– Да это целое богатство для моих храбрецов! – сказал Масео. – Они ведь не получают жалованья, зачастую живут впроголодь и нередко бывают по целым дням с пустыми желудками. Но будьте уверены, несмотря на это, не пропадет ни гроша, все золото будет сдано в наше казначейство в совершенной целости. Но время действительно было дорого, и потому на борту яхты скоро началась лихорадочная деятельность. Так как пока нечего было опасаться ни со стороны берега, ни со стороны моря, то зажгли фонари и принялись за выгрузку яхты. Люди Масео во главе с офицерами неслышно всходили на борт, молча брали ношу и тихо, точно привидения, скрывались с ней в ночном мраке. Через час два миллиона Бессребреника были уже на Кубе. Кроме того, было выгружено множество ящиков с оружием, амуницией, одеждой и провизией. Ничего не было забыто великодушным другом Кубы. Когда Масео стал прощаться, Бессребреник сказал ему: – Это еще не все, генерал. Я приготовил лично для вас небольшой сюрприз. – Надеюсь, что в этом сюрпризе нет ничего ужасного? – с улыбкой произнес храбрый вождь инсургентов. – Конечно нет. Я хочу подарить вам аппарат удивительно простого устройства и легко управляемый. Благодаря этому аппарату, вы сможете переноситься с места на место со скоростью экстренного поезда. Вы можете подниматься, опускаться, двигаться направо и налево, как вам вздумается, и совершенно безопасно наблюдать за всеми движениями неприятеля. – А! Это, вероятно, воздушный шар? – радостно воскликнул Масео. – Вы угадали, – ответил Бессребреник, – это действительно воздушный шар, поддающийся управлению и обладающий удивительной двигательной силой; он может служить не только для наблюдений, но и страшным оружием на войне. – Значит, вы даете нам в руки средство для достижения "верного" успеха в нашем деле. – По крайней мере – очень важную помощь, стоящую нескольких полков. – Но… откуда же мы будем добывать необходимый газ для шара? – Об этом не беспокойтесь, генерал. Мой шар имеет, между прочим, и ту особенность, что его подъемная сила служит для него вместе с тем и двигательной… – Ну, уж это для меня совершенно непонятно… – А между тем это очень просто: вместо того чтобы применять электрические аккумуляторы или тому подобные тяжеловесные и занимающие много места приборы, с которыми, кроме того, так много возни, я отдал предпочтение сжатому или, вернее, превращенному в жидкое состояние водороду… – Браво! – Теперь вам понятно?.. Таким образом, я получаю в минимальном объеме громадное количество газа. Емкости, в которых он заключен под сильным давлением, имеют форму и размеры гранат с особого рода крышкой. Это собственно газовые бутыли, только не стеклянные, а стальные, так что об опасности взрыва не может быть и речи, притом их нельзя ни разбить, ни повредить… – Чудеса, право чудеса! – восторгался Масео. Бессребреник улыбнулся и продолжал: – Достаточно привинтить к крышке соединительную трубу, чтобы разреженный водород соединился с механизмом движения и управления шаром. Наполнение шара газом производится тем же способом, то есть без посторонней помощи, и потому тоже не представляет никаких затруднений. Когда бутыль будет пустая, ее можно наполнить порохом или другим взрывчатым веществом, так что она превращается в гранату. – Я, право, не знаю, чему более удивляться, сеньор: вашей безграничной изобретательности или вашей неистощимой щедрости! – Не стоит удивляться, дорогой генерал, лучше постарайтесь извлечь побольше пользы из того, что я предлагаю вам. В сравнении с вашими подвигами все, что я делаю из желания доказать вам свое сочувствие, очень незначительно… Я, впрочем, должен просить вас подождать несколько дней до получения в свою собственность аэростата. Он мне нужен для того, чтобы, так сказать, с птичьего полета произвести ревизию клочков земли, которыми я владею на Кубе. Там у меня есть плантации, которые прежде находились в цветущем состоянии, а теперь, по всей вероятности, совершенно разорены. Кстати, эта маленькая воздушная экскурсия позволит мне испытать шар. – Делайте все, что найдете нужным, – сказал Масео. – Позвольте принести вам от имени всех сражающихся за освобождение Кубы искреннюю вечную признательность. Теперь мне необходимо покинуть вас, чтобы скрыть в безопасном месте наше сокровище. – До свидания, дорогой генерал. – До скорого свидания, дорогой благотворитель! – На рассвете я поднимусь в аэростате и, наверное, с него увижу вас… Прощайте! Новые друзья крепко пожали друг другу руки и расстались. Масео поспешил возвратиться на берег к нетерпеливо ожидавшим его людям. Через несколько минут он со своим отрядом уже шел скорым шагом в то место, откуда испанцы были выгнаны и где теперь было совершенно тихо и безопасно. Быстро подвигаясь вперед, вождь инсургентов, которому на повороте дороги, так же как и его офицерам, подвели лошадей, чувствовал, как в его сердце закрадывается какое-то щемящее, тоскливое чувство, как будто предвестник скорого несчастия. Этот храбрец, тело которого было покрыто рубцами от полученных в сражениях ран, никогда раньше не знал ни страха, ни боязни, но теперь, несмотря на энергию и уверенность в окончательной победе, им вдруг овладело такое ощущение, точно его вели на казнь, и он, при всей своей силе воли, никак не мог отделаться от печального предчувствия. "Что за странность! – думал он. – Мне кажется, что я сегодня буду убит. Мысль о близкой смерти упорно овладела мной и не хочет покинуть меня… Я не боюсь смерти, но мне еще нельзя умирать, я должен жить, если не для себя самого, то для моего дела… Однако не мешает на всякий случай сделать необходимые распоряжения… " И, обернувшись назад, он громко позвал своего друга, поверенного всех своих тайн: – Серрано! Мне нужно поговорить с тобой… Серрано! Где ты? Доктор не откликался. Масео удивился и, думая, что доктор возится с каким-нибудь внезапно заболевшим, приказал разыскать его. Один молодой человек, любимец Масео и в свою очередь безгранично ему преданный, сын Максимо Гомеца, другого героя борьбы за независимость Кубы, подъехал к своему начальнику и доложил ему: – Генерал, доктор Серрано недавно ускакал куда-то в сторону. – Вот как! Ты в этом уверен, Франциско? – Да, генерал. За минуту до своей отлучки он говорил со мной и сказал, что ему необходимо отлучиться ненадолго и что он скоро вернется к нам. – Гм! В мозгу Масео мгновенно пронеслось подозрение об измене доктора – мысль ужасная, мучительная. Это было точно откровение свыше, с поразительной ясностью представившее внутреннему взору генерала всю картину того, что его ожидает впереди. Он видел себя умирающим, предательски пораженным из-за угла, слушал шумные выражения торжества своих врагов, избавившихся от такого опасного противника. Всего ужаснее было для него сознание, что с его гибелью сильно пострадает дело освобождения родины. Но он тут же устыдился своей мысли, которая казалась его честной натуре оскорблением отсутствующего друга. Он стал припоминать все, что служило неопровержимым доказательством преданности доктора инсургентам: его страстную любовь к Кубе и жгучую ненависть к испанцам; вспоминал свои личные отношения с ним, старую дружбу, братство по оружию, перенесенные вместе невзгоды и общие надежды. Пожав плечами, он пробормотал про себя: – Нет, подозревать Серрано – прямо глупость, даже хуже – это было бы низко! Серрано самый честный человек из всех, кого я знаю, и если бы мне пришлось сомневаться в нем, то я скорее должен бы не доверять родному отцу!.. В это мгновение послышался топот мчавшейся во весь опор лошади и оклики: "Кто идет?", проносившиеся от задних рядов отряда до передних. Затем раздались крики: "Серрано! Это он!.. Это наш доктор!" – Где генерал? – коротко спросил всадник, поравнявшись с отрядом. – Я здесь, мой друг, – откликнулся Масео. – О, как я рад тебя видеть! Я боялся, не случилось ли чего с тобой… – Благодарю… Со мной ничего не случилось… Но я везу важную новость. Мы идем прямо на засаду. Впереди нас ожидают четыре тысячи испанцев. – Черт возьми! Это действительно очень важно! – воскликнул Масео. – В том то и дело… Я так и думал, что отступление Люка было только ловушкой, и, чтобы в этом убедиться, я один отправился на разведку и узнал, что на рассвете нас собираются атаковать, а этого, в виду незначительности наших сил, ни в каком случае не следует допускать. – Конечно!.. Хорошо, я изменю маршрут, – проговорил Масео, – и присоединюсь к остальной части моих войск, а тогда – милости просим, господа испанцы!.. А тебе, мой дорогой друг и преданный товарищ, еще раз большое спасибо! Благодаря тебе мы избежали страшной опасности. Если бы глаза Масео обладали свойством проникать в мрак, то он заметил бы ироническую улыбку, мелькнувшую на лице доктора. ГЛАВА XXIV
Безвыходное положение. – Десять против трехсот. – Парламентер. – Кровавый ответ. – Неожиданные родственники. – Смерть Браво. – Последние заряды. – Теперь вы сдадитесь! – Героический ответ.
Так жестоко наказанные капитаном Роберто и его небольшим отрядом, "водуисты" быстро рассеялись в ночном мраке, а молодой офицер в ожидании рассвета поместился в капище вместе со своими солдатами и освобожденными пленниками. Он понял, что слышавшаяся вдали перестрелка – это стычка полковника Карлоса с испанцами. Временами пальба становилась слышнее, но определить место, где именно она происходила, все-таки было невозможно. Едва успели возвратиться посланные капитаном Роберто разведчики с докладом о приближении неприятеля, как перед капищем уже появился отряд испанцев. Очевидно, предводитель отряда хорошо знал, что здесь находятся девушки и их защитники, судя по тому, что сразу началась атака на наскоро исправленную и запертую дверь здания. Сопротивление было самое отчаянное. Если на стороне нападавших было превосходство численности, то осажденные обладали хорошей позицией, испытанной храбростью и привычкой к самой строгой дисциплине. Встретив серьезный отпор, испанцы были вне себя от ярости. Они подумали, что в капище находится втрое больше людей, нежели предполагалось, и отступили с целью возобновить нападение на рассвете. К несчастью, у осажденных не хватало зарядов. Опытный и осторожный Роберто, осмотрев сумки у солдат, нашел, что у каждого было не более десяти зарядов. Внутренне содрогаясь, он однако не решился сообщить девушкам об этом грустном обстоятельстве. "Все-таки не сдадимся до последней возможности! – думал он про себя. – Храбрым Бог владеет!" Предвидя вторичную атаку, он приказал потихоньку пробить в стене, возле входа, отверстия, и перед каждым из них поставил по солдату. – Берегите заряды, стреляйте только наверняка, – сказал он, окончив все приготовления к новой обороне. Немного погодя появилось солнце, – вдруг, как всегда бывает в тропиках, без постепенных переходов от мрака к свету. Вслед за появлением солнца возобновилась и атака, с еще большим ожесточением, чем ночью. Испанцев было триста человек. Они бросились на капище с уверенностью в успехе. Из импровизованных бойниц грянул ружейный залп, уложивший сразу десять человек, что, однако, не уменьшало энергии нападающих. Еще залп – и снова десять человек выбыло из строя. Тем не менее лицо молодого предводителя инсургентов было мрачно. "Их слишком много!" – думал он о численном превосходстве испанцев и взглянул с тоской на девушек, стоявших вместе с мальчиком за жертвенником. Между тем в дверь снаружи сыпались удары топорами, сопровождаемые дикими возгласами и глухо отдававшиеся под сводами обширного здания. Третий залп, раздавшийся вслед за командой капитана Роберто, уложил еще несколько неприятелей, но дверь уже со всех сторон дала трещины и вскоре должна была разлететься в щепки под ударами осаждающих. – Ложись! – скомандовал капитан Роберто. Солдаты легли, и он один остался на ногах, с револьвером в руках. Видя, что заряды постепенно истощаются, и сознавая, что через несколько минут он и все находившиеся с ним будут во власти беспощадного врага, Роберто решился обратиться к великодушию и гуманности испанцев. Он заботился не о себе и даже не о своих солдатах, а о тех, которые находились под его покровительством и с удивительным спокойствием ожидали исхода неравной борьбы. Надев на острие сабли белый носовой платок, Роберто поднялся до слухового окна и, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули, высунул голову и замахал саблей с надетым на ней платком. На мгновение огонь прекратился. Пользуясь этим, Роберто крикнул взволнованным, но громким голосом: – Здесь находятся три женщины и ребенок, которых хотели принести в жертву "воду", но мы успели вовремя спасти их. Во имя человечности я прошу для них свободы. Дайте честное слово, что вы не причините им никакого зла, а с нами тогда делайте, что хотите. Во всякой другой стране при подобных условиях эта просьба была бы бесспорно уважена, но здесь было не то. Чей-то дрожащий от злобы, резкий и повелительный голос насмешливо крикнул в ответ на это благородное воззвание: – Стреляйте в этого краснобая!.. А потом мы их всех подпалим. Кармен побледнела, и на ее глазах выступили слезы стыда: она узнала голос своего отца! Раздался залп из двадцати карабинов, но Роберто в момент команды дона Мануэля успел спрыгнуть вниз, так что пули пролетели над его головой и застряли в противоположной стене. – Трусы!.. Негодяи!.. Будьте прокляты! – крикнул он им в бойницу сдавленным от гнева голосом. – Да падет на вас кровь невинных! Заметив, что Роберто вытирает щеку, по которой тянулась тонкая красная полоска, Фрикетта подошла к нему и с участием спросила: – Вы ранены? – Пустяки, мадемуазель!.. Небольшая царапинка… Вероятно, немного задело камнем или щепкой, – ответил он на превосходном французском языке, но с характерным произношением жителей берегов Луары. – Однако как вы хорошо говорите на моем родном языке! Неужели вы мой земляк? – с удивлением воскликнула девушка, внимательно вглядываясь в молодого человека. – Я действительно французского происхождения, мадемуазель, и мое настоящее имя – Роберт. – И моего отца звали так же. Уж не родственники ли мы, мистер Роберт? – Очень может быть. – Я была бы в восторге… – А я и подавно! Крик предсмертной агонии прервал эту беседу: один из солдат, пораженный через трещину в двери, упал с раздробленным черепом. Роберто бросился занять его место, но его предупредила Долорес. Молодая героиня подняла заряженное ружье, выпавшее из рук убитого, и выстрелила в нападающих с искусством опытного стрелка. – Еще одно слово, мистер Роберт! – сказала Фрикетта. – Имеете вы какие-нибудь сведения о своих родных? – О, да, мадемуазель, и даже очень точные. Мой прадед, уроженец Амбуаза, был капитаном в Сан-Доминго, в армии генерала Леклера. У него был… – Брат, – подсказала Фрикетта. – Да… – Близнец, тоже капитан… – Совершенно верно. Откуда вам это известно? – Братья-близнецы горячо любили друг друга и никогда не расставались… – Да, да, и это верно… – Но обстоятельства заставили их разлучиться. Один из них, Жан, был взят в плен… – Он бежал на Кубу и был моим прадедом, а другой… – Другой, Жак, возвратился во Францию и был моим прадедом… У нас есть миниатюра, изображающая обоих братьев в военных мундирах. Копия этой миниатюры, благоговейно хранившаяся и переходившая от отца к сыну, к несчастью, сгорела вместе с домом моих родителей. Сзади на ней было написано уже пожелтевшими буквами: "Моему дорогому брату Жану… " – Так, так, все это вполне верно. – Значит, мы с вами действительно родственники, кузен? – Да, кузина! И встретились при таких печальных обстоятельствах. – Но я все-таки очень довольна этой встречей, мой храбрый кузен! – А я прямо от нее в восторге, моя неустрашимая и прелестная кузина! – Это комплимент? – Вовсе нет! Не забывайте, что мы стоим лицом к лицу со смертью… Тут уж не до комплиментов. – Да, вы правы, наши минуты сочтены… Новый короткий предсмертный крик заставил их оглянуться: второй солдат упал мертвым к их ногам. Ружье еще одного, выбывшего из строя, подхватила Кармен и стала на его место. – Браво, Кармен! – воскликнула Долорес и снова выстрелила в осаждающих. – О, я теперь понимаю, отчего ваши силы возрастают с каждым днем! – воскликнула Кармен, обращаясь к Роберто. – Даже я, испанка древнего рода, воспитанная в ненависти и в презрении к вам, доведена до того, что от всей души кричу: "Да здравствует свободная Куба!" Между тем зарядов осталось очень мало, а огонь испанцев не прекращался, так что горсти осажденных не было никакой возможности устоять. Пал уже третий солдат. Вдруг послышался пронзительный крик Пабло и вслед за тем громкое проклятие Мариуса: | 
