- Из-за нас? - Из-за вас, из-за себя, из-за кучи вещей. Сама не знаю, почему я вбила себе в голову, едва очутившись в доме, что я должна сыграть некую роль. - Ты ее сыграла. Поняла ли Луиза, каких немыслимых трудов с воскресенья стоило Жанне поддерживать в доме относительное спокойствие, и что потребовались все ее усилия, чтобы этим утром каждый оказался у себя? - Я хотела играть, но потом стала действовать всерьез По необъяснимым мне самой причинам я исходила из какого-то своего представления о доме. Мне казалось, что, пока стоят стены, пока жизнь идет своим ежедневным чередом, несчастье будет предотвращено. Это было глупо, и я, вероятно, ничего не достигла. Я, казалось, забыла, что именно из-за этого дома я и уехала отсюда когда-то. - А Робер? Ты тоже думаешь, что… - Что он тебе сказал? - Когда? - Когда ты сказала ему о рецепте и о ребенке. - Он принялся мне лгать, утверждать, что это не более чем случайность, ничего не значащее похождение, которое плохо закончилось, что он даже не уверен в своем отцовстве, но был вынужден исполнить свой долг. - Ты поверила в это? - Да. Я не представляла, как может быть что-то иное. И только тогда, когда я потребовала, чтобы в Пуатье он больше не ступал ни ногой, чтобы посылал этой девочке каждый месяц деньги по почте, он взорвался. - Он признался тебе, что любил ее? - Да! И если бы он признался мне только в этом! Все выглядело - после стольких-то лет! - словно отвратительное извержение, можно сказать, что из его рта наконец-то выплеснулся долго сдерживаемый поток ненависти. Он кричал, что никогда меня не любил, что женился на мне только потому, что его отец хотел иметь женщину в доме, и добавил, что выбрал меня как бы из протеста, потому что я была женщиной именно того типа, который его отец выносить не мог. - Он говорил о детях? - Да, но я уже больше не слушала, это было невозможно, я, вероятно, сошла бы с ума; у меня сложилось впечатление, что он меня всегда ненавидел и всегда считал меня ответственной за все, что происходило в доме плохого. - Когда же произошла эта сцена? - Первая - три месяца назад. Несколько других было потом. - Жизнь продолжалась, как и раньше? - А что я могла поделать? - Ну, конечно, - прошептала Жанна, внимательно глядя на свою невестку. - Мне удалось добиться, чтобы он обещал никогда не покидать нас. - Он обещал это? - Он поклялся. - Почему? - Из-за детей. - А другой? - Что "другой"? - Другой ребенок. - Эго не моя вина, что он сделал ребенка этой девочке. Ты на меня сейчас вдруг посмотрела, как твой брат в последнее время. Нотариус только что держал себя почти невежливо, казалось, он, приходил в восторг, сообщая мне плохие новости. Так я была женой Робера, да или нет? - С определенной точки зрения - очевидно. - Разве я не мать его детей? Жанна вздохнула: - Ну да! Ну да, Луиза! Не будем спорить. Не знаю, зачем мы говорим об этом. - Признайся, что ты злишься на меня. - За что же? - За все, за то, что ты знаешь, за мой образ жизни, за то, как ведут себя Анри и Мад. Я чувствую, что ты во всем винишь меня. - Что ты собираешься делать? - А что я могу сделать, кроме того, что сказал нотариус? У тебя есть какие-то идеи? Здесь даже нет денег, чтобы каждому из нас мог покинуть этот город. Может быть, я имею право продать драгоценности, но у меня их совсем нет. В крайнем случае, моя кузина даст мне несколько тысяч франков, вынудив меня выслушать длинную речь и заставив подписать какие-нибудь бумаги. Ты ее знаешь. Она была вчера на похоронах. Она столь же скупа, сколь и богата. - Когда ты рассчитываешь поговорить с Анри и Мадлен? - Не знаю. Я хотела попросить тебя сделать это. Кажется, они доверяют тебе больше, чем мне. Анри сегодня утром из-за того, что ты, должно быть, ему сказала, был почти вежлив со мной, а Мад стала совсем другой, спустившись из твоей комнаты. Не знаю только, как быть с Дезире. - Не беспокойся. Она уйдет сегодня вечером или завтра утром. Она не ждет, что ей заплатят. - А что будешь делать ты? - Ты же слышала приговор месье Бижуа. Продолжать, поскольку я к этому привыкла. - Продолжать - что? Почему бы тебе не остаться с нами? Именно к этому она и клонила, и ей удалось притвориться, что она ждет ответа Жанны без тревоги. - А ты не боишься еще одного лишнего рта на заработок твоих детей? - Я тоже рассчитываю пойти работать. - Кем? - Не знаю. Компаньонкой или кассиршей, не важно кем. Ты будешь вести хозяйство. - А мои ноги? - Ты сама говорила, что это пройдет через несколько дней. - А если это случится снова? - О тебе будут заботиться. - Я подумаю об этом, Луиза, обещаю тебе. Я уже думала об этом. Немыслимо и представить себе, о чем я только не думала с самого утра. - Ты вдруг заговорила как Мад. - Что ты этим хочешь сказать? - Как Мад, когда она спустилась от тебя. Она, казалось, освободилась от всех своих забот и вдруг почувствовала себя очень легко. То немногое, что она мне сказала, она произнесла играючи, словно это больше не имеет никакого значения. Ты тоже выглядишь так, будто теперь не принимаешь вещи всерьез. Ты словно забавляешься. - Я не забавляюсь, Луиза. Только вот возможности выбора, как и у тебя, у меня весьма сузились. Скоро, без сомнения, останется лишь один путь, и его волей-неволей придется принять. Лицо ее омрачилось в этот момент, потому что вопрос выбора напомнил Жанне три решения нотариуса и то, которое выбрал ее брат, а особенно то, которое он отверг. - Иди есть. Дети, должно быть, ждут тебя. Ты мне их сейчас пришлешь? - Обоих сразу? Она задумалась на мгновение: - Почему бы и нет? В той ситуации, в которой мы оказались… Ходить на цыпочках смысла больше не было. Глава 9
Когда в половине девятого пришел доктор Бернар, ему пришлось пройти через двор и кухню, потому что никто не слышал стука молотка у двери, настолько весь дом был охвачен нервным возбуждением, напоминавшим отъезд на каникулы. Все окна были открыты, словно являя собой некий символ, двери хлопали, от сквозняков разлетались бумаги; сундуки и чемоданы волокли по комнатам и лестницам, не заботясь о коврах, а голоса отзывались эхом, как будто дом был уже пуст. Луиза, еще в халате и домашних туфлях, тоже принимала участие в этом ажиотаже, походившем на какую-то буйную резню. Еще чуть-чуть - и, веселясь, они бы принялись за битье посуды. Все это началось накануне после полудня, сразу же после разговора Жанны с племянником и племянницей. И даже этот разговор был отмечен налетом веселости, по крайней мере - облегчения. Луиза зря пугалась заранее, она пугалась всего. Жанна-то знала, что любая новость об изменениях, какой бы она ни была, будет воспринята подобно удачной находке, если не сказать - освобождению. - Дом будет продан, - начала она разговор, разглядывая Анри и Мад. - И где мы будем жить? Мад тут же спросила: - Вы едете с нами? Но вопрос был задан не потому, что ей этого хотелось. Может быть, она испытывала теперь некоторую боязнь иметь рядом с собой свидетеля - после того, что она наговорила. - Я еще не знаю. - Когда мы съезжаем? - Вероятно, завтра. Это будет зависеть от вашей матери. Дело в том, что Луиза, облачившись в глубокий траур, только что ушла из дома, чтобы нанести визит престарелой кузине, жившей недалеко от города. - Мы никогда уже сюда не вернемся? - Нет. - Мы поедем в Париж? - В Париж или Пуатье. Сегодня утром нотариус принес плохие новости. Вы разорены. - А! Это слово еще не означало для них что-то ощутимое. - Все будет продано, кроме ваших личных вещей. - Машина тоже? - Машина тоже. - Как мы будем переезжать? - На поезде. Они слушали ее с относительным интересом, когда она говорила им о наложении ареста на имущество, и, когда она уточнила, что у них больше нет денег, Анри сразу же заявил: - Я пойду работать. - Твоя мать рассчитывает на тебя. На Мад тоже. - Я попытаюсь устроиться репортером. Можно собирать вещи? Именно это их увлекало. Перерезать нить. Уехать. Они без всяких угрызений совести разорили бы этот дом в своем нетерпении тут же начать новую жизнь и ничего не оставить в старой. - Мад, ты мне поможешь спустить сундуки? - Спускайте их, если хотите, но оставьте в них место и для вещей вашей матери. Возвратившаяся Луиза застала их за работой, и они, словно Луиза не знала этого, весело бросили ей: - Мы уезжаем! Анри стал настаивать: - Едем в Париж, мама. Я хочу стать репортером, а в Париже у меня есть шанс попасть в газету. - Мы едем в Пуатье. - Почему? - Потому что именно в Пуатье у нас будет жилье. Она поднялась наверх, чтобы поставить в известность Жанну; Луиза тоже, казалось, порвала все связи с домом, по которому она уже разгуливала, как по чужому. - В конце концов, видишь ли, мне повезло в том, что моя кузина Марта в глубине души восторгается тем, что произошло. Она никогда не любила Мартино. Это какая-то старая распря между ним и ей, и она ощущает себя в некоторой степени победителем. "Я всегда это говорила твоему отцу! повторяла она. - Я знала, что все кончится таким образом". Благодаря этому я добилась даже большего, чем могла надеяться. Особенно тогда, когда я рассказала ей о второй семье Робера. - Ты ей это рассказала? Жанна понимала, что тут был свой расчет, своя дипломатия - именно для того, чтобы доставить дополнительное удовольствие старой даме и привести ее в наиболее благоприятное состояние духа. - Она предложила мне квартиру, которая как раз свободна, в одном из принадлежащих ей в Пуатье домов. Она владеет почти целой улицей. Это в рабочем квартале, около железнодорожного пути, но это лучше, чем ничего, а больше всего я боюсь остаться на улице. - Ты должна будешь платить за квартиру? - Лишь тогда, очевидно, когда я буду в состоянии это сделать. - Она дала тебе денег? - Немного. Она не стала уточнять сколько, предпочтя оставить Жанну в неведении, и это значило, что она раздобыла больше, чем те несколько тысяч франков, на которые рассчитывала сегодня утром. Теперь это были ее собственные деньги, и она начинала их охранять. - Дети, похоже, воспринимают все это почти весело. - Они воображают, что это будет увеселительная прогулка, что-то вроде пикника. Анри жалеет только о машине. - Ты приняла решение? - Сначала нужно поговорить с доктором Бернаром. - Когда он придет? - Завтра утром. - Я заявила кузине, что мы уедем завтра до полудня, чтобы не находиться здесь, когда придут ставить печати и пока новость не стала достоянием всего города. Пойду собирать вещи. Тебе ничего не нужно? Они трудились допоздна, и с улицы, вероятно, странно было видеть свет во всех окнах. Дезире уходила из дома на час по одному адресу, где требовалась кухарка; Дезире уже начала читать объявления. - На новом месте я приступаю к работе послезавтра. Думаю, там не будет очень уж тяжело, хотя хозяйка почти глухая. Ты едешь с ними? - Я не знаю, Дезире. Сейчас-то все горят энтузиазмом. Через два дня, когда придется чистить новое жилье, готовить еду, мыть посуду, они начнут смотреть друг на друга с презрением и ссориться. Я что-то не видела Алису и ее малыша. - Мадам Серая Мышка тоже их искала. Алиса позвонила своему отцу. Он, должно быть, взял такси или нашел друга с машиной, потому что я слышала шум мотора. Он наверх не поднимался, ни с кем не говорил, и ждал у ворот, пока его дочка сама таскала свои вещи. Не думаю, чтобы она сказала кому-нибудь "до свидания". Одной меньше! Что тебе принести поесть? Закончив мыть посуду, Дезире снова пришла посидеть у изголовья Жанны, прежде чем улечься спать. - Ноги очень болят? - Когда они вытянуты и в тепле - нет. Я только чувствую их излишнюю тяжесть. - Видать, раз у тебя нет сбережений или пенсии, тебе ничего не остается, кроме как ехать с ними. Но мне жаль тебя! Ты будешь хуже, чем служанка. Едва они оправятся, они повесят на тебя всю работу по дому, а если тебе случится опять заболеть, то заботиться о тебе никто не будет. Не говоря уж о том - насколько я смогла их понять, - что у них не задержится начать попрекать тебя каждым съеденным куском хлеба. Впрочем, так бывает всегда. Моя свекровь" прятавшая банкноты чуть ли не повсюду, знала, что делает: она не хотела зависеть ни от кого, и я не знаю, что бы с ней стало, не имей она приличную кубышку, поскольку ее муж все проел до своей смерти. Теперь она чувствовала себя с Жанной на равных и пользовалась этим. Они даже поменялись ролями, потому что более или менее обеспеченное будущее было у Дезире. - Ты заплатила в отеле по счету? - Нет еще; признаюсь, забыла об этом. - Думаю, что на твоем месте я попробовала бы в конце концов попасть в какое-нибудь заведение. Есть ведь и такие, в которых очень неплохо. Дезире предпочла не произносить слова "приют". - Там, по крайней мере, никому ничего не должна. Я не представляю тебя, работающей на других. - Я подумаю об этом, Дезире. - У тебя, должно быть, была необыкновенная жизнь, тебе довелось повидать виды. - Да. - Это правда, что Лоэ не был на тебе женат? - Кто тебе это сказал? - Я слышала, как об этом говорили дети, и была очень удивлена. Они, вероятно, узнали это от матери. - А та узнала от нотариуса Бижуа! - закончила Жанна. - Новости распространяются быстро. Это правда. - Почему? Он не любил тебя? Я думала, вы жили вместе до самой его смерти. - Мы жили вместе. Только он был уже женат. - Он бросил свою жену? Почему? - Он утверждал, что его женитьба была ошибкой. Он не придавал особого значения супружеству. Я тоже. Я убежала отсюда не для того, чтобы выйти замуж. - Но, убегая, ты знала, что будешь жить с ним? - Я убежала бы в любом случае. - И чем ты занималась? - Не имеет значения чем. Я хотела быть свободной женщиной. Я была гордой. - Ты такая и сейчас, разве не так? - Думаешь? Возможно. Гордая или смиренная. Может быть, это сводится к одному и тому же? Я встретила Лоэ, когда он проводил отпуск у своей тетки. - Разве он не был намного старше тебя? - Не намного. На десять лет. Он писал в газетах, интересовался кучей вещей. Он действительно был очень умным и образованным. - А зачем вы уехали в Южную Америку? - Это был отчаянный поступок. Как-то вечером в баре кто-то предложил ему поехать туда и взять на себя руководство газетой, которую некая группа экспортеров собиралась основать. Он ответил "да". Мы сели на пароход через неделю, имея денег только на то, чтобы заплатить за проезд, а должны мы были добраться до Буэнос-Айреса. Это тебя забавляет? - Я представляла твою жизнь иначе. - Было и хорошее и плохое. Эта газета так никогда и не появилась на свет, и мы какое-то время жили в грязном отеле, задаваясь вопросом, не должен ли консул вернуть нас на родину, потом Лоэ все-таки основал газету, политическую газету, а потом была история с пятнадцатью тысячами винтовок. Это прекрасная история, но было бы слишком долго рассказывать ее тебе во всех подробностях. В то время страны Южной Америки, а в каждой стране - различные партии, постоянно находились в поисках оружия, чтобы развязывать войны или устраивать государственные перевороты. Это было прибыльное дело, но трудность состояла в том, чтобы выгрузить товар и доставить его покупателям. Кто-то, опять в баре, потому что большая часть нашего времени проходила в отелях и барах, рассказал Лоэ, что имеет пятнадцать тысяч винтовок на борту корабля, не знаю уж в каком порту, и обещал ему огромные комиссионные, если Лоэ удастся их продать. Проблема заключалась в том, чтобы перевезти их из одного порта в другой, несмотря на запреты. И вот мы начали продавать винтовки. Я говорю "мы", потому что мне часто приходилось играть свою роль. - Почему ты смеешься? | 
