Александр Дюма - Графиня де Шарни Том1

    Догадываясь о намерениях отца, Катрин предприняла попытку противостоять им, предупредив Изидора о грозившей ему опасности. К счастью, ее остановил Питу, потому что вместо Изидора она встретила бы на своем пути отца.

    Она слишком хорошо знала ужасный характер отца, чтобы и не пытаться его уговорить. Это лишь ускорило бы развязку, только и всего; она бы вызвала бурю вместо того, чтобы ее отвести.

    Она же стремилась к тому, чтобы помешать столкновению между ее возлюбленным и отцом.

    Ах, как горячо она в этот момент желала, чтобы отсутствие возлюбленного, из-за которого она чуть было не лишилась жизни, продлилось бы еще хоть немного! Она благословила бы голос, который бы ей сказал: "Он уехал!" - даже если бы голос прибавил: "Навсегда!" Питу понимал это так же хорошо, как Катрин; вот почему он предложил ей себя в качестве посредника. Придет виконт пешком или прискачет верхом, Питу надеялся увидеть или услышать его вовремя, броситься ему навстречу, в двух словах обрисовать положение и уговорить бежать, пообещав на следующий день передать от Катрин весточку.

    Питу так крепко прижимался к иве, словно сроднился с деревьями, среди которых он прятался, призвав на помощь все чувства, необходимые ночью как на открытом месте, так и в лесу, чтобы разглядеть тень или уловить малейший звук.

    Вдруг ему почудились шаги; они раздались у него за спиной со стороны леса. Человек шел неровно, спотыкаясь о борозды. Шаги показались Питу чересчур тяжелыми для молодого элегантного виконта. Он медленно и неслышно обошел вокруг дерева и в тридцати футах от себя разглядел фермера с ружьем на плече.

    Как и предвидел Питу, тот караулил на перекрестке Бур-Фонтен; однако, видя, что на тропинке никто так и не появился, он подумал, что ошибся, и теперь возвращался в засаду, как он и предупреждал, под окно к Катрин, убежденный в том, что именно через это окно виконт де Шарни попытается к ней пробраться.

    К несчастью, случай пожелал, чтобы он выбрал для засады те же ивы, в которых прятался Питу.

    Питу разгадал намерения фермера. Не ему было оспаривать место. Он скатился с пригорка и исчез в канаве, спрятав голову среди размытых водой корней ивы, к которой привалился плечом Бийо.

    К счастью, поднялся ветер, иначе Бийо непременно бы услышал, как отчаянно стучит сердце Питу.

    К чести нашего героя следует заметить, что его беспокоила не столько угрожавшая ему опасность, сколько приводила в отчаяние невозможность исполнить данное Катрин обещание.

    Что она подумает о Питу, если г-н Шарни придет и с ним случится несчастье?

    Вероятно, подумает, что он ее предал. Питу предпочел бы скорее умереть, нежели допустить мысль о том, что Катрин поверит в его предательство.

    Но ему не оставалось ничего иного, как притаиться там, где он находился: малейший шорох мог его выдать.

    Так прошло четверть часа; ничто не нарушало ночной покой. Питу тешил себя надеждой, что виконт задержится, а Бийо надоест ждать, и, усомнившись в том, что виконт вообще придет, фермер вернется домой.

    Вдруг Питу, оказавшийся в силу обстоятельств прижатым к земле, услышал конский топот. Если он не ошибался и это был действительно конь, он, должно быть, скакал по той самой тропинке, которая вела из леса.

    Вскоре у него не осталось сомнений, что это был конь. Он пересек дорогу футах в шестидесяти от пригорка, поросшего ивами, и копыта зацокали по щебенке, а когда конь наскочил подковой на большой камень, посыпались искры.

    Питу увидел, как фермер пригнулся у него над головой, вглядываясь в темноту.

    Однако ночь была настолько темная, что даже глаза Питу, привыкшие видеть в потемках, различили только тень, мотнувшуюся через дорогу и исчезнувшую за углом каменного забора фермы.

    Питу ни на минуту не усомнился в том, что это Изидор, но он понадеялся на то, что виконт изберет другой путь, нежели окно, для того чтобы пробраться на ферму.

    Бийо тоже было так подумал, потому что у него вырвалось ругательство.

    Минут десять протекло в пугающей тишине.

    Спустя десять минут Питу, приглядевшись, заметил на углу забора человеческую фигуру.

    Привязав коня к дереву, всадник возвращался назад пешком.

    Темнота была такая непроницаемая, что у Питу появилась надежда, что Бийо не заметит эту тень или увидит ее слишком поздно.

    Он заблуждался: Бийо ее увидел; Питу услышал, как фермер дважды сухо щелкнул собачками, заряжая ружье.

    Человек, пробиравшийся вдоль стены, тоже, несомненно, услышал этот звук, который не мог обмануть слух охотника. Он остановился, вглядываясь в ночную мглу, однако различить что-либо было невозможно.

    В это мгновение Питу увидел, как Бийо поднял ружье; однако с такого расстояния фермер мог бы промахнуться или угодить не туда. Вскинув было ружье, Бийо опустил его.

    Тень снова заскользила вдоль стены.

    Она заметно приближалась к окну Катрин.

    На сей раз Питу услышал, как забилось сердце Бийо.

    Питу спрашивал себя, что он может сделать, как ему предупредить несчастного молодого человека, каким образом его спасти.

    Но ничего не приходило ему на ум. От отчаяния он вцепился руками в волосы!

    Он увидел, как ружье снова поднимается и опять опускается.

    Жертва была пена слишком далеко.

    Прошло не больше минуты. За это время молодой человек прошел двадцать футов, отделявших его от окна.

    Подойдя к окошку, он тихонько стукнул три раза с равными промежутками.

    На сей раз сомнений быть не могло: это был условный знак любовника.

    Ружье поднялось в третий раз, а Катрин тем временем, услыхав условный стук, приотворила окно.

    Питу, задыхаясь, скорее почувствовал, как сработала в ружье пружина. Раздался щелчок, это камень ударил по кресалу. Вспышка, похожая на молнию, осветила дорогу, однако выстрела не последовало.

    Сгорела лишь затравка.

    Молодой дворянин понял, какая опасность ему угрожала. Он рванулся было туда, откуда пытались стрелять, однако Катрин схватила его за руку и притянула к себе.

    - Несчастный! - прошептала она. - Это же мой отец!,. Он все знает! Иди сюда!

    Она с нечеловеческой силой рванула его на себя, помогая перескочить через подоконник, и заперла ставень.

    У фермера был еще один выстрел. Но юноша и девушка были, несомненно, так тесно прижаты друг к другу, что он боялся, выстрелив в Изидора, угодить в дочь.

    - Пусть только выйдет! - прошептал он. - Уж тут-то я не промахнусь.

    Не теряя времени даром, он буравчиком от пороховницы прочистил запал и насыпал новую затравку, чтобы не повторилось чудо, которому Изидор был обязан жизнью.

    В течение пяти минут было совершенно тихо. Не было слышно дыхания Питу и фермера, даже сердца их словно перестали стучать.

    Вдруг тишину разорвал лай собак, сидевших во дворе фермы на привязи.

    Бийо топнул в сердцах, прислушался и снова топнул.

    - А-а, она решила провести его через сад, - проговорил он. - Это на него собаки лают.

    Прыгнув через ров, в котором притаился Питу, он упал по другую его сторону и, несмотря на темноту, он, хорошо зная местность, скоро исчез за углом.

    Он надеялся обогнуть ферму и перехватить Изидора.

    Питу понял его маневр. Обладая прекрасным чутьем, он выпрыгнул из канавы, бросился через дорогу напрямик,: подбежал к окну Катрин, рванул на себя ставень, забрался в пустую комнату, вышел в освещенную лампой кухню, выскочил во двор, побежал по направлению к саду и, очутившись там, разглядел в темноте две тени; одна из них занесла над забором ногу, а другая стояла под забором, простирая вперед руки.

    Прежде чем спрыгнуть по другую сторону забора, молодой человек обернулся в последний раз.

    - До свидания, Катрин, - молвил он, - помни, что ты всегда со мной.

    - Да, да, - отвечала девушка. - Беги же, беги!

    - Да, бегите, бегите, господин Изидор! - прокричал Питу. - Бегите!

    Стало слышно, как молодой человек спрыгнул на землю; потом заржал конь, узнавший хозяина; скоро раздался стук копыт подгоняемого всадником коня. Прогремел один выстрел, потом другой.

    Заслышав первый выстрел, Катрин закричала и рванулась на помощь Изидору. Когда она услышала второй выстрел, она вздохнула, силы покинули ее и она упала на руки Питу.

    Тот, вытянув шею, прислушивался к стуку копыт и вскоре убедился в том, что конь не замедлил бег.

    - Ну вот, - рассудительно проговорил он, - есть надежда. Ночью хорошо не прицелишься, да и рука дрожит, когда стреляешь в человека, а не в волка или кабана.

    Подняв Катрин на руки, он хотел отнести ее в дом. Собравшись с силами, она высвободилась из его объятий и соскользнула на землю, останавливая Питу жестом.

    - Куда ты меня ведешь? - спросила она.

    - Я хотел вас проводить в вашу комнату, мадмуазель! - изумившись ее вопросу, отвечал Питу.

    - Питу! - проговорила Катрин. - У тебя есть такое место, где я могла бы укрыться?

    - Если бы такого места у меня не было, я бы его нашел, мадмуазель, - молвил Питу.

    - Тогда отведи меня туда, - попросила Катрин.

    - А как же ферма?

    - Надеюсь, что через пять минут я расстанусь с ней навсегда.

    - А ваш отец?..

    - Все кончено между мною и человеком, собиравшимся убить моего возлюбленного.

    - Но, мадмуазель… - осмелился было возразить Питу.

    - Ты отказываешься меня сопровождать, Питу? - спросила Катрин, выпуская руку молодого человека.

    - Нет, мадмуазель. Боже сохрани.

    - Тогда следуй за мной.

    Катрин пошла вперед. Из сада она прошла в огород.

    На краю огорода находилась небольшая калитка, выходившая на равнину Ну.

    Катрин отворила ее без колебаний, вынула ключ, заперла калитку на два оборота за собой и Питу и бросила ключ в стоявший у забора колодец.

    Решительным шагом она пошла через поле, опираясь на руку Питу, и вскоре оба они исчезли в долине, раскинувшейся между деревней Писле и фермой Ну.

    Никто не видел, как они ушли, и один Господь знал, где Катрин нашла в ту ночь убежище, обещанное ей Питу.

    Бывают в человеческих отношениях бури, подобные природным ураганам: небо хмурится, сверкает молния, гремит гром, земля словно сходит со своей оси; наступает критическая минута, когда кажется, что вот-вот погибнут люди и вещи: все дрожат, трепещут, взывают к Богу как к единственной надежде. Потом мало-помалу приходит успокоение, рассеивается мгла, наступает новый День, снова светит солнце, распускаются цветы, оживают деревья, люди отправляются по своим делам, предаются удовольствиям, любви. Жизнь возрождается и улыбается с обочин дорог и порогов, и никто уж не заботится тем, что там, куда угодила молния, царит опустошение.

    Так было и на ферме: всю ночь в сердце человека, решившегося и приведшего в исполнение план мести, бушевала страшная гроза. Заметив, что его дочь сбежала, он тщетно искал в темноте ее следы; он звал ее сначала злобно, потом умоляюще, затем с отчаянием, но ответа не было. В это время что-то жизненно важное наверняка было разрушено в его мощном организме. Однако когда эта буря криков и угроз, во время которой были и своя молния и свой гром, как в природе, сменилась тишиной и усталостью; когда собаки, у которых не стало причин для беспокойства, перестали выть; когда дождь с градом смыл следы крови, тянувшиеся подобно оброненному пояску, вдоль фермы; когда погода, бесчувственная и молчаливая свидетельница разыгравшейся на ферме драмы стряхнула со своих крыльев последние ночные часы, жизнь возвратилась в привычную колею: ворота проскрипели ржавыми петлями, с фермы вышли работники, одни - отправляясь за семенами, другие - за боронами, третьи - за плугами. Следом за ними появился и Бийо, не сводивший глаз с равнины. И вот наконец наступил день; вся деревня проснулась, и те из жителей, что плохо спали ночью, с любопытством и беззаботностью говорили:

    - Ох, и выли же нынче ночью собаки у папаши Бийо! А за фермой два выстрела грохнули…

    Вот и все.

    Впрочем, нет, мы ошибаемся.

    Когда папаша Бийо вернулся, как обычно, в девять позавтракать, жена его спросила:

    - Скажи-ка, отец, а где Катрин? Ты не знаешь?

    - Катрин?.. - через силу отвечал Бийо. - Ей вреден воздух фермы, вот она и отправилась в Солонь к тетке…

    - А-а… - молвила тетушка Бийо. - И долго она там пробудет, у тетки?

    - Пока ей не станет лучше, - отвечал фермер. Тетушка Бийо вздохнула и отодвинула чашку с кофе с молоком.

    Фермер попытался заставить себя поесть, но не смог и, взяв бутылку бургундского за горлышко, одним махом ее опустошил и прохрипел:

    - Надеюсь, моего коня еще не расседлали?

    - Нет, господин Бийо, - робко отвечал ему детский голосок; его обладатель приходил каждое утро на ферму с протянутой рукой, клянча завтрак.

    - Хорошо!

    Грубо отстранив бедного мальчонку, фермер вскочил на коня и поскакал в поле, а жена, утирая слезы, пошла в тень от камина на свое привычное место.

    Стало меньше одной певчей пташкой, одним радующим глаз цветком, которые в образе юной прелестной девушки оживляли старые стены фермы. А в остальном жизнь на ферме обещала уже на следующий день войти в привычную колею.

    Питу встретил утро в своем доме в Арамоне, и те, кто вошли к нему в шесть утра, застали его за перепиской набело перед отправкой Жильберу отчета о потраченных на обмундирование двадцати пяти луидорах, подаренных доктором Национальной гвардии Арамона. Питу писал при свече, которая, верно, судя по длинному фитилю, давно горела.

    Правда, дровосек сказал, что видел, как Питу около двенадцати часов ночи пронес по деревне в руках что-то тяжелое, напоминавшее очертаниями женское тело, а потом спустился под откос и пошел по направлению к хижине папаши Клуи. Однако это было маловероятно, ведь папаша Лаженес утверждал, что видел, как Питу бежал со всех ног около часу ночи по дороге на Бурсон, а Мавме, живший на краю деревни со стороны Лоноре, сказал, что между двумя и половиной третьего ночи Питу прошел мимо его двери и он ему крикнул: "Здорово, Питу!" - а Питу в ответ прокричал: "Здорово, Манике!" Стало быть, не приходилось сомневаться в том, что Манике видел Питу между двумя и половиной третьего.

    Но чтобы дровосек видел Питу неподалеку от хижины папаши Клуи несущим на руках, да еще в полночь, нечто тяжелое, похожее на женское тело, чтобы папаша Лаженес видел Питу бегущим сломя голову около часу ночи по бурсонской дороге; чтобы Манике поздоровался с Питу, проходящим перед его домом между двумя и половиной третьего, - Питу, которого мы потеряли из виду, когда он находился вместе с Катрин между половиной одиннадцатого и одиннадцатью часами ночи в оврагах, отделяющих деревню Писле от фермы Ну, должен был пройти, чтобы добраться до хижины папаши Клуи, около полутора миль, потом вернуться в Бурсон, то есть отшагать еще две мили, затем пойти назад из Бурсона к папаше Клуи и, наконец, вернуться от папаши Клуи домой. Можно предположить, что, оставив Катрин в надежном месте, он пошел справиться о виконте и уж потом, доложив о виконте Катрин, он отправился домой. Таким образом, между одиннадцатью и половиной третьего ночи он, видимо, отшагал около девяти миль. Невозможно предположить, что на такое способны даже королевские скороходы, о которых в народе поговаривали, что им для скорости удаляют селезенку; однако этот трюк, если взять все в целом, не очень-то "у дивил бы тех, кому хоть раз довелось убедиться в скоростных способностях Питу.

    Однако так как Питу никому не открыл тайн этой ночи, на протяжении которой он проявил свою способность повсюду поспевать, то кроме Дезире Манике, на чье приветствие он ответил, никто больше - ни дровосек, ни папаша Лаженес, - не осмелились бы утверждать под присягой, что не тень, а именно Питу они видели на тропинке, ведущей к папаше Клуи, а также на бурсонской дороге.

    Так или иначе, а на следующее утро в шесть часов, когда Бийо садился на лошадь с намерением объехать поля, Питу был дома и, не подавая признаков усталости или беспокойства, проверял счета портного Дюлоруа, к которым присовокуплял в качестве вещественных доказательств расписки тридцати трех своих подчиненных.

    Еще один уже знакомый нам персонаж плохо спал в эту ночь.

    Это был доктор Рейналь.

    В час ночи его разбудил нетерпеливый звонок лакея виконта де Шарни.

    Доктор отпер дверь сам, как это всегда случалось, если звонили ночью.

    Лакей виконта пришел за ним, потому что с его хозяином случилось несчастье.

    Он держал в руке повод другой оседланной лошади, чтобы доктор Рейналь не медлил ни единой секунды.

    Доктор оделся в мгновенье ока, сел верхом на коня и пустил его вскачь вслед за конем лакея, поехавшего вперед, как курьер.

    Что же за несчастье произошло? Об этом он узнает, приехав в замок. Ему было предложено захватить с собой хирургические инструменты.

    Как оказалось, виконт был ранен в левый бок, а вторая пуля задела правое плечо. Похоже было на то, что обе пули были одинакового, двадцать четвертого калибра.

    Однако виконт не пожелал изложить подробности случившегося.

    Первая рана - в бок - была серьезной, однако особого опасения не вызывала: пуля прошла через ткани, не задев важных органов.

    Другой раной можно было и вовсе не заниматься.

    Когда доктор закончил перевязку, молодой человек протянул ему двадцать пять луидоров - за молчание.

    - Ежели вам угодно, чтобы я держал все это в тайне, заплатите мне, как за обычный визит, то есть пистоль, - отвечал славный доктор.