Да, кроме того, я несколько недель ворочал серебряную руду на обогатительной фабрике и познал все последние достижения культуры в этой области. А кроме того, я три месяца занимался разработкой "карманов" в том крохотном уголке земного шара, где природа хранит золото в карманах, - или, вернее, хранила, пока мы не обчистили все эти карманы, истощив и бесследно уничтожив один из самых любопытных ее капризов. Сейчас во всем мире не осталось и тридцати человек, которые, узнав, что где-то на широком горном склоне есть "карман", сумеют его найти или хотя бы будут знать, как взяться за поиски. А я принадлежу к этим двадцати - тридцати обладателям утраченного секрета и мог бы добраться до сокровища, ни разу не сбившись с пути.
А кроме того, я был золотоискателем и могу отличить богатую породу от бедной, просто попробовав ее на язык. А кроме того, я был рудокопом на серебряных рудниках и умею отбивать породу, отгребать ее, бурить скважины и закладывать в них динамит. И поэтому я так же хорошо знаю внутреннюю сторону жизни рудников и рудокопов, как Брет Гарт знает ее внешнюю сторону.
А кроме того, я четыре года был репортером и видел закулисную сторону многих событий; и я писал для своей газеты отчеты о деятельности законодательного собрания штата двух созывов и конгресса одного созыва, лично ознакомившись, таким образом, с тремя типичными собраниями самых ограниченных умов, самых эгоистичных душ и самых трусливых сердец, когда-либо созданных богом.
А кроме того, и несколько лет служил лоцманом на Миссисипи и был близко знаком со всеми разновидностями речников - племени своеобразного и ни на какие другие не похожего.
А кроме того, я несколько лет был бродячим печатником и переезжал из одного города в другой, - так что н эта секта хорошо мне знакома.
А кроме того, я много лет читал публичные лекции и произносил речи на всевозможных банкетах, так что кию известны многие тайны, как овладеть вниманием публики, - тайны, которые нельзя узнать из книг, которые познаются только на собственном опыте.
А кроме того, я много лет следил за разработкой дорогого моему сердцу изобретения, истратил на него целое состояние, так и не сумев довести его до конца, - история этого эпизода моей биографии могла бы составить толстую книгу, в которой миллионы людей увидели бы себя как в зеркале и, подтверждая мои слова, сказали бы: "Поистине, это не выдумка, человек сей был там", а затем посыпали бы главу свою пеплом, изрыгая проклятья и богохульства.
А кроме того, я издатель и выплатил вдове одного автора (генерала Гранта) самый большой гонорар, какой только видела земля: за первый год он составил более восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов.
А кроме того, я вот уже двадцать лет - писатель, и пятьдесят пять лет - осел.
Ну так вот: поскольку самым ценным капиталом, культурой и эрудицией, необходимым для писания романов, является личный опыт, я, следовательно, неплохо экипирован для этого ремесла.
Да, у меня великолепная экипировка и чрезвычайно широкая культура, и к тому же самая подлинная, лишенная какой-либо искусственности, ибо я ничего не понимаю в книгах.
46
ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ
10 августа 1902 г.
Дорогой мистер Холл!
Я бросил тот роман, о котором писал вам, так как нашел способ подать центральный эпизод более удачно, а именно: изложить его устами Гека Финна. Поэтому я отправил Гека Финна и Тома Сойера (которым все еще по пятнадцать лет) вместе с их другом, освобожденным рабом Джимом, вокруг света на сбившемся с курса воздушном шаре, причем рассказывает об этом Гек, и где-нибудь по окончании их замечательного путешествия он вплетет вышеупомянутый эпизод, и никто не заподозрит, что вся книга была написана, а кругосветное путешествие совершено только для того, чтобы эффектно (и в то же время словно бы нечаянно) вставить пресловутый эпизод. Я уже написал двенадцать тысяч слов этой повести, и оказалось, что шутки, приключения и удивительные происшествия так и льются из-под пера, - поэтому я буду продолжать и напишу книгу от пятидесяти до ста тысяч слов.
Это, разумеется, повесть для мальчишек, и, по-моему, она должна понравиться любому мальчишке в возрасте от восьми лет до восьмидесяти.
Когда я недавно был в Нью-Йорке, миссис Додж, издательница "Сент-Николас джорнел", написала мне, предлагая пять тысяч долларов за повесть для мальчиков в пятьдесят тысяч слов. Я отклонил это предложение, потому что в то время у меня были другие планы.
На мой взгляд, повесть для мальчиков надо писать так, чтобы она могла заинтересовать не только мальчиков, но и любого взрослого мужчину, который когда- либо был мальчиком. Это безмерно расширяет круг ее читателей.
И эту мою книгу незачем предназначать только для детского журнала, - она, по-моему, годится для любого журнала или для синдиката. Поклясться в этом я не могу, по так мне кажется.
Предполагаемое заглавие книги-"Новые приключения Гекльберри Финна".
47
ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ
12 декабря 1892 г.
Дорогой мистер Холл! Ноябрьский чек получен.
Я дал "Рассказ калифорнийца" Артуру Стедмену для его "Книги писательского клуба", так что ваше предложение назвать так мой весенний сборник опоздало, поскольку нам вряд ли будет удобно печатать этот рассказ, пока "Книга писательского клуба" не разойдется. Во всяком случае, решать Стедмену, и я не хочу никак влиять на его решение. Со своей стороны я предпочел бы назвать ее "Банковый билет в миллион фунтов стерлингов" и другие рассказы Марка Твена", но ваше суждение для меня важнее моего собственного. Это не пустая любезность - я действительно так думаю.
Я попросил Артура опустить прежнее шуточное вступление и напечатать только самый рассказ калифорнийца. Скажите ему, что я собираюсь использовать это вступление в книге, которую пишу сейчас.
Я кончил "Этих необыкновенных близнецов" позавчера вечером. В них что-то около шестидесяти - восьмидесяти тысяч слов, - я не считал.
Последняя треть книги меня совершенно удовлетворяет. Сегодня я начинаю полную и решительную переделку первых двух третей: изменяю общее построение, выдвигаю на первый план два второстепенных персонажа, выбрасываю одно из главных действующих лиц и отвожу близнецам второстепенное, хотя и довольно заметное место.
Одни из второстепенных персонажей становится теперь главным героем, н я назову книгу в его честь: "Простофиля Вильсон".
Желаю вам веселого рождества, всяческого благополучия и счастья,
С. Л. Клеменс.
48
ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ
30 июля 1893 г.
Дорогой мистер Холл!
На этот раз "Простофиля Вильсон" получился более чем удачным! Даже миссис Клеменс, самый придирчивый и строгий критик, признала это без оговорок и ограничений. Прежде она не соглашалась на опубликование этой книги ни при моей жизни, ни после моей смерти. Я оторвал близнецов друг от друга, превратил их в две отдельные личности и оттеснил на задний план, - теперь они просто мимолетные тени, не играющие важной роли; вся их сюжетная линия выкинута из книги. Тетушка Бетси Хейл исчезла целиком и полностью, не оставив ни малейшего следа; тетушка Пэтси Купер и ее дочь Ровена почти исчезли и почти не появляются на сцене. Сюжет строится на убийстве и сцене суда: с первой же главы все его развитие ведет без уклонений или побочных линий прямо к убийству и суду; все, что делается, говорится или происходит, является подготовкой к этим двум событиям. Поэтому с самого начала и до конца на первом плане три - и только три - персонажа: Простофиля Вильсон, "Том" Дрискол и его мать - негритянка Роксана; никто из остальных не выделяется, не замедляет развития сюжета, не отвлекает внимания читателей. Поэтому-то сцены и эпизоды, которые прежде были наиболее сильными, стали теперь еще сильнее.
Когда я начинал эту последнюю переделку, повесть содержала восемьдесят одну тысячу пятьсот слов, теперь она содержит их только пятьдесят восемь тысяч. Я выбросил все, что замедляло развитие сюжета, - даже описание миссисинского парохода! Нет ни погоды, ни пейзажей, - повесть предельно облегчена для наискорейшего движения вперед.
Ну так чего же может стоить эта книга? Она лишь на три тысячи слои короче "Американского претендента", за которого синдикат заплатил двенадцать с половиной тысяч долларов. А ведь в нем не было ничего нового, в то время как отпечатки пальцев в этой книге тема еще никем не затронутая, предмет абсолютно новый, прелюбопытнейший и способный заинтересовать кого угодно.
Я больше не хочу иметь дело с синдикатами,- то есть за двадцать тысяч долларов я согласился бы, но их я получить не смогу; однако не наведете ли вы справки, какова будет предельная цифра "Космополитена"?
Постарайтесь сделать для меня все, что в ваших силах, - я не сплю ночей, мучимый видениями приюта для бедняков.
И это - несмотря на обнадеживающий тон вашего письма к Ленгдону от одиннадцатого числа (оно только что получено), так как надежда в моей душе почти угасла. Будущее выглядит таким унылым, таким невыразимо унылым!
Со временем я собираюсь продолжить рассказ о плаванье по Роне в лодке, но не теперь, - нам предстоит слишком бродячая жизнь. Кое-что из него я порвал, однако осталось еще пятнадцать тысяч слов, которые миссис Клеменс одобрила и которые мне нравятся. Возможно, я примусь за него будущей зимой в Париже, по только если буду совершенно уверен, что смогу писать его так, как мне нравится.
В противном случае я опять возьмусь за "Адама" и обработаю его столь дружески и почтительно, что он станет вполне приемлемым для воскресных школ. Сегодня я обдумывал первые дни его жизни и облекал за него в слова его детски-наивные впечатления и суждения.
"Простофилю Вильсона" вышлю через несколько дней. Когда получите, дайте телеграмму:
БРАУНШИН ЛОНДОН ДЛИ МАРКА ТВЕНА ПОЛУЧИЛ.
Я собираюсь отправить вам "Простофилю Вильсона"... ну, скажем, завтра. Пожалуй, на время он меня выручит. Я почти жалею, что закончил его: работа над ним была очень приятной и отвлекала мои мысли от забот.
Мы уедем отсюда дней через десять, но врачи снова изменили наши планы. Вероятно, мы пробудем в Богемии или где-нибудь поблизости до конца сентября, а потом отправимся в Париж отдохнуть.
Искренне ваш
С. Л.. К.
P. S. Едва я запечатал конверт, как вошла миссис Клеменс, прочла ваше письмо и глубоко огорчилась.
Она думает, что в каком-то из своих писем я упрекал вас. Она говорит, что восхищается тем, как вам удалось сохранить корабль на плану во время этой бури, когда уже столько флотов пошло на дно; что, насколько она может судить по письмам своих родных о положении дел в Америке, вы совершили чудо; что вы заслуживаете только похвал и сердечнейшей благодарности и что она не допустит, чтобы вас хоть в чем-нибудь упрекали.
Я сказал ей, что никогда вас и не упрекал, что мне это и в голову не приходило. И сказал, что вскрою конверт и напишу все это.
Миссис Клеменс велит мне написать, чтобы вы месяц-другой не высылали нам денег, - мы должны оказать вам хоть эту помощь, единственную, которая в наших силах. Отлично - я согласен (и от всего сердца), однако было бы неплохо, если бы братец Чатто прислал свой ежегодный взнос. Неделю тому назад я послал ему письмо по совсем другому делу - просил его подписать меня на "Дейли ньюс" (я, собственно, хотел деликатно напомнить ему, что подошло время платежа), но, очевидно, я адресовал конверт вам или кому-нибудь еще, потому что не получил от него ответа и не получаю "Дейлп ньюс".
49
ОЛИВИИ КЛЕМЕНС
Нью-Йорк, 28 сентября 1893 г.
Любовь моя! Где ты и как ты себя чувствуешь? Я думаю, что ты в Ботцене, и от всего сердца надеюсь, что ты здорова и бодра. Я здоров и довольно бодр, хотя при подобных обстоятельствах мне трудно сохранять бодрость Издательство, как ты знаешь, в тяжелом положении. Вот уже три недели я стараюсь продать его целиком или хотя бы долю в нем, чтобы избежать катастрофы, но до сих пор нам еще не сделали приемлемого предложения. После долгих и тяжелых хлопот мне удалось добиться отсрочки наиболее близких платежей по векселям, и теперь у нас есть маленькая передышка, которая даст нам возможность осмотреться и продолжать наши попытки. Время сейчас необычайно тяжелое.
Что касается "Машинной компании", все застыло на мертвой точке, они там охвачены унынием и пали духом. Они пытаются слить Чикагскую и Нью-Йоркскую компании в одну, на лучшей и более деловой основе. Возможно, это им удастся, - по правде говоря, это вообще может удаться только в такое время, как сейчас. Но теперь все исполнены смирения, все готовы пойти на уступки и даже на жертвы - и это вместо прежней гордости и уверенности в себе. Слава богу, мне не приходится вести дела еще и этой компании. Подождем и посмотрим, что будет дальше.
Иногда я начинаю бояться, что мне снова придется прибегнуть к этим ужасным публичным чтениям. Что же, раз надо, то надо, но я пойду на это, только если меня к тому принудит абсолютная необходимость. В этом случае я, пожалуй, начну с Индии и Австралии, а по Америке совершу турне, когда времена станут лучше. Как ты думаешь, сможешь ли ты поехать со мной? Я от души надеюсь, что до этого не дойдет, но мне все чаще кажется, что другого выхода не будет.
Причина этой беды сводится к одному - три года назад мистер Холл (и я тоже) проявил невообразимую глупость, не поняв, что "Библиотека американской литературы" - бремя для нас непосильное, а это мог понять даже ребенок. Ему следовало бы попытаться избавить нас от этой обузы добрых три года назад.
Как я уже писал, у нас хотели купить "Библиотеку американской литературы", но на неприемлемых условиях. Надо осмотреться и подумать, что можно будет сделать.
Я пишу тебе все это с болью в сердце, - я молчал, пока не мог написать ничего определенного: ибо пока мы не знали, какие условия нам собираются предложить, еще была надежда, что сумма будет достаточно велика и поможет нам выбраться живыми из этой страшной ловушки. Может быть, сумма будет несколько увеличена, но я на это не надеюсь,
Я тебя так люблю и мне так больно сообщать тебе подобные новости, когда ты далеко и одна среди чужих людей! Я люблю тебя всем своим существом.
Сэмюел.
50
ОЛИВИИ КЛЕМЕНС
"Плейерс", 15 февраля 1894 г., 11.30 вечера.
Ливи, родная!
Вчера я обсудил с мистером Роджерсом все мои разнообразные дела, и мы решили, что я вполне могу выехать в Европу 7 марта из Нью-Йорка. Поэтому его личная секретарша мисс Гаррисон письмом заказала мне билет, и я, не тратя времени, телеграфировал тебе, что буду в Саутгемптоне 14 марта, а в Париже - 15-го. Как у меня забилось сердце при мысли, что я скоро увижу тебя!.. Ну, не буду отвлекаться. Сегодня после бильярда я впервые со всеми подробностями обрисовал мистеру Роджерсу катастрофическое положение Уэбстера. Мне было крайне неприятно обременять всем этим его доброе сердце и переутомленный мозг, но он сам вызвался взяться за это дело и сказал, что оно его нисколько не обременит, что работать для своих друзей - не труд, а удовольствие. Мы обсуждали эту задачу со всех сторон и убедились, что решить ее но так-то просто, но он думает, что утро вечера мудреней и что, может быть, взвесив все хорошенько, он завтра найдет какой-нибудь выход.
Только не думай, что я бываю груб с мистером Роджерсом, это не так. Он слеплен не из простой глины, но из прекрасного и тонкого материала, - а такого роди поди не вызывают проявлений грубости, скрытой в людях моего типа. Я не боюсь, что вдруг его чем-то обижу, и мне не приходится следить за собой в этом отношении. С ним всегда легко и просто.
Он хочет побывать в Японии - это его мечта, и хочет поехать туда вместе со мной (его семья и наша), забыть на время обо всех делах и как следует отдохнуть. А в отдыхе он очень нуждается. Но этой мечте, как и любой мечте делового человека, суждено остаться только мечтой.
Как ты, вероятно, заметила, я могу писать о нем без конца. Это очень приятная тема. Когда я приехал сюда в сентябре, до чего же черным представлялось мне будущее - и безнадежным, непоправимо безнадежным! Уэбстеру и К* грозило неминуемое банкротство, хотя выручить их могла весьма небольшая сумма. Я бросился в Хартфорд - к моим друзьям, но их это не тронуло, не заинтересовало, и мне было очень тяжело, что я туда поехал. Деньги, которые меня спасли, я получил от мистера Роджерса, человека тогда мне совсем постороннего. Л потом, - хотя мы были еще едва знакомы, - он взял на себя труд привести в порядок мои финансовые дела, и притом так (этого требовала его врожденная деликатность), чтобы я не почувствовал, что мне оказывается одолжение, благодеяние; и он привел их в порядок ценой трехмесячных скучных и утомительных хлопот. Он подарил мне это время - время, которое никому не удалось бы купить даже по цене сто тысяч долларов за месяц и даже втрое дороже.
И вот в самый разгар этой благородной борьбы, этой долгой и блистательной борьбы, ко мне является Джордж Уорнер и говорит:
"Я могу предложить вам замечательно выгодное дело. Я знаю человека - очень видного человека, - написавшего книгу, которая разойдется в одну минуту; в ней разоблачаются мерзавцы из "Стандард Ойл", и каждый из них лично получает полную меру. Вот книга, которую вам стоит издать, она принесет вам богатство, и я в любую минуту могу связать вас с ее автором".
Я хотел было ему ответить:
"Единственный человек в мире, который мне дорог, единственный человек, за которого я готов дать ломаный грош, единственный человек, который, не жалея ни сил, ни труда, старается спасти меня и моих близких от нищеты и позора, - это мерзавец из "Стандард Ойл". Если вы меня знаете, вы поймете, нужна мне эта книга или нет".
Однако этого я не сказал. Я сказал, что мне вообще не нужны никакие книги, так как я хочу покончить с издательской деятельностью, да и вообще со всякой финансовой деятельностью, что ради этого я сюда и приехал и буду этого добиваться всеми силами.
Ну, пожалуй, и довольно. К трем часам я усну, а долго спать мне незачем: последнее время я чувствую себя очень свежим и не устаю. Милая, милая Сюзи - мне становится стыдно за свое здоровье, когда я думаю о ней и о тебе, моя родная.
Сэмюел.
51
ОЛИВИИ КЛЕМЕНС
22 апреля 1894 г.
Родная моя!