знает. Ему не сказали ничего определенного. Должны же быть какие-то улики? Ошибается ли он, полагая, что лейтенант Эверелл поглядывал на него с симпатией, когда они вместе спустились сюда? Спенсер пожалел, что они так мало знакомы. С этим человеком он, пожалуй, мог бы подружиться. Лейтенант не рассказал ему, какие подробности они обнаружили, но, вероятно, он и права на это не имел. Спенсер завидовал тому, как непринужденно чувствует себя наверху жена. И все остальные. Как они все естественны! Из спальни Беллы все выходили мрачные, но не то чтобы слишком потрясенные. Спорили, наверно, что правдоподобно, а что - нет. Эшби поклялся бы, что у них нет такого же ощущения, как у него, что, в отличие от него, они не представляют себе, как некий человек входит в дом, приближается к Белле, уже решившись… Он поймал себя на том, что грызет ногти. Его позвали: - Можешь идти сюда. Спенсер. Да разве это они выставили его за дверь? Ведь он сам от них сбежал! - В чем дело? - спросил Эшби. Он не хотел, чтобы им показалось, будто он счастлив к ним вернуться. - Мистер Райен уходит. Ему надо задать тебе еще один-два вопроса. Спенсер сразу же заметил, что доктора Уилберна больше нет, но лишь много позже узнал, что приезжала машина за трупом, увезла его в похоронную контору, и, пока они все вместе сидели в гостиной, доктор производил вскрытие. Лейтенанта Эверелла он тоже не увидел. | 
