– Охотно, граф, – отвечал молодой человек с легкостью, свидетельствовавшей о его хорошей памяти. – Я, как вы сами сказали, виконт Андреа Кавальканти, сын майора Бартоломео Кавальканти, потомок тех Кавальканти, что записаны в золотую книгу Флоренции. Наша семья до сих пор очень состоятельна, так как мой отец обладает полумиллионом годового дохода, но испытала много несчастий; я сам, когда мне было лет пять или шесть, был похищен предателем-гувернером и целых пятнадцать лет не видел своего родителя. С тех пор как я стал взрослым, с тех пор как я свободен и завишу только от себя, я разыскиваю его, но тщетно. И вот это письмо вашего друга Синдбада извещает меня, что он в Париже и разрешает мне обратиться к вам, чтобы узнать о нем.

    – В самом деле, все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, – сказал граф, глядя с мрачным удовольствием на развязного молодого человека, отмеченного какой-то сатанинской красотой. – Вы прекрасно сделали, что последовали совету моего друга Синдбада, потому что ваш отец здесь и разыскивает вас.

    Граф, с той самой минуты как вошел в гостиную, не сводил глаз с молодого человека; он восхищался уверенностью его взгляда и твердостью его голоса, но при столь естественных словах, как: "Ваш отец здесь и разыскивает вас", Андреа подскочил и воскликнул:

    – Мой отец! Мой отец здесь!

    – Разумеется, – отвечал Монте-Кристо, – ваш отец майор Бартоломео Кавальканти.

    Ужас, написанный на лице молодого человека, мгновенно исчез.

    – Да, правда, – сказал он, – майор Бартоломео Кавальканти. Так вы говорите, граф, что мой дорогой отец здесь?

    – Да, сударь. Мало того, я только что с ним разговаривал; все, что он мне рассказал о своем любимом сыне, давно потерянном, меня очень растрогало, поистине его страдания, его опасения, его надежды могли бы составить трогательную поэму. И вот однажды его уведомили, что похитители его сына предлагают возвратить его или сообщить, где он находится, за довольно значительную сумму. Но ничто не могло остановить любящего отца; эта сумма была им отослана на пьемонтскую границу, и вместе с ней визированный паспорт для Италии. Вы, кажется, были в то время на юге Франции?

    – Да, граф, – отвечал с несколько смущенным видом Андреа, – да, я был на юге Франции.

    – Вас в Ницце должен был ожидать экипаж?

    – Совершенно верно: он доставил меня из Ниццы в Геную; из Генуи в Турин, из Турина в Шамбери, из Шамбери в Пон-де-Бовуазен, из Пон-де-Бовуазена в Париж.

    – Превосходно! Он все время надеялся встретить вас в пути, так как ехал той же дорогой, вот почему и для вас был намечен такой маршрут.

    – Но, – заметил Андреа, – если бы мой дорогой отец меня и встретил, я сомневаюсь, чтобы он меня узнал; я несколько изменился, с тех пор как мы потеряли друг друга из виду.

    – А голос крови! – сказал Монте-Кристо.

    – Да, верно, – ответил молодой человек, – я не подумал о голосе крови!

    – Одно только беспокоит маркиза Кавальканти, – продолжал Монте-Кристо, – а именно: что вы делали, пока были в разлуке с ним? как обращались с вами ваши угнетатели? относились ли к вам с тем уважением, которого требовало ваше происхождение? не потускнели ли вследствие ваших нравственных страданий, в сто раз более тяжелых, чем страдания физические, дарования, которыми так щедро наделила вас природа, и считаете ли вы себя в состоянии снова занять то высокое положение, на которое вы имеете право?

    – Я надеюсь, сударь, – растерянно пробормотал молодой человек, – что никакое ложное донесение…

    – Что вы! Я в первый раз услышал про вас от моего друга Уилмора, филантропа. Он мне сказал, что нашел вас в затруднительном положении, не знаю каком; я не стал спрашивать – я не любопытен. Раз он проявил к вам сочувствие, значит, в вас было что-то, достойное участия. Он сказал, что хочет вернуть вам то положение в свете, которого вы лишились, что он будет разыскивать вашего отца и найдет его; он принялся его разыскивать и, очевидно, нашел, потому что отец ваш здесь: наконец, вчера он предупредил меня о вашем прибытии в дал мне кое-какие указания, касающиеся вашего имущества, – вот и все. Я знаю, что мой друг Уилмор большой оригинал, но так как в то же время он человек верный, богатый, как золотая россыпь, и, следовательно, имеет возможность оригинальничать, не опасаясь разорения, то я обещал следовать его указаниям. Теперь, сударь, я прошу вас, не обижайтесь на мой вопрос: так как я должен буду немного вам покровительствовать, я хотел бы знать, не сделали ли вас ваши несчастья – несчастья, в которых вы неповинны и которые ничуть не умаляют моего к вам уважения, – несколько чуждым тому обществу, в котором ваше состояние и ваше имя дают вам право занять такое видное положение?

    – На этот счет будьте совершенно спокойны, сударь, – отвечал молодой человек, к которому, пока граф говорил, возвращался его апломб. – Похитители, по-видимому, намеревались, как они это и сделали, впоследствии продать меня ему; они рассчитали, что, для того чтобы извлечь из меня наибольшую пользу, им следует не умалять моей ценности, а, если возможно, даже увеличить ее. Поэтому я получил недурное образование, и эти похитители младенцев обращались со мной приблизительно так, как малоазийские рабовладельцы обращались с невольниками, делая из них ученых грамматиков, врачей и философов, чтобы подороже продать их.

    Монте-Кристо удовлетворенно улыбнулся: по-видимому, он ожидал меньшего от Андреа Кавальканти.

    – Впрочем, – продолжал Андреа, – если бы во мне и сказался некоторый недостаток воспитания, или, вернее, привычки к светскому обществу, я надеюсь, что ко мне будут снисходительны, принимая во внимание несчастья, сопровождавшие мое детство и юность.

    – Ну что же, – небрежно сказал Монте-Кристо, – вы поступите, как вам будет угодно, виконт, – это ваше личное дело и только вас касается. Но поверьте, я бы не обмолвился на вашем месте ни словом обо всех этих приключениях; ваша жизнь похожа на роман, а свет, обожающий романы в желтой обложке, до странности недоверчиво относится к тем, которые жизнь переплетает в живую кожу, даже если она и позолоченная, как ваша. Вот на это затруднение я и позволю себе указать вам, виконт; не успеете вы рассказать кому-нибудь трогательную историю вашей жизни, как она уже обежит весь Париж в совершенно искаженном виде. Вам придется разыгрывать из себя Антони, а время таких Антони уже прошло. Быть может, вы вызовете любопытство, и это даст вам некоторый успех, но не всякому приятно быть мишенью для пересудов. Вам это может показаться утомительным.

    – Я думаю, что вы правы, граф, – сказал Андреа, невольно бледнея под пристальным взглядом Монте-Кристо, – это серьезное неудобство.

    – Ну, не следует и преувеличивать, – сказал Монте-Кристо, – желая избежать ошибки, можно сделать глупость. Нет, надо просто вести себя обдуманно, а для такого умного человека, как вы, это тем легче сделать, что совпадает с вашими интересами. Все темное, что может оказаться в вашем прошлом, надо опровергать доказательствами и свидетельством достойных друзей.

    Андреа был, видимо, смущен.

    – Я бы охотно был вашим поручителем, – продолжал Монте-Кристо, – но у меня привычка сомневаться в лучших друзьях и какая-то потребность возбуждать сомнения в других; так что я был бы не в своем амплуа, как говорят актеры, и рисковал бы быть освистанным, а это уже лишнее.

    – Однако, граф, – решился возразить Андреа, – из уважения к лорду Уилмору, который вам меня рекомендовал…

    – Да, разумеется, – сказал Монте-Кристо, – но лорд Уилмор не скрыл от меня, что вы провели несколько бурную молодость. Нет, нет, – заметил граф, уловив движение Андреа, – я от вас не требую исповеди; впрочем, для того и вызвали из Лукки вашего отца, чтобы вы ни в ком другом не нуждались. Вы его сейчас увидите; он суховат, держится немного неестественно, но это из-за мундира, и когда узнают, что он уже восемнадцать лет служит в австрийских войсках, с него не станут взыскивать: мы вообще нетребовательны к австрийцам. В конечном счете как отец он вполне приличен, уверяю вас.

    – Вы меня успокаиваете, граф; я так давно разлучен с ним, что совсем его не помню.

    – А кроме того, знаете, крупное состояние заставляет на многое смотреть снисходительно.

    – Так мой отец действительно богат?

    – Он миллионер… пятьсот тысяч ливров годового дохода.

    – Значит, – с надеждой спросил молодой человек, – мое положение будет довольно… приятное?

    – Чрезвычайно приятное, мой дорогой, он назначил вам по пятьдесят тысяч ливров в год на все время, пока вы будете жить в Париже.

    – В таком случае я буду здесь жить всегда.

    – Гм! Кто может ручаться за будущее, дорогой виконт? Человек предполагает, а бог располагает.

    Андреа вздохнул.

    – Но во всяком случае, – сказал он, – пока я в Париже и… пока обстоятельства не вынудят меня уехать, эти деньги, о которых вы упомянули, мне обеспечены?

    – Разумеется.

    – Моим отцом? – с беспокойством осведомился Андреа.

    – Да, но под ручательством лорда Уилмора, который, по просьбе вашего отца, открыл вам ежемесячный кредит в пять тысяч франков у господина Данглара, одного из самых солидных парижских банкиров.

    – А мой отец собирается долго пробыть в Париже?

    – Только несколько дней, – отвечал Монте-Кристо. – Он не может оставить свою службу дольше, чем на две-три недели.

    – Ах, милый отец! – сказал Андреа, явно обрадованный этим скорым отъездом.

    – Поэтому, – сказал Монте-Кристо, делая вид, что не понял тона этих слов, – я не хочу больше оттягивать ни на минуту ваше свидание. Готовы ли вы обнять почтенного господина Кавальканти?

    – Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом?

    – Ну так пройдите в эту гостиную, мой друг: там вы найдете своего отца, он вас ждет.

    Андреа поклонился графу и прошел в гостиную.

    Граф проводил его глазами и, когда он вышел, надавил пружину, скрытую в одной из картин, которая, выдвинувшись из рамы, образовала щель, позволявшую видеть все, что происходит в гостиной.

    Андреа закрыл за собой дверь и подошел к майору, который встал, как только заслышал шаги.

    – О, мой дорогой отец, – громко сказал Андреа, так чтобы граф мог его услышать из-за закрытой двери, – неужели это вы?

    – Здравствуйте, мой милый сын, – серьезно произнес майор.

    – Какое счастье вновь увидеться с вами после стольких лет разлуки, – сказал Андреа, бросая взгляд на дверь.

    – Действительно, разлука была долгая.

    – Обнимемся? – предложил Андреа.

    – Извольте, мой сын, – ответил майор.

    И они поцеловались, как целуются во Французском театре: приложившись щека к щеке.

    – Итак, мы снова вместе! – сказал Андреа.

    – Мы снова вместе, – повторил майор.

    – Чтобы никогда больше не расставаться?

    – Напротив, дорогой сын: ведь для вас, я думаю, Франция стала теперь вторым отечеством?

    – Должен признаться, – сказал молодой человек, – что я был бы в отчаянии, если бы мне пришлось покинуть Париж.

    – А я не мог бы жить вдали от Лукки. Так что я возвращаюсь в Италию при первой возможности.

    – Но раньше, чем уехать, дорогой отец, вы, конечно, передадите мне документы, на основании которых я мог бы доказать свое происхождение?

    – Само собой: ведь именно для этого я и приехал, и мне стоило таких трудов разыскать вас, чтобы передать их вам, что было бы немыслимо проделать это вторично. На это ушли бы последние дни моей жизни.

    – И эти документы…

    – Вот они.

    Андреа жадно схватил брачное свидетельство своего отца и свою метрику и, развернув их с вполне естественным сыновним нетерпением, пробежал оба акта быстрым и привычным взглядом, свидетельствовавшим о немалой опытности, так же как о живейшем интересе.

    Когда он кончил, лицо его засияло невыразимой радостью, и он со странной улыбкой взглянул на майора.

    – Вот как! – сказал он на чистейшем тосканском наречии. – Что же, в Италии нет больше каторги?

    Майор выпрямился.

    – Это к чему? – сказал он.

    – Да к тому, что там безнаказанно фабрикуют такие бумаги. За половину такой проделки, мой дорогой отец, вас во Франции отправили бы проветриться в Тулон лет на пять.

    – Что вы сказали? – спросил майор, пытаясь принять величественный вид.

    – Дорогой господин Кавальканти, – сказал Андреа, беря майора за локоть, – сколько вам платят за то, чтобы вы были моим отцом?

    Майор хотел ответить.

    – Шш, – сказал Андреа, понизив голос, – я подам вам пример доверия: мне дают пятьдесят тысяч франков в год, чтобы я изображал вашего сына; таким образом, вы понимаете, у меня нет никакой охоты отрицать, что вы мой отец.

    Майор с беспокойством оглянулся.

    – Не беспокойтесь, здесь никого нет, – сказал Андреа, – притом мы говорим по-итальянски.

    – Ну, а мне, – сказал приезжий из Лукки, – дают единовременно пятьдесят тысяч франков.

    – Господин Кавальканти, – спросил Андреа, – верите ли вы в волшебные сказки?

    – Раньше не верил, но теперь приходится поверить.

    – Так у вас появились доказательства?

    Майор вытащил из кармана пригоршню луидоров.

    – Осязаемые, как видите.

    – Так, по-вашему, я могу доверять данным мне обещаниям?

    – По-моему, да.

    – И этот милейший граф их выполнит?

    – В точности, но вы сами понимаете, чтобы достигнуть этого, мы должны хорошо играть свою роль.

    – Ну еще бы!..

    – Я – нежного отца…

    – А я – почтительного сына, раз они желают, чтобы я был вашим сыном.

    – Кто это – "они"?

    – Ну, не знаю, – те, кто вам писал: ведь вы получили письмо?

    – Получил.

    – От кого?

    – От какого-то аббата Бузони.

    – Вы его не знаете?

    – Никогда его не видел.

    – Что ж было в этом письме?

    – Вы меня не выдадите?

    – Зачем мне это делать? Интересы у нас общие.

    – Ну так читайте.

    И майор подал молодому человеку письмо.

    Андреа вполголоса прочел:

    – Так и есть.

    – Что значит "так и есть"? Что вы хотите этим сказать? – спросил майор.

    – Что получил почти такое же письмо.

    – Вы?

    – Да, я.

    – От аббата Бузони?

    – Нет.

    – А от кого же?

    – От одного англичанина, некоего лорда Уилмора, который называет себя Синдбадом-мореходом.

    – И которого вы знаете не больше, чем я – аббата Бузони.

    – Нет, я больше осведомлен, чем вы.

    – Вы его видали?

    – Да, однажды.

    – Где это?

    – Вот этого я не могу сказать; вы тогда знали бы столько же, сколько и я, а это лишнее.

    – И что же в этом письме?..

    – Читайте.

    – "Вы бедны, и вам предстоит печальная будущность. Хотите получить знатное имя, быть свободным, быть богатым?"

    – Черт возьми, – сказал Андреа, раскачиваясь на каблуках, – как будто об этом надо спрашивать.

    – "Садитесь в почтовую карету, которая будет ждать вас при выезде из Ниццы, у Генуэзских ворот. Поезжайте через Турин, Шамбери и Пон-де-Бовуазен. Явитесь к графу Монте-Кристо, авеню Елисейских полей, № 30, двадцать шестого мая, в семь часов вечера, и спросите у него о вашем отце.

    Вы сын маркиза Бартоломео Кавальканти и маркизы Оливы Корсинари, как это удостоверяют документы, которые вам передаст маркиз и которые позволят вам появиться под этим именем в парижском обществе.

    Что касается вашего положения, то годовой доход в пятьдесят тысяч ливров позволит вам его достойно поддержать.

    При сем прилагаю чек на пять тысяч ливров, выписанный на банк г. Ферреа в Ницце, и рекомендательное письмо к графу Монте-Кристо, которому я поручил заботиться о ваших нуждах.