Если сейчас заплатить долг за квартиру, это отнимет слишком много времени, да к тому же Франсуа не хотелось оставаться без наличных. Ладно, можно отложить до завтра. И без того он хорошо удружит г-же Буссак: она взбесится, так как лишится возможности срывать на нем дурное настроение. Впрочем, раньше для него это было просто необходимо, как для мамочки всевозможные превратности судьбы. Франсуа перешагивал через три ступеньки, а когда подошел к своей квартире, так разволновался, что на глаза у него навернулись слезы, но это были не слезы уныния. С этим покончено навсегда! Дрожащей рукой он вставил ключ в замочную скважину. Ноги у него были как ватные. Держа в левой руке сверток, Франсуа вошел в прихожую и, услышав голоса, вздрогнул. Боб не выбежал навстречу, а он так ждал этого. Франсуа миновал прихожую и, недовольный, хмурый, застыл в дверях столовой, залитой багровыми лучами заходящего солнца. Они молча уставились на него. Боб с салфеткой, повязанной на шее, сидел перед кремовым тортом. Вид у него был сконфуженный. Рауль в рубашке с закатанными до локтей рукавами развалился в кресле, держа в руке рюмку и попыхивая сигарой небывало черного цвета. Вместо того чтобы насладиться ожидавшимся и даже запланированным восторгом сына, Франсуа машинально ловил взгляд Рауля, так как понимал: тот все заметил и оценил. - Не ожидал увидеть тебя здесь, - холодно бросил Франсуа. - А мы с племянником уже добрый час тут сидим. Правда, выходили кое-что купить. Он наотрез отказывался пойти со мной. Говорил, что должен дождаться тебя, и ни за что не хотел выйти из квартиры. Боб сидел пристыженный, словно его поймали на предательстве. Он разглядывал новый костюм отца, но молчал. - Боб, я принес тебе корзиночек с омарами. Мальчик, видимо, догадался, что отец разочарован, и попытался изобразить ликование, хотя было ясно: есть ему совсем не хочется. - Ой, папочка, спасибо! Я их так люблю, ты же знаешь! Спасибо! Торт есть он уже не решался. Но и встать из-за стола тоже. - Еще я купил тебе туфли. - С рубчатыми подошвами? - В точности такие, как ты хотел. - Можно посмотреть? Франсуа аккуратно развязал бечевку, совсем не так, как сделал бы, если бы они были одни. - Да, еще булочки со сливками! - вспомнил он, взглянув на торт. Рауль молчал и наблюдал за ним с непонятной улыбкой. Это была не его обычная улыбка, и вообще он чувствовал себя немножко глупо. Рауль не мог поверить, что попал впросак. Он, считавший, будто все понимает, сейчас ничего не понимал, и это его беспокоило. Он даже вроде бы смутился, когда Франсуа переставил принесенную им и уже початую бутылку коньяка. - Я подумал, что у тебя, наверно, пусто по части выпивки… - У меня нет охоты пить. - А они мне хороши? Пап, можно я примерю? - попросил Боб. - Можно, но только у себя в комнате. - Я вернусь и доем, - бросил Боб Раулю. Похоже, он уже ничуть не боится дяди. Впечатление такое, будто между ними мир и согласие, и Франсуа с беспокойством спрашивал себя, что брат нарассказал мальчику. - Ну вот, она и умерла, - сказал Рауль, едва захлопнулась дверь спальни, и, не ожидая реакции Франсуа на свою реплику, поинтересовался: - С Марселем виделся? Его взгляд на миг задержался на костюме, на дорогостоящих дополнениях к нему. - Нет, и не пытался. О Рене Рауль не подумал и поэтому безрезультатно искал ответ на загадку. - Пап, смотри. Они мне в самый раз. Ничуть не малы, нигде не жмут. Можно я похожу в них, пока не лягу спать? - Подойди ко мне, мой мальчик. Присутствие Рауля сломало все планы Франсуа. По дороге домой он вспомнил, что сообщил сыну о смерти матери как-то мельком, и решил поговорить с ним со всей возможной торжественностью. Но из-за брата на первый план вылезли туфли, корзиночки и булочки со сливками. - Ты уже почти взрослый, верно? Последние месяцы мы с тобой жили не так уж плохо. Ты ведь не чувствовал себя несчастным? - Нет, папа. Рауль, воспользовавшись их разговором, налил себе и отошел с рюмкой к окну. - Ну вот! Теперь, Боб, мы всегда будем вместе, и я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы заменить тебе маму. - Я знаю. Мама умерла, - спокойно глядя на отца, промолвил мальчик, и в голосе его не отражалось никаких чувств. - Да, Боб, она умерла. Я был чересчур взволнован и занят и не мог сразу поговорить с тобой, как собирался. Франсуа намеревался в этом месте своей речи заключить сына в объятия, но мальчик задумчиво опустил взгляд на новые туфли, а потом неспешно направился к себе в комнату. - Боб, ты очень горюешь? - Нет. На этот раз мальчик сам закрыл за собой дверь. Рауль повернулся, секунду пытливо смотрел на брата и вдруг, словно сделал открытие, проронил: - Выходит, ты вдовец! - Малыш тебе что-нибудь говорил? - О чем? - Не знаю. О матери. Обо мне. - Мы вообще не говорили о тебе. Он сообщил, что Жермена умерла, а потом мы потолковали о джунглях, слонах, львах и удавах. Франсуа не очень поверил ему и вдруг поймал себя на том, что в нем рождается чувство, смахивающее на ревность. - Он не испугался, когда ты пришел? - А тебе хотелось бы, чтобы он боялся меня! Тебе, я вижу, не по душе, что мы подружились. - Раз уж ты здесь, я попрошу тебя об одной услуге. Мне не хочется в этот вечер оставлять Боба одного, но, с другой стороны, нужно договориться с похоронным бюро. - Ты этого не сделал? - Времени не было. Рауль, должно быть, знает от мальчика, когда Франсуа вышел из дома. Ну, покупка костюма и других вещей. Больница, мэрия. А остальное время? И сейчас Рауль, видимо, мучительно соображает, куда брат ходил добывать деньги. - Тело привезут сюда? Франсуа обвел взглядом столовую, где придется поставить гроб, и снова засомневался. Нет! Они с Бобом просто не смогут жить, есть, спать рядом с трупом. - Думаю, лучше не стоит. Тем не менее мне хотелось бы, чтобы на дверях дома была черная драпировка и похоронная процессия отправилась отсюда. - Держа раскрытый бумажник так, чтобы видна была пачка банкнот, Франсуа добавил: - Если понадобится за что-то платить сразу… - Не надо. Я знаю, деньги у тебя есть. Этим Рауль хотел сказать, что перед ним новый Франсуа, не тот, которого он знал, а не просто в новой одежде. И еще Рауль был недоволен, потому что ничего не понимал, потому что все произошло слишком быстро, не так, как он предполагал. Вид у него был чуть ли не встревоженный. - Так ты возьмешься? Пусть все будет как полагается. Пыль пускать в глаза я не собираюсь, но хочу, чтобы все было на уровне. - Церковь? - Обязательно. - Заупокойная? - Если считаешь, что это будет лучше обычного отпевания. Жермена была очень набожна. Когда-то они все были набожны. Франсуа не стал спрашивать Рауля, ходит ли тот в церковь, поскольку был уверен в противном. Он и сам уже много лет не бывал там, хотя в последнее время у него часто возникало такое желание. Интересно, Марсель и Рене ходят в церковь? Если да, то, вне всяких сомнений, лишь из соображений предвыборной тактики. - Я пошел, - вздохнул Рауль, опустив рукава рубашки и застегнув пуговицы. - Может быть, после на минутку забегу к тебе. Посмотрю с улицы, есть ли свет. - Он стоял лицом к лицу с Франсуа и наконец-то задал вопрос, уже давно витавший в воздухе: - Ну как, не слишком трудно было? - Что? - спросил Франсуа, хотя сразу понял, что речь идет не о смерти Жермены. - Не строй из себя дурачка. Со мной это не пройдет. Ясно? Привет! Франсуа, не двигаясь, стоял у стола, пока на лестнице не затихли шаги Рауля, и только после этого стронулся с места и медленно растворил двери спальни. Боб сидел на кровати и внимательно изучал устройство револьвера, как две капли воды похожего на настоящий. Вопрос был излишен, но Франсуа все равно задал его: - Кто тебе его дал? - Дядя Рауль. Он ушел? - Да. - Еще он сказал, что мы с ним сходим в кино. Если ты разрешишь. - Когда траур, в кино не ходят. - Да, правда. Прости, пожалуйста. - Пошли есть. - Я накрою на стол. Мальчик с сожалением оторвался от револьвера, но положил его на видное место, чтобы можно было любоваться издали, поставил на стол два прибора, а в это время на кухне, где уже впору было зажечь электричество, отец кипятил воду для кофе. - У тебя красивый костюм. - Нравится? - Да. Мне нравится, когда ты нарядно одет. - Боб замолчал и после небольшой паузы спросил: - А у меня тоже будет новый костюм? - Да. - До похорон? - Завтра пойдем и купим. - Черный, да? Франсуа предпочел не отвечать. - А когда мы пойдем посмотреть на маму? Она лежит в той же палате? - Не знаю. - Прости, - вторично извинился мальчик. Это потрясло отца. Никогда еще он так отчетливо не понимал, до чего Боб боится совершить какую-нибудь оплошность. Не потому ли он так беспокоится из-за ухода Рауля? Он ведь не поблагодарил и не попрощался с дядей. - Ну как, после торта у тебя еще осталось место для корзиночек? - Да. Но можно я съем только одну, а вторую оставлю на завтра? Дяде Раулю хотелось, чтобы я сразу принялся за торт, и я не посмел отказаться. - Ничего. - Папа, ты очень огорчен? Франсуа чуть было не ответил "нет", решив, что сын имеет в виду корзиночки и торт, но вовремя спохватился, поняв, что речь идет о смерти Жермены. - Это большое горе, Боб. Но я приложу все силы, чтобы ты не чувствовал себя несчастным. - Я тоже, - произнес мальчик и быстро коснулся руки отца. - Ладно, давай есть. - Ага. - Вкусно? - Да. Мы уже год не пробовали их, - заметил Боб и замолк, а потом нерешительно спросил: - Видел мой револьвер? Он совсем как настоящий. И лучше, чем у Жюстена. Синеватый полумрак затоплял углы комнаты, но прямоугольники окон еще горели медно-красным закатным светом. Отец с сыном, сидя за белой скатертью, неторопливо ели, а с улицы врывался шум, чуть приглушенный домами, да занавески время от времени вздрагивали от легких порывов ветерка. - Папа, ты не будешь сердиться? Но я правда сыт. На этот раз Боб не пытался притворяться, будто у него болит живот. Франсуа тоже не хочется есть. Он, как и сын, любит омаров под майонезом, но сейчас совершенно машинально сжевал корзиночку и не получил никакого удовольствия. Бутылка коньяка на комоде ничуть не соблазняла его. Может, он и вправду покончил с выпивкой? Новые пиджак и галстук он снял, вокруг шеи повязал салфетку, чтобы не испачкать чистую сорочку, и все время следил, как бы не помять стрелки на брюках. - А теперь. Боб, ступай спать. Посудой я займусь сам, - велел Франсуа и добавил, зная, что сыну, который мыл тарелки утром, это будет приятно, поскольку ставит их как бы на одну доску: - Сейчас моя очередь. - А завтра моя, - по-взрослому согласился сын. - А можно я пять минуток поиграю с револьвером? Только пять минуток! И Боб пошел к окну взглянуть на часы г-на Пашона, которые снова шли. Жермена умерла.
Рауль обещал, что вечером, вероятно, заглянет на улицу Деламбра, а Франсуа не догадался сказать брату, чтобы не приходил, так как сразу после ужина он ляжет спать. И теперь он вынужден ждать Рауля, хотя, едва опустилась темнота, у него появилась непреодолимая тяга уйти из дома. Боб спит. Ночью он, как правило, не просыпается. Но на случай, если такое произойдет, можно оставить на видном месте записку: "Я на минутку вышел. Не беспокойся. Спи". С тех пор как Жермену увезли в больницу, они часто пишут друг другу записки, да и Боб привык оставаться один. Поразительно, но в первый день свободы Франсуа испытывает по отношению к Бобу такое же чувство вины, как раньше по отношению к Жермене. Он сидел, облокотясь на подоконник, свет в комнате погашен; и вдруг, увидев под фонарем проходящую женщину, ощутил резкий позыв желания, и оно мгновенно кристаллизовалось на определенном объекте. Словно маньяк, он в подробностях представил себе маленький бар на улице Гэте, трех девиц, которые заходят туда, выходят, фланируют по панели и в сопровождении мужчины исчезают иногда в гостинице на соседней улочке. Он ни разу не был там с Вивианой. Ни разу даже не заговорил с ней. Даже имя ее он знает только потому, что слышал, как к ней обращаются товарки и Пополь. В баре она пользуется популярностью, и неожиданно Франсуа до того захотелось пойти с ней в номер, что он, лишь представив ее синий костюм и красную шляпку, до крови прикусил губу. Если Рауль придет, то, вероятнее всего, будет здорово пьян. Не был ли он под хмельком уже вечером, когда сидел тут с Бобом? Да нет, он, конечно, пьет. И уже дошел до такой точки, когда с самого утра чувствуешь потребность выпить. Но даже если Рауль не увидит в окнах света, он способен подняться наверх и наделать шуму. А придя на следующий день, станет задавать каверзные вопросы и еще, чего доброго, заставит Франсуа устыдиться своих сексуальных порывов. Впрочем, ничего сексуального в его желании не было. Так, наплыло и растаяло. Единственное, чего он хочет (и сейчас это стало возможным), чтобы Вивиана увидела в нем другого человека, не того, в потертой одежде, что каждый вечер сидел в своем углу за одним и тем же столиком и с отчаянной робостью издали поглядывал на нее. Нет, не совсем так. Все это составляет часть целого, а в этом целом из-за того, что, когда он вернулся, здесь был Рауль, появились трещины. Теперь Франсуа уже не так уверен в себе. Еще в такси он предчувствовал это. Понимал, что никоим образом нельзя допустить, чтобы полученный импульс ослаб, исчез. Уже с трудом он сумел все-таки вызвать в памяти смех Рене и уверился, что между ними установилось нечто вроде сообщничества. Нет, еще не подлинное сообщничество. Это даже нельзя назвать взаимопониманием, и тем не менее Франсуа знал: контакт возник. Было что-то колдовское в покое улицы, где лишь иногда раздаются шаги запоздалого прохожего, в приглушенной музыке, доносящейся из ночного заведения, что находится через четыре дома; его неоновая вывеска бросает на часть улицы фиолетовый отсвет. Франсуа испытывал потребность начать. Слишком долго он находился на обочине. Он задыхался. Это была потребность одновременно и физическая, и духовная, но ведь если он слишком долго прождет брата, Вивиана может уйти. Франсуа не знает, до какого часа она там бывает. Он никогда не был у Пополя в такое позднее время. Более того, даже не представляет, как в этот час выглядит бар. Франсуа зажег свет, вырвал листок из тетрадки, которую они с сыном использовали для записок, и нацарапал несколько слов на случай, если Боб проснется. Франсуа вслушался в шум города, в тишину лестницы. Он стремительно сбежал вниз, так как боялся встретиться с возвращающимся Раулем, на улице оглянулся, проверяя, погашен ли свет, и торопливо пошел, чувствуя неприятное стеснение в груди. Оно было сильней, чем тогда в такси, когда ему казалось, что он опаздывает, и он беспокоился о Бобе. Тем не менее это необходимо. Неподалеку от бара он чуть не налетел на Фельдфебеля, и она с удивлением досмотрела ему вслед. Она узнала Франсуа, хотя он непохож на прежнего, да и время сейчас не его. Решив сегодня не пить, он вошел в бар, но не уселся за свой столик, а остался у стойки. Пополь, тоже удивленный, потянулся к бутылке, виноградной водки. - Бутылочку "Виши". Соверши он убийство или будь арестован по какой-нибудь другой причине, какие нелепые показания дали бы о нем эти люди! "Каждый день приходил в одно и то же время, садился за один и тот же столик в углу, выпивал две стопки виноградной водки". Они же ничего о нем не знают. Он ни разу с ними не говорил. - Вивианы нет? - поинтересовался он и не узнал своего голоса. - Скоро должна прийти. - Пополь перегнулся и глянул сквозь витрину. - Э, да вот же она! Из темной поперечной улочки вынырнула фигурка и смешалась с прохожими, идущими по улице Гэте. Женщина в синем костюме спокойно, не торопясь, покачивая бедрами, приближалась к бару. Увидев Франсуа у стойки, она тоже удивилась, но он тут же бросил ей своего рода ритуальный взгляд, означающий: "Жду вас на улице". И она, опустив ресницы, показала, что поняла этот взгляд. - Пополь, мятной. Итак, все решилось, Франсуа заплатил, вышел, завернул за угол и встал в темноте, сразу за светлым прямоугольником витрины. Что, интересно, сказала она Пополю? И что сказал он? Не может быть, чтобы они не поговорили о нем. Оба они обратили внимание на его новый элегантный костюм, черную шляпу, галстук, безукоризненно белую сорочку. |
